Ключ от двери

Брайн расстелил свою подстилку и одеяло под молоды­ми деревцами и поплыл по руслам странных сновидений, окунулся в слепящий полусвет и полутьму снежной бури, тяжелые белые хлопья густо падали вокруг него и прони­зывали холодом до костей. Когда буран кончился, поля были белые, небо молочно-голубое, низкое и все такое же грозное. Но, несмотря на то что он дрожал от холода, ему было хорошо в заснеженных полях.

Он открыл глаза, не понимая, где он, но теплый запах джунглей сразу объяснил ему все. Еще кто-то не спал, си­дел рядом с ним, обхватив руками колени. Надеясь, что скоро рассвет, Брайн поглядел на часы; светящиеся стрел­ки показывали половину пятого. Он нащупал свою вин­товку и тут же выругал себя за то, что первым делом вспомнил о ней. Нужно бы ее вышвырнуть.

—Как, по-твоему, долго еще нам их искать?

—Это уж как повезет, — сказал Оджесон. — Может, нас продержат здесь недели две.

Брайн закурил сигарету и угостил Оджесона.

—Долгонько для таких тяжелых условий.

— А может, отзовут через несколько дней, — предпо­ложил Оджесон. — Кто-нибудь сменит нас.

Вообще-то я мог бы здесь не одну неделю пробыть. У меня такое двойственное чувство. «Как и у всех»,— добавил он про себя.

—Наверно, каждый из нас мог бы, — сказал Оджесон. Их сигареты мерцали в ночи, словно красные мухи, порхавшие над теплым потоком их мыслей. Потом Одже­сон заснул, а Брайн выкурил полпачки сигарет, прежде чем стало светать.

В шесть часов их вызвал по радио Нотмэн; оба отряда должны начать спуск и через несколько часов выйти к джипам. Из Сингапура доставлена самолетом еще одна спасательная партия, которая примет участие в поисках. Оджесон ответил, что задача ясна, и они двинулись в путь.

Позавтракав сгущенным молоком и радуясь солнцу, которое согревало его измученные ревматизмом кости, Брайн словно родился заново. И все же первый час пути он чувствовал себя девяностолетним старцем. Слабый и раз­битый, он не мог больше блуждать и петлять в тщет­ных поисках самолета. Под мышками у него появились опрелости, болевшие от пота и непрестанного движения, и ему приходилось теперь преодолевать эту саднящую боль, точно так же как накануне — боль в натертых ногах. По сравнению с этим шесть дней на Гунонг-Барате каза­лись детской игрой: тогда он отлично перенес все трудно­сти путешествия в джунглях, хотя тащил, как осел, вдвое больше поклажи.

—Не понимаю, почему они не приказали нам ждать в деревне, пока авиация не отыщет какие-нибудь следы, — заметил он на первом привале, желая завязать общий раз­говор.

— Сам знаешь, не всегда легко разглядеть что-нибудь в джунглях, — отозвался Оджесон. — Даже с воздуха. Во всяком случае, командир, я думаю, знает, что делает. А у него забот побольше наших.

— По-моему, командиру и его адъютантам просто не терпится передвинуть флажки на карте, — сказал Брайн.

Чеширец поднялся с шутливой важностью.

— В первый раз я стал флажком на карте.

— Но, сдается мне, не в последний, — возразил Бей­кер.— Ты ведь сверхсрочник, верно?

Тот не ответил.

— А вот я в последний раз, — убежденно сказал Брайн.

— Откуда ты знаешь? — спросил Оджесон сердито, словно в своих тяготах они винили его.

— А вот знаю. — Брайн почувствовал внезапную не­приязнь к Оджесону, и ему вдруг стало ясно, что этого человека ничем не собьешь.

— Ну, это мы еще увидим, Ситон.

— Ничего ты не увидишь.

Он сказал это с тупым упорством, убежденный, что его слова станут известны начальству, и, хотя Бейкер и чеширец его не поддержали, он сказал это твердо и реши­тельно. «Обойдусь без них, — подумал он. — Мне ни от кого не нужно помощи».

—Нам не зря приказано писать на конвертах «Дей­ствующая армия», и винтовки нам выдали на этот раз не для того, чтобы стрелять по теням или светлячкам.

Оджесон наконец понял, что к чему.

— Я не собираюсь спорить о политике. Хочу только найти экипаж упавшего самолета. А это значит — пока мы здесь, извольте мне подчиняться.

— Я сказал только, что в последний раз буду флаж­ком на какой-то поганой карте, — отозвался Брайн.— Я отвечаю за свои слова, и никто не смеет затыкать мне рот.

— Ладно, сказал, и точка. Но если скажешь еще раз, то, когда вернемся в лагерь, сядешь на губу. Мне напле­вать, что тебя скоро демобилизуют.

Брайн шел последним и сквозь деревья видел всех троих — они двигались полукругом. Оджесон был впереди.

«Мы спорим, и этот слюнтяй затыкает мне рот, пользуясь своим чином, но и я могу заткнуть ему рот: могу всадить пулю в его ханжескую рожу, и дело с концом. Трудно най­ти лучшее применение для тяжеленной винтовки и пятиде­сяти патронов, которые я таскаю на себе. На то у меня и язык, чтобы говорить, а говорю я не зря, и хотя слова мои не имеют никакого отношения к тому, что мы тут вы­биваемся из сил, разыскивая этих летчиков, все равно ве­лят молчать. Просто житья нет».

Теперь вперед вышел Бейкер, н тут все увидели иска­леченное дерево, на которое, вероятно, упало с неба что-то тяжелое. Верхушка дерева была срезана и лежала в сто­роне, как голова куклы, которую дети забросили, отпразд­новав рождество. У Брайна сильно забилось сердце. В лу­чах солнца вдруг засверкал стальной обломок. Похоже было, что мытарства их кончились. «Словно посылает нам сигналы морзянкой», — подумал он. Склон, густо порос­ший деревьями, выровнялся, однообразие местности нару­шилось, уже не приходилось шагать вверх-вниз, они шли теперь, как по вспаханной борозде, по обломанным веткам и лианам, на белых концах которых блестели клейкие кап­ли смолы. Вот неглубокая яма длиной всего в несколько шагов и вокруг вывернутая стального цвета земля, а в нее зарылся смятый, исцарапанный кожух мотора. Он глубоко ушел в глину, словно убитый выстрелом наповал, прежде чем успел вгрызться в землю, ради чего, обезумев, ри­нулся вниз с неба. Они стояли ошеломленные, охваченные благоговейным страхом, хоть и ожидали чего-нибудь в этом роде, — так поразил их вид прекрасной машины, очу­тившейся в этом первобытном окружении.

—А где же все остальное? — спросил Оджесон.

—Разбросано по горе, — сказал Бейкер. — Мы изой­дем кровавым потом, отыскивая каждый кусок.

Брайн отнесся к этому безразлично. «Что же делать, что же делать, раз попал в эту дыру, прямо в пекло, прямо в пекло мчать верхом на кенгуру».

—Ты прав: мало-мальски крупные куски могут ва­ляться за много миль отсюда, — сказал Оджесон Бейкеру.

Они разделились и зашагали все четверо в разные сто­роны, словно по стрелкам указательного столба, догово­рившись сойтись по свистку.

Брайн очутился один и был рад этому. Он двинулся прочь от этого места с чувством облегчения, словно гуляя в тихий, погожий день. Пейзаж изменился, и хотя джунг­ли были все еще сырые и труднопроходимые, но то, что он не видел других, не слышал их голосов, его успокаивало. Джунгли сделались вдруг не такими чужими, он чувство­вал, что для него они теперь стали как бы ручными и он да­же начинает понимать, как они безобидны и, пожалуй, необ­ходимы. Пышная листва плыла у него над головой. Земля под ногами остро пахла прелью, но этот запах больше уже не грозил лихорадкой, он был все равно что свежий воз­дух при таком безветрии, и Брайну уже не хотелось вгляды­ваться сквозь высокие деревья, чтобы увидеть крошечный клочок неба. Со скалы тихо капала вода, но русла ручья ему найти не удалось, и он пошел напрямик, меся ногами красную глину, которая прилипала к его ботинкам, совсем как в детстве, когда он нарочно шлепал по лужам в высо­ких сапогах.

Наскоро выкурив сигарету, он стал продираться впе­ред, ныряя под ветки или перелезая через них, поднимаясь с уступа на уступ, а когда выбрался на ровное место, уви­дел, что кто-то смотрит на него, раздвинув ветки. Корот­кие черные волосы, белое лицо, изможденное, но умное, спокойное и мягкое и вдруг неизвестно почему ставшее злобным. Брайн заметил еще, что на этом человеке зеле­ная рубашка, и, поспешно спустившись вниз по склону, хотел спрятаться за деревом. Но человек уже прыгнул, за­неся нож.