Бульон терзаний

По дороге к «Арт-Табурету» режиссер уже наяву, а не во сне представлял всевозможные проблемы и готовился к позору вселенского масштаба. И позор этот будет записан на видеокамеру, в назидание актерам-неудачникам, вообразившим себя режиссерами любительских спектаклей.

У входа в «Арт-Табурет», на свободных стенах и даже на некоторых стеклянных «аквариумах» висели афиши. В центре – Лариса, по краям – остальные княжны. К заголовку «Возвращение Чацкого» хотелось приписать «в город невест». На большом зеркале, которого раньше здесь не было, губной помадой было написано непонятное заклинание: «За самопил – печеньки!»

Владимир поднялся на второй этаж. В «гримерках» появились стулья, зеркала и вешалки. На сцене Нина и Федя по списку проверяли реквизит.

– Козел! – выкрикнул Федя, как будто он был ведущим аукциона.

– Здесь козел! – ответила Нина, обернулась и увидела Владимира. – Извините… Мы про коня для Молчалина.

– Я понял, понял. Продолжайте.

– Шпиц – сидит! Халаты – висят! Часы – стоят! – и так далее.

По залу уже бродили самые ответственные «гости бала» и проникались сознанием собственной причастности к большому искусству.

– Правильно, смотрите прогон и потом скажете мне, насколько это омерзительно, – распорядился Владимир.

Осветитель, словно он ночевал в своей будке, уже выставлял свет. Появился Эдуард Петрович в черном кожаном пиджаке, таких же брюках и в черной футболке с крупной белой надписью «I love London». Причем вместо первой буквы «о» в слове London помещалось знаменитое колесо обозрения, а вместо второй – эмблема лондонского метро, красный круг с надписью «underground».

На первом этаже рабочие со склада под руководством Горюнина разгружали мебель, которую Петр Светозарович велел показать на сцене.

Княжны разминались в коридоре: слышно было, как Ядвига отсчитывает такт, как слаженно стучат об пол каблучки.

Приехал его величество Стакан в сером спортивном костюме. Гости бала, а потом и артисты замерли и повернулись к нему, не веря глазам. Человек из телевизора так запросто расхаживает среди них, простых смертных!

– Знакомьтесь – Степан Петрович Токарев. Будет играть у нас Фамусова, – громко объявил Владимир. – Поскольку главные действующие лица уже в сборе, через десять минут начинаем прогон.

Из-за кулис высунулись любопытные княжны. Водитель Петра Светозаровича занял свое место за пультом. Владимир оглядел друга.

– Ты так и будешь в этом играть? – недовольно спросил он. – Фамусов – в спортивном костюме?

– Это вместо благодарности. Пожалуйста. Всегда рад стараться. Да, в первом действии я буду в этом. Потому что, черт возьми, я барин, и я у себя дома. Возвращаюсь после утренней пробежки и слышу, что у дочки в комнате играет музыка. Мне что, бежать переодеваться? А если честь фамильная под угрозой, но ее еще можно спасти?

Стакан всегда умел обосновать любую несуразность в поведении или облике своих персонажей.

– Допустим. А на бал ты тоже после пробежки?

– Это Чацкий – с корабля на бал. А я привез, между прочим, фрак. И он на мне даже застегивается. Все как положено. И черные лаковые штиблеты. Можешь в гримерную заглянуть, я там повесил.

Владимир проверять не стал – пора было начинать прогон. Рабочие-добровольцы вынесли задник, старинные часы и массивное кресло, в котором тут же угнездилась Елена. На ней был костюм Лизы – свободное хлопчатобумажное платье в широкую продольную черно-белую полоску, в котором она больше была похожа на исполнительницу негритянских блюзов, чем на горничную в доме московского барина.

Заиграл вальс «Hijo de la Luna». Княжны-уборщицы выбежали на сцену, как ночные призраки. Ядвига остановила их почти сразу. Ей все не понравилось! Кто-то начал не с той ноги, кто-то держал метлу не под тем углом, кто-то забыл накинуть синий халат. Она долго отчитывала девушек, одних довела до слез, других запугала до нервной дрожи. Ульяна стояла за кулисами и тоже дрожала. Хоть ее лично никто не ругал, но она приняла все слова и на свой счет тоже. Елена дремала в кресле, не обращая на шум никакого внимания. Княжны, уверенные в том, что из-за них теперь все провалится, тихо покинули сцену. Вновь заиграла музыка, призраки в синих халатах начали свой колдовской танец. На этот раз Ядвига не стала их останавливать, они оттанцевали, исчезли, проснулась Лиза, подкрутила часы – началось!

Владимир с волнением ждал выхода Фамусова. Действительно ли он вспомнил текст? Впишется ли в любительскую труппу?

Зря переживал. Стакан ничего не перепутал, а там, где нужно было быстро вжиться в незнакомую сцену, ему на помощь приходила Ульяна-горничная.

Снежана, украшенная трехэтажной прической с розочкой и бантом, появилась на прогоне в скромном брючном костюме: платья, сшитые для спектакля, висели в отдельной комнате, которую она вытребовала для себя лично.

Графиня-бабушка, с дозволения режиссера, тоже отложила платье до премьеры. Прочие артисты были в костюмах. Стакан, как и обещал, к третьему действию переоделся в свой фрак.

Ядвига с дедулей Тугоуховским договорились одеться парой отдыхающих: на нем был белый костюм и белая шляпа родом из 60-х, а на ней – белое летнее платье, расписанное черными бабочками, легчайшие босоножки, в волосах маленькая черно-белая шляпка на заколке, в руке – гротескный белый лакированный клатч, который она собиралась вручить супругу-графу сразу после выхода на сцену. Молчалин привез деловой костюм, который Владимир посоветовал поберечь для работы в офисе, а через коня прыгать и Софью очаровывать в том, в чем приехал: узких черных джинсах и белой футболке с лаконичной надписью «Я не с ней».

Произошла небольшая заминка со столами и гостями бала: в третьем действии они заняли всю сцену, негде было не то что княжнам развернуться, но даже поговорить Чацкому с Горичем.

Остановили действие, расставили столы и разместили гостей так, чтобы они создавали красивый фон, но не мешались под ногами. Начали снова.

Финальный монолог Чацкого. «Карету мне, карету!» Занавес.

– Ураааааа! – закричали княжны. – Мы сделали это!

– Ура-то ура, – заметила Ядвига, – только нужно еще отрепетировать поклон.

По ее мнению – и тут она была полностью права – на сцену по очереди должны были выйти все участники спектакля. Но чтобы этот выход не превратился в свалку, следовало продумать очередность. Вначале должны выбежать рабочие сцены и гости бала. За ними – княжны. Потом – парами – остальные артисты.

– Самым последним на сцену выходит режиссер, который все это создал, и зал взрывается аплодисментами, – закончила она.

– Нет, – возразил Владимир, – режиссер выходит вместе с хореографом. Без которого не было бы ни танцев, ни этого поклона. И много чего не было бы.

– Мне очень лестно, что ты так высоко оценил мой вклад. Но у меня с самооценкой все в порядке, я спокойно выйду на поклон в числе артистов. А в финале должна быть точка. Точка – это один человек, а не пара.

– Ядвига, у меня тоже все в порядке с самооценкой, но я не хочу присваивать себе то, что создано тобой! – не сдавался Владимир.

– Дети мои, – обнял их за плечи Стакан, – вот чего вы ссоритесь по пустякам? Мир так прекрасен! Давайте финальной точкой поклона буду я. И ничья самооценка от этого не пострадает. Идет?

Владимир крепко пожал ему руку. Да, это будет идеальная точка – при любом раскладе. Даже если спектакль провалится, Батяню освистать не посмеют.

Отрепетировали поклон. Ядвига отпустила артистов, отпустила и княжон – с уговором встретиться всем в коридоре за сорок минут до спектакля и как следует размяться. Гостей бала она оставила на сцене, чтобы немного помучить – заставляла их кланяться, занимать свои места у стенки в третьем действии, проходить по сцене.

Владимир понимал, что после генерального прогона останется около трех с половиной часов до премьеры, и заранее подготовился. Как занять любительскую труппу перед спектаклем, чтобы никто не нервничал и не нервировал других? Пусть гримируются. Он привез несколько коробок грима, раздал княжнам, рассказал, что нужно делать. Главными гримерами тут же самоназначились Снежана и Нина.