Аномальная зона

– Ничо интересного. Он, почитай, уже труп. А тебе, чекисту, не хрен его контрреволюционную агитацию слушать!

Фролов замолчал, решив поберечь силы, не тратя их на бессмысленную перебранку с тюремщиками, от которых ничего, кроме тумаков, ждать не приходилось. Да и сил-то не оставалось совсем. В карцере ему на весь день давали ломоть кислого, плохо пропечённого хлеба, щепоть соли и глиняную кружку воды. Тем не менее разговор с вохровцами оказался не совсем бесполезен. Он узнал, например, что будет жить и попадёт в золотодобывающую шахту. Правда, остальное совсем не вдохновляло. В шахте – урки, какие-то рабсилы и, судя по всему, процветает каннибализм…

Небо между тем просветлело, тайга отступила, и капитан разглядел в конце огороженного «колючкой» забора барачного типа строение, а за ним – высокую гору выбранной породы… Террикон – отчего-то вспомнилось ему слово, обозначающее подобные отвалы.

– Ну, гад, посмотри на небушко-то в последний раз, – сказал, несмотря на запрет старшего, словоохотливый конвоир. – Больше ты его до конца своих дней не увидишь.

И Фролов явственно различил в его голосе нотки сочувствия.

2

Деревянная клеть, подсвеченная тусклым язычком пламени масляной лампы «летучая мышь», дёргаясь, скрипя и постанывая, рывками проваливалась в могильную темноту ствола шахты, и милиционер с тоской смотрел вверх, где всё уменьшался, превращаясь в точку, будто со дна бездонного колодца видимый квадратик розовеющего рассветного неба.

Хмурый бригадир, крепкий мужик, облачённый в чёрную от грязи, похрустывающую при каждом движении брезентовую робу, с копной слипшихся волос над негроидным от копоти лицом, смолил сосредоточенно цигарку. Она дымила, трещала плохо тлеющим табаком, а «бугор», сверля новичка белками глаз, молчал потаённо.

Фролов, жадно втянув носом горьковатый дымок, сказал, будто между прочим:

– А я слыхал, что в шахтах курить нельзя. Метан может взорваться.

– То на угледобыче, – буркнул бригадир нелюдимо. – А у нас золото. Оно, зараза, не горит и не взрывается.

Сочтя контакт налаженным, капитан милиции попросил, дрогнув невольно от вожделения голосом:

– А чинарик не оставишь дёрнуть? Несколько дней без курева, уши завяли…

Затянувшись напоследок, зек сунул ему окурок:

– На, кури. Но лучше бросай. Здесь с этим делом большие проблемы. Две пачки махры в месяц на пайку. За жменю табака зарезать могут.

– И съесть? – вставил Фролов.

– Съесть? – удивился бригадир.

– Ну, вохровцы говорили, мол, зеки в шахте друг друга едят.

– Пугали, – отмахнулся зек. – Раньше, говорят, такое бывало. А теперь нет. Мы по понятиям живём, по закону, без беспредела. У нас всё по честному. Сумел отобрать силой – хорошо. А крысятничать – ни-ни. По понятиям не канает.

Фролов жадно, в три затяжки, обжигая пальцы, докурил самокрутку. Изголодавшаяся по никотину голова поплыла блаженно.

– Ух ты, как забрало! – благодарно кивнул он бригадиру.

– Учти, в забое курево стрелять не принято. Можно только у друганов-семейников попросить, и то взаймы. Не вернёшь – предъяву получишь…

– Знаю, – согласился капитан. – Знаком с этой жизнью.

– Сидел, што ли? – пристально вгляделся в него бригадир. – Ты ж, я понял, с воли сюда попал?

– С воли. Но там не сидел. Просто… э-э… работал близко по этой линии, – решив не раскрывать пока своё милицейское прошлое, туманно пояснил Фролов.

Прервав приобретший для него опасное направление разговор, капитан принялся с показным интересом крутить головой. По мере спуска, вопреки логике, становилось светлее. Откуда-то снизу поднимались навстречу скрипящей клети тепло и отсветы багрового зарева, словно Фролов с бригадиром в жерло вулкана проваливались. Гремя кандалами, капитан утёр кепкой вспотевший лоб.

– Уф-ф… Прямо преисподняя какая-то… Тепло там у вас?

– Не замёрзнешь, – отозвался скупо зек и, подняв стекло лампы, задул фитилёк.

Уже и без лампы стало светло. Милиционер чётко различал бугристые, вырубленные в неизвестной ему породе стенки шахты, рывками, как на старой киноленте, проплывающие мимо снизу вверх, слышал сквозь повизгивание тросов доносящийся со дна шум – будто там, в глубинах земли, кто-то вздыхал мощно, чавкал и время от времени бил молотом так, что недра подрагивали.

Наконец со скрежетам, всхлипами и стонами, клеть преодолела вертикальную шахту и повисла под куполом огромной, с городской квартал величиной, пещеры, озарённой отблеском… Нет, не пожара, как Фролову сперва показалось, а пламенем множества плавильных печей, кузнечных горнов, костров и огоньков тусклых, тлеющих, словно звёздочки в небе, одиноких фонариков.

Милиционер закашлялся от здешнего воздуха – едкого, насыщенного дымом, копотью, запахом горелого масла, но клеть скользнула ниже, повинуясь движению огромного барабана с намотанным на нём стальным тросом, и через пару минут достигла дна.

Бригадир открыл дверку, кивнул:

– Выходи.

Капитан ступил на твёрдую почву, осмотрелся вокруг. Возле застопоренного барабана он приметил группу местных обитателей. Бородатые, с длинными нечёсаными космами до плеч, в неописуемом рванье, а некоторые и вовсе в чём-то вроде набедренной повязки, они жадно разглядывали новичка, указывали на него пальцем.

– Хорош глазеть, дармоеды! – гаркнул на них бригадир. – Марш по рабочим местам! А то без вечерней пайки оставлю!

Оборванцы торопливо шмыгнули в разные стороны.

– Светло тут у вас. И просторно, – стараясь держаться независимо и скрывая охватившую его панику от увиденного, изрёк Фролов. – Я себе выработку страшнее представлял. Думал, тут в грязи на четвереньках вагонетки толкать придётся…

– И на четвереньках поползаешь, и на брюхе, – пообещал бригадир. – Это у нас главный штрек. Его уже лет шестьдесят обживают. Здесь и промзона, и жилой сектор. А золотоносные породы отсюда выбраны давно. Проходы вслед за жилой на километры тянутся… Эй ты, подь сюда! – неожиданно прихватил он за лохмотья промелькнувшего было мимо каторжанина. – Отведи новенького в кузню. Пусть Фома ему кандалы срубит. А потом в бендюжку ко мне дорогу покажешь. Сделаешь – махорки на закрутку дам. Усёк?

– Так точно, гражданин бугор, – поклонился оборванец и тут же оценивающе осмотрел Фролова. – Ух ты… У тебя и клиф новый, и штанцы… Махнём?

– Я те махну! – рявкнул на него бригадир. – Делай, что велено, и без маклей!

Капитан громыхнул цепями:

– Не боитесь, что я без них сбегу?

– Попробуй, – усмехнулся бугор. – Если только кайлом километровый тоннель в гранитной скале прорубишь… Да и баловство это, а не кандалы. Это мусора считают, что ими каторжного удержать можно. Мы здесь по-своему бакланов стреножим. Колодки на шею и руки. Но предупреждаю. Кипишные да борзые, кто понятий не придерживается, долго не живут.

3

Дикого вида, заросший обожжёнными волосами по самые брови, кузнец, посверкивая на новичка рубиновыми огоньками глаз, сноровисто срубил зубилом заклёпки на кандалах. Освободившись от натёрших изрядно запястья и щиколотки оков, Фролов задержался немного в кузне, бережно оглаживая саднившую под браслетами кожу.

Между тем потерявший к нему интерес кузнец выхватил длинными щипцами из гудящего пламени горна раскалённую добела, словно кусочек солнечного вещества, заготовку, шмякнул её на наковальню, а дюжий помощник, выступивший из темноты, принялся бить, плющить болванку тяжёлым молотом, высоко вздымая его над головой и со страшной силой обрушивая на металл, брызжущий снопами ослепительных искр.

Капитан внимательнее всмотрелся в стоящего к нему вполоборота молотобойца. Огромный, за два метра ростом, с могучим торсом, с длинными руками, с узлами мощных, бугрящихся мышц, он походил бы на киношного культуриста или супермена вроде Шварценеггера, если бы не густая, чёрная в отсветах пламени, шерсть, покрывавшая его от макушки до пят. Лицо было тоже антрацитного цвета, с широким приплюснутым носом, а из приоткрытого азартно рта блестели влажно длинные зубы, больше напоминавшие звериные клыки.