У нас в саду жулики (сборник)

А когда еще в 39-м году мама женихалась с папой, то Галя маму, игнорируя мамин выбор, в этом вопросе очень отговаривала.

Кто-кто, но мама могла бы себе найти кого-нибудь посолиднее. Ну, что такое папа – тьфу и растереть – ни чина – папа был старшим лейтенантом, ни научных трудов. И папа Галю сразу как-то не очень взлюбил. Потом, правда, пришлось ее, стиснув зубы, терпеть – ведь как-никак, а самая близкая мамина подруга, и когда Галя приезжала к нам на дачу, то папа тут же отправлялся за продуктами в Москву или садился на велосипед и укатывал на кладбище в Малаховку посидеть над могилой бабушки и дедушки.12

Но иногда Галя гостила у нас по несколько недель и даже ничего с собой не привозила, а аппетит у нее был (по мнению папы) ну просто зверский (и, отвлекаясь от экрана, папа показывает, во что сейчас превратилась мамина любимица: такая вот харя – изображая размер Галиных щек, папа надувает свои и для наглядности еще и обхватывает их пальцами, и такой вот бюст – изображая размер Галиного бюста, папа прикладывает растопыренные пальцы к своей груди и для наглядности еще и выдвигает их чуть ли не на полметра вперед, ну, а глаза – прямо вылитый Мао Цзэдун – изображая щелочки Галиных глаз, папа, поморщившись, дурашливо прищуривается и для изящности, все продолжая кривляться, даже как-то аппетитно зажмуривается).

Я хохочу, и, обидевшись за свою подругу, мама плаксиво, но как-то все равно понарошку, надувается и, несогласная с мнением папы, утверждает, что, по ее мнению «тетя Галя до сих пор сохранила следы былой красоты».

«Ты, Толюн, папку не слушай. Ведь папка же у нас артист!»13

А вот ко мне тетя Галя относилась с большой симпатией. И, по мнению тети Гали, «девок вообще всегда нужно только портить!»

И ей очень по душе, что у меня уже четвертая официальная жена, и ничего в этом нет зазорного, что перед самым бракосочетанием моя невеста (рассказывая ей про мои достоинства, мама имела в виду мою магаданскую Зою) поставила мне прямым попаданием фингал и в результате в ЗАГСе Гагаринского района города Москвы марш Мендельсона мне пришлось слушать в темных очках, и по этой же причине мама даже не пожелала встретиться с Зоей у бабушки Груни и, ссылаясь на свое неважное самочувствие, вообще не приехала, а папа хоть и приехал, но когда, одетую в подвенечное платье, я подвел к нему свою новую избранницу, то так и не пожелал пожать моей возлюбленной руку.14

Но в особенности тетю Галю порадовал жалобный мамин рассказ о «моих проститутках» и, в частности, о том, как еще в 68-м она (мама) выуживала меня чуть ли не из борделя и с «пьяной девкой», тоже «совершенно пьяного», везла в троллейбусе оформлять на улицу 25-го Октября бронь, и я, хоть и был под мухой, но в скверике напротив Большого театра все-таки обратил внимание, как прямо на голове у памятника Карлу Марксу устроила себе наблюдательный пункт ворона.15

А вот какая история приключилась ровно 30 лет назад, после которой мама с тетей Галей насмерть поругались, правда, потом все равно помирились, но после нее (этой не совсем красивой истории) мама теперь с тетей Галей всегда начеку, и я уж не говорю о папе.

И все из-за этого абажура, по которому сейчас ползают увесистые гусеницы и на оранжевый свет, как на огонь любви, летит и бьется насмерть самая красивая бабочка по имени опель-адмирал.

Он до сих пор еще не увял – весь этот в рюшечках и в оборочках оранжевый пенсионер-красавец – висит себе как ни в чем не бывало, и мама его до сих пор чуть ли не каждый день протирает специальной щеточкой, а папа, пока эту щеточку нашел, то объездил, наверно, пол-Москвы, правда, купил ее все равно у нас в Удельной в отделе уцененных товаров Маленковского универмага.16

А когда-то этот абажур висел на Покровском бульваре, и было это в 55-м году, как раз перед самой Наташенькиной свадьбой.

И вот примерно за неделю до свадьбы тетя Галя была у нас в гостях и ей «смертельно понравился» наш абажур, она уже, наверно, несколько лет к нему тайно присматривалась, а маме как раз были срочно нужны деньги. И они с тетей Галей поторговались, и, хотя маме тоже было «смертельно жаль» с ним расставаться, в результате она его тете Гале уступила за 200 рублей (сейчас двадцатка, но тогда на эту сумму можно было купить как теперь на тысячу; но и этого, конечно, было мало за такую «чудесную вещь»). И тетя Галя, страшно торопясь (а вдруг мама передумает!), его увезла, а мама (время поджимало) тут же купила Наташеньке на свадьбу постельное белье и плюшевые занавески, а на фарфоровый сервиз и на тумбочку под телевизор все-таки не хватало (у нас уже тогда был КВН еще, правда, без линзы). Так что пришлось еще и занимать у бабушки Лизы.17

А за два дня до свадьбы к нам вдруг в квартиру звонок – и, точно спущенная с цепи, с абажуром наперевес врывается разгневанная тетя Галя и требует вернуть ей обратно эти «несчастные 200 рублей». И маму это настолько возмутило («ведь только подумать, какое все-таки варварство!»), что папа ее (тетю Галю) с «совершенно спокойной совестью» вместе с ее «вонючим абажуром» выставил за дверь. И в результате ее (тетю Галю) даже не пригласили на свадьбу, и своими постоянными звонками она попыталась всю нашу праздничность омрачить, и чтобы не портить маме нервы, папа, в сохранение спокойствия, на время торжеств даже отключил телефон.18

И тетя Галя еще, наверно, целый месяц нам названивала и иногда даже по ночам, а потом все-таки не выдержала и в местный комитет ЦАГИ (где мама уже тысячу лет не работала, но где ее все как облупленную знали) написала на маму заявление, где очень подробно перечислила все нюансы этой «сомнительной сделки», и подчеркнула, что абажур уже старый, еще времен попа Гапона, и чуть ли не весь в клопах, и красная цена такому «сокровищу» не больше ста рублей, пускай не ста, ну ста пятидесяти или даже ста сорока. Но уж никак не двухсот. А 200 рублей – это, по мнению тети Гали, «самая настоящая спекуляция». И параллельно «этому пасквилю» прислала к маме на переговоры двух «низкопробных» подружек, которые тоже знали маму как облупленную, еще по довоенным делам и, как и следовало ожидать, очень маме завидовали. А «эти склочницы» опять врываются в нашу квартиру со своим «вонючим абажуром» (и маме даже показалось, что они его нарочно чем-то измазали) и, бросив его папе под ноги, тут же поспешно сбегают, и папа потом очень жалел, что это была не сама Галя, а так папа надел бы этот «шутовской колпак» на ее голову. И мама сейчас тоже очень жалеет, что не смогла ей «швырнуть прямо в морду» «эту несчастную двадцатку».19

И тут же следом на кафедру начертательной геометрии Галя посылает еще одну бумагу, обкатанную теперь уже в ЦАГИ и подписанную тамошним председателем месткома, где обнародует все свои «отвратительные пакости», и в результате эта бумага ложится на стол самому начальнику Академии имени Жуковского генерал-лейтенанту Волкову (и со словами «очень гнусный был человек» папа опять отвлекается от экрана). И все, конечно, понимали, что всё это – «шитые белыми нитками происки», но каково было маме, одной из двенадцати женщин-полковников на весь Советский Союз!20

И мама до сих пор хранит в своем «секретном архиве» квитанцию, где зафиксировано, что она послала «этой неблагодарной сквалыжнице» на ее домашний адрес «эти несчастные копейки», и с тех пор дружба прошедших огонь и воду пламенных подруг хоть и не совсем свернулась, но пошла как-то наперекосяк, и, как всегда, мама потом ей, конечно, все простила, «ведь сердце-то не камень», но что-то «самое хорошее и святое» оборвалось навеки, и теперь, пожалуй, уже и не склеить.Зато папа тете Гале не только ничего не простил, но до сих пор очень доволен, что «эта подлая тварь так себя проявила».

Медаль за город будапешт

В сопровождении бегущих титров хор имени Пятницкого завершает кантату о Родине, и, предваряя передачу «Спокойной ночи, малыши », на экране появляется тетя Валя.