Монументальная пропаганда

– Как это все? – не поверила она. – Все художники друг друга в задницу, да? И Репин, и Шишкин, и Кукрыниксы?

– А про Чайковского вы знаете? – спросил он. – Все знают, что «голубые» – самые талантливые люди. А другие – это бездари. Другие – тьфу! – Он плюнул, правда, не на Аглаю, а в сторону, но она все равно всполошилась.

– Ты что! – закричала она. – Ты что это плюешься в чужом доме? Тем более что заразный. Дай сюда! – Она вырвала у него чашку, расплескавши остатки чая, уже остывшего, и сказала слабым голосом, но решительно: – Уйди отсюда.

– А что такое? – не понял Огородов. – Через чашку СПИД не передается.

– Уйди, я тебе сказала. Мне на тебя смотреть противно. Гомик несчастный! Уйди. Вон отсюда!

Вытолкала его в прихожую, сунула ему в руки пальто и шапку, еле дотерпела, пока он оденется, и потом, когда он уже по темной лестнице, цепляясь за перила, спускался, крикнула:

– Пидарас проклятый! – И тут же услышала, как будто в ответ:

– Сердце красавицы склонно к измене…

Это был голос Жердыка.

Аглая перегнулась через перила, надеясь увидеть поющего, но на лестнице никого не было, а голос Жердыка шел вроде бы из подвала, где жил Ванька Жуков. Но тоже шел как-то странно. Жердык не пел песню целиком, а все время повторял, как на испорченной пластинке: «Сердце красавицы склонно к измене… Сердце красавицы склонно к измене…» – и так без конца.

«Чушь какая-то», – подумала Аглая.

Но это была не чушь. Это Ванька Жуков гонял по кругу пленку с записью голоса Жердыка и подстраивал прибор, который будет реагировать только на этот голос, только на эту мелодию и только на эти слова: «Сердце красавицы склонно к измене…»

15

Как живет существо, превращенное из молодого, красивого, полного сил человека в обрубок, безобразный на вид и лишенный возможности даже обслуживать себя самого? Здоровым и благополучным людям этого не понять. У такого калеки другие чувства, иные радости, его миропонимание не совпадает с нашим, и жизнь ему не кажется слишком уж ценным даром.

Иван Георгиевич Жуков смотрел по телевизору старую кинокомедию с Мироновым и Никулиным в главных ролях. Ванька отдыхал и имел право себе это позволить. Выполняя сложнейший заказ, он добился наконец чего хотел. Не просто было сделать такую штуку. Она безотказно откликнется на слова и мелодию, исполненную только одним человеком и никем больше. Это случится, может быть, завтра, 21 декабря в день рождения Сталина, или дядюшки Джо, как его называет Джим. Завтра статуя чугунного дядюшки будет поставлена на свое старое место. А после этого кое-какие люди захотят отметить это событие. Они поедут в ресторан «Золотой ключик». Они там выпьют. И захотят спеть что-нибудь задушевное…

Фильм сменился рекламой стирального порошка, который отстирывает всё и ничего не портит, средства от перхоти и шоколада, который, по словам рекламной песенки, «имеет право разделить успех». За шоколадом пошла криминальная хроника. Сурового вида милицейская дама рассказывала о том, что случилось за последние сутки в Москве. На одном из рынков произошел взрыв. Бомба с часовым механизмом была заложена в мешок с картошкой. Погибло девять человек, тринадцать ранены. «Это не мое», – отметил Ванька. Студентка девятнадцати лет вместе с сокурсником задушила свою мать бельевой веревкой с целью завладения старинной иконой. Мальчик трех лет выпал из окна шестого этажа и оказался жив. В гостинице произошел пожар. Автомобиль «Ауди-6», управляемый пьяным водителем, вышел на встречную полосу и врезался в «Таврию». Водитель «Таврии» и его жена погибли на месте, владельца «Ауди» спасла воздушная подушка. И вдруг Ванька увидел Бавалю. Ее показали сидящей, очевидно, в милицейском участке. Ведущий сказал: «На Белорусском вокзале задержана пожилая женщина. Во время досмотра у нее в чемодане обнаружены около двух килограммов гексогена, четыреста граммов тротила и две противотанковые гранаты. Задержанная утверждает, что боеприпасы принадлежат не ей, но как они попали в ее чемодан, объяснить не может. При задержанной никаких документов не оказалось, а назвать себя она отказывается. Всех, кому знакома эта особа, просьба позвонить по телефону…»

– Ну вот! – сказал сам себе Ванька и, выключив телевизор, задумался. Хотя думать уже не было смысла. Бабку взяли и вряд ли отпустят. Значит, скоро придут сюда. А что делать? Он обернулся в кресле на триста шестьдесят градусов, осмотрел свое оборудование и запасы взрывчатки и понял, что сделать он, инвалид, не сможет уже ничего. Остается только ждать, когда за ним придут. Ну а когда придут…

Его лаборатория была хорошо оснащена всем, чем нужно, чтобы превратиться в гремящий и сверкающий ад для всех, кто сюда придет. Ванька усмехнулся. Он часто думал о том, как закончит жизнь, и собирался закончить ее эффектно. А как? Ему это часто снилось. Клубы пламени ослепительного и ярких цветов, и люди, летающие в нем, как птицы…

Ванька включил компьютер и соединился по Интернету с Джимом.

– Привет, – передал он ему.

– Привет, – ответил Джим. – Как дела?

– Подходят к концу, – сообщил Ванька.

– Можешь объяснить поточнее?

Ванька объяснил.

– О.К., – отозвался Джим. – Я не буду тебя отговаривать, хотя мне будет тебя не хватать.

Ванька не отозвался.

– Ты не хочешь мне отвечать? – спросил Джим.

– Я не знаю, что тебе ответить, – написал Ванька, и в это время в дверь постучали.

– Кто там? – спросил Ванька, не двигаясь с места.

И услышал пение:

– Сердце красавицы…

Ванька замер. Казалось, уже ничто не могло его взволновать, но тут заколотилось сердце так, что он сам себе удивился. Рука дрожала, откидывая щеколду. Открыв дверь, Ванька увидел человека в длинном нараспашку пальто, в красном пушистом шарфе, с заграничной бутылкой в руках и заметно уже хмельного.

– Ты? – спросил Ванька.

– Собственной персоной. – Жердык громко захохотал и снова запел: – Сердце красавицы…

– Стой! – закричал ему Ванька. Впрочем, в созданное им устройство он еще не вставил батарейки, и машинка была пока безопасна.

– А что? – не понимая причины Ванькиного волнения, спросил Жердык. – Не нравится, как я пою?

– Нравится, – сказал Ванька. – Но, если можно, потом.

– Не пой, красавица, при мне и при других не пой, – весело сказал Жердык. – Ах ты, друг ты мой ситцевый! – Он подвинулся к Ваньке в намерении то ли обнять его, то ли похлопать по спине, но остановился, сообразив, что и то, и другое будет непросто осуществить. – Я же только сегодня узнал, что ты жив. Ведь я тебя сам лично хоронил. Между прочим, с большими почестями. Как героя. А ты, негодник, нас всех обманул, хитрюга.

Жердык балагурил оживленно и весело и, будь он чувствительней к слову, сам понял бы, что фальшивит. Он чувствительным не был, продолжал говорить невпопад и спросил Ваньку, узнал ли тот его сразу.

– А ты меня?

– Я? Тебя? – Жердык хотел выразить удивление или возмущение. Что за вопрос? Как же он мог не узнать старинного друга? Но все-таки понял, что это было бы слишком недостоверно. – Да. Извини, – сказал он. – Но все-таки тебя я узнал. И узнал бы всегда. Ты знаешь, есть люди, у которых нет ничего, кроме внешней оболочки, а есть личности. А личность, Ванька, всегда проявляется каким-то образом. Она излучает свой особый свет или… я не знаю, как это назвать… Ванька, друг ты мой, ты не представляешь себе, как я рад!

– Заходи, – Ванька откатился к компьютеру. – Возьми стул, садись, я сейчас выйду из Интернета.

«Извини, – написал он Джиму. – Пришел старый друг».

«О’кей, – ответил Джим. – Я его знаю?»

«Знаешь, – написал Ванька. – «Сердце красавицы».

«О! – забеспокоился Джим. – Зачем он к тебе пришел?»

«Выпить хочет».

«И ты будешь с ним пить?»

«Может быть», – ответил Ванька.

«О.К. – написал Джим, и Ванька почувствовал в этих двух буквах сомнение. – Но мы с тобой еще свяжемся или…»

«Или», – ответил Ванька.