Избранное

Она и сама, вероятно, испугалась последней своей фразы, но тот, кто столь официально начал свою речь, должен закончить ее в том же духе.

Прямо под ногами она видела камни мостовой и подъезд своего дома (туда как раз нырнул мужчина в серой грубошерстной одежде, наверное складской сторож), а вдали играла живым блеском река Эй, по которой там и сям скользили парусные суда. Взгляд ее задержался было на мачтах, словно прикованный к ним, а в следующий миг она вдруг почувствовала, что пора возвращаться. Осторожно, чтобы не сдвинуть образцово уложенные черепицы, добралась по водосточному желобу до слухового окна и бесшумно спрыгнула вниз. Юбка при этом раздулась колоколом, и Элеонора стала похожей на тюльпан, а ее ноги — на стебель.

«Вот что делают с женщинами слуховые окна», — подумала она с улыбкой и поняла, что в определенных слоях общества такое недопустимо.

В спальне она быстро переоделась и поспешила навстречу аппетитным запахам в обеденную залу, где Виллем уже сидел за столом. Тотчас же она опустилась к мужу на колени, оказавшись между ним и тарелкой горячего супа.

— Где ты была все это время? — спросил он, поглаживая ее локон.

— На чердаке, — быстро ответила она, прикрываясь полуправдой. — Я хочу познакомиться со всем нашим домом, знать каждый уголок, каждую балку, как если бы строила его сама. Птицы сами строят себе гнезда, а мы должны жить, как птицы, и, поручая строить наши гнезда другим, поступаем весьма непоследовательно. Так по крайней мере мы должны знать их целиком и полностью. — Затем, склонив голову над тарелкой, внезапно спросила: — К лицу мне пар? Богиня моря улыбается тебе сквозь туман.

— Давай обедать, пока суп не остыл.

Соскользнув с мужниных колен, она села за стол напротив него.

— А ты в самом деле богиня этого моря? — развеселился он.

— Да, я давала указания.

— А на кухню заходила?

— Нет, я начала с чердака. Но указания давала.

Суп, поданный господину и госпоже Хонселарсдейк, был известен в то время под названием «каттенбургская смесь» и приготовлялся из лука, моркови и корней сельдерея, сваренных в растопленном бараньем жире. Это блюдо очень любили портовые рабочие прибрежных островов.

— Чудесно! — воскликнула Элеонора, которой все было по вкусу.

После супа Барбара, все еще в атласной юбке, поставила перед каждым оладьи со шкварками и с изюмом.

— Для меня это чересчур. — Элеонора, избегая сала, отрезала тонкий ломтик, как отрезают кусочек торта. — А тебе нужны широкие плечи, чтоб смогли многое выдержать. По нашей милости ты наверняка каждый день теряешь вот такой кусок сала, — продолжила она, указывая на шкварку, выступавшую на поверхность оладьи и окруженную канавкой растопленного жира.

— Откуда ты знаешь способы приготовления подобных блюд? Их что, готовили в вашем доме? — внезапно спросил Виллем и положил свой прибор.

Элеонора рассмеялась.

— Я… способы приготовления? Ведь готовила Лейда, это, наверное, настоящие амстердамские лакомства.

— Ты же давала указания.

— Я распорядилась приготовить обед, и только, дорогой. Эти блюда — сюрприз и для меня. Если бы ты знал, как я ждала нашего первого совместного обеда. Жаль, я не могу съесть все оладьи, ведь мне надо быть стройной и гибкой! Зато тебе надо много работать ради меня. Кстати, раз уж мы заговорили о еде, у меня созрел новый план. Ты знаешь, что сказал профессор Баченбраузер, знаменитый лекарь из Гейдельберга? «Человек есть то, что он ест»… — В те времена цитаты были в большой моде. Однако Элеонора не умела цитировать по-настоящему и, чтобы не отставать от других, щедро пересыпала свою речь высказываниями придуманных знаменитостей, главным образом из Германии, о которой в Нидерландах знали не так уж много. Поэтому достоверность высказываний не вызывала сомнений, а Элеоноре все приписывали большую ученость с «восточным» уклоном. — Так вот о чем я подумала: у нас с тобой такой же дом, что и у Венделы с Эвертом, та же торговля, пусть и кухня у нас будет одинаковая: общий дом, общее дело, общая еда. По сравнению со мной Вендела — мастерица кулинарных дел, в этом я не сомневаюсь. Она наверняка знает почти наизусть «Искусную нидерландскую повариху и швею. Драгоценное пособие для голландских кухарок». Если пробить в стене круглое отверстие, так сказать внутреннее окошко, тогда из той части дома, где живет Вендела, сюда будут долетать все распоряжения по кухне. Благодаря одинаковой пище взаимосвязь двух семей станет еще прочнее. Ты согласен с этим, дорогой?

Виллем, не желавший продолжать знакомство с каттенбургской кухней и к тому же бессильный перед бурным темпераментом своей супруги, разумеется, был согласен, по крайней мере при отсутствии возражений со стороны Эверта и Венделы.

— Вендела с радостью нам поможет. А если помощь станет для нее обременительной, мы снова закроем окошко. Закажем корабельному плотнику иллюминатор со шторкой, и тогда твоей Элеоноре больше не придется ломать голову над провиантом.

— Не объяснишь ли мне, почему ты разрешила Барбаре ходить в твоей юбке?

На этот неожиданный вопрос Элеонора ответила не сразу, сперва она, пританцовывая, подошла к мужу и погладила его по щеке.

— Ливрея нашего дома. Ты ведь не дворянин, и мы не можем одеть слуг в цвета нашего герба. Мы знатны богатством, и герб наш — кусок дорогой материи. Вот почему мы должны одевать Барбару в дорогие одежды. Заниматься стряпней и уборкой в шелках нельзя, но тот, кто исполняет наиболее благородную службу, обязан поддерживать перед гостями достоинство дома. Я буквально приказала ей снять хлопчатобумажную юбку и надеть одну из моих. Только теперь она должным образом представляет нас.

— Сегодня утром один из моих страховых агентов принял ее за новую хозяйку дома.

— А чем она не хозяйка? Разве плохо сложена? Дай ей лук и стрелы — и перед тобой сущая Диана, дай ей сноп — Церера.

— Или Руфь. [107]

— Хорошо, пускай Руфь. Но кто знает, не явится ли нынче-завтра какой-нибудь Вооз, [108] готовый ввести ее хозяйкой в дом вроде нашего.

В ответ Виллем произнес знаменательные слова, навсегда запавшие ей в память:

— Хозяйкою не станет та, кому пришлось трудиться.

Многозначительная фраза, грозная, ужасающая, произнесенная супругом как нечто само собой разумеющееся. Элеонора слегка вздрогнула.

— Кому трудиться не пришлось, та станет ли хозяйкой? — спросила она, выделяя каждое слово.

— Есть еще одна возможность, — спокойно ответил супруг.

Элеонора поняла его. Итак, либо хозяйка, либо…

— Что будем делать после обеда? — Она заговорила о другом, обрывая прежние мысли.

— Мне надо поработать, дорогая. Письма ждут ответа, а потом у меня встреча с купцом из Каппадокии. [109]

— А на каком языке он говорит?

— На французском.

— Нельзя ли мне присутствовать при встрече? Я никогда не слышала, как говорят по-французски жители Каппадокии.

— Ему это покажется весьма странным. Добропорядочные женщины там всегда находятся в гареме, им разрешено лишь купаться в бассейне и читать Коран под охраной евнухов и сторожевых собак, а мечтают они об одном: добиться благосклонности своего господина и стать его любимой женой. Этому купцу твое присутствие покажется очень странным. На Востоке при крупной сделке иногда предлагают в подарок рабыню. Кто знает, что он подумает.

— Тогда я пойду гулять, мне нужен свежий воздух. Я ведь теперь жительница Амстердама, я хочу осмотреть свой город, и, раз ты со мной не идешь, я пойду одна.

Виллем взял руку Элеоноры и задумчиво погладил ее.

— Здесь не принято, чтобы купеческие жены гуляли в одиночку. Ты можешь взять карету и отправиться за город. Поезжай в Старую Церковь [110] или в Димен [111]. В городе тебе можно бывать только со мной, и то далеко не везде. А уж если ты непременно хочешь что-то увидеть в городе, то единственный приемлемый способ — пойти на Дам в сопровождении Барбары, которая должна следовать за тобой с медным ведерком или корзиной для провизии.