Зеленый рыцарь

— Умоляю, не плачьте, — в полной растерянности повторил Харви, — Позвольте же мне помочь вам. Расскажите, что произошло. Возможно, я смогу помочь… Ох, поверьте, я глубоко сочувствую вашему горю…

Женщина не обращала на него никакого внимания, словно ее завывания представляли собой некий вид старательно выполняемой работы или задания. Харви попытался разок отвести ее руку от лица, но она отвернулась в сторону. Откинувшись на спинку стула, он продолжал тихо сидеть рядом, наблюдая за ее действиями. Как было бы хорошо, если бы Тесса скоро вернулась! Только сейчас Харви вспомнил о существовании Тессы и о том, что сидит в ее доме. Он подумал:

«Ну сколько же люди могут так безутешно плакать, ведь долгие рыдания истощают все силы и могут довести даже до нервного срыва, она уже давно могла бы обессилеть, упасть в обморок или забыться сном. Неужели бывает столь безутешное и страшное горе? Что же я могу сделать? Ничего. Стоит ли мне продолжать сидеть с ней? Должен ли я дождаться, пока она успокоится?»

Харви чувствовал, что должен, но ему вдруг нестерпимо захотелось уйти. Он заметил на столе старую потертую сумку, которая явно не могла принадлежать Тессе, и засунул в нее значительную часть суммы, щедро выделенной ему на такси Эмилем.

— Ну пожалуйста, успокойтесь, прошу, давайте поговорим! — еще раз попытался воззвать к несчастной Харви и, не дождавшись никакого отклика, встал и направился к выходу.

На пороге он оглянулся. Женщина упорно продолжала всхлипывать и завывать. Тогда он вышел в прихожую, надел куртку и взял трость. Покинув дом, Харви тихо прикрыл за собой входную дверь. Он почувствовал себя предателем и трусом.

Темная, холодная и ветреная улица встретила Харви усилившимся дождем, капли которого быстро пропитали его волосы и заструились по щекам, однако сам он внезапно испытал прилив новых сил, новой энергии. В глубине его существа вдруг всколыхнулось какое-то мощное и даже теплое чувство. Пораженный новизной этого ощущения, он даже остановился. Неужели оно как-то связано с осознанием того ужасного горя? Или с потрясающим ощущением избавления? Нет, это нечто иное. Возможно, эта плачущая женщина была своего рода испытанием или проверкой на прочность. Но разве он не провалил эту проверку? Какая же отвратительная жестокость или ужасная потеря могли вызвать то безутешное горе, с которым он только что столкнулся? Харви медленно побрел по улице. Ему показалось, будто он движется в неком замкнутом пространстве между створками вращающихся дверей. Неожиданно, поставив себя на место другого человека в этой трагической ситуации, он представил себе мир в виде шахматной доски с человеческими фигурами, одной из которых суждено стать ему самому. Вступив в эту доселе неведомую ему игру, Харви обрел способность действовать. Жестокость его отступления, казалось, открыла в нем источник новой силы. Столкнувшись с трагедией, в которой он не нашел себе роли, он понял, что ему предстоит сыграть иную роль, в его собственной трагедии.

Какой будет эта роль, он пока не знал. Но Харви испытал необычайное чувство свободы, как будто все дремавшие в нем силы проснулись и восстали, побуждая его действовать на свой страх и риск. Глянув на щегольскую трость, он даже заметил, что без болезненных ощущений идет быстрее. Тем не менее до метро было довольно далеко. Однако судьба — без нее не обошлось — позаботилась о Харви, и через пару минут перед ним остановилось такси. Он забрался в машину и назвал водителю адрес Лукаса в Ноттинг-Хилле.

Харви вышел из такси в конце улицы и медленно направился мимо растущих деревьев к дому Лукаса, темневшему на противоположной стороне. Отжав концы промокших волос, он заметил, что дождь кончился. Капюшона у него не было. Голова стала подмерзать. Харви осознал, что слишком долго хранил в тайне, словно некую чреватую опасностями драгоценность, идею «выяснения отношений» с Лукасом. В итоге эта идея обрела форму достойного и принятого с равным достоинством извинения, которое открыло бы для них обоих новую эру своеобразного дружелюбия. Харви не осмелился написать Лукасу, отчасти опасаясь, что не сумеет найти нужных слов, но главное потому, что ответное молчание Лукаса повергло бы его в безысходность. Ему также казалось невозможным заявиться без приглашения, но, учитывая ситуацию в целом, приход «без приглашения» теперь казался единственно возможным вариантом. Харви давно и сильно хотелось залечить ту обиду, о которой он никому не рассказывал, избавиться от мучительного воспоминания, в сущности, о чисто ребяческом и пустяковом эпизоде. Неужели Лукас до сих пор помнит ту глупую, грубую выходку… или, возможно, он совершенно забыл о ней и лишь посмеется, услышав о столь долгих переживаниях Харви? Но ему не верилось, что Лукас обо всем забыл. В любом случае, пора было это выяснить. В глубине души Харви хранилась чистая и ничем не омраченная благодарность Лукасу, а также и Клементу за денежное обеспечение его образования. Как счастлив бы он стал, если бы смог наконец с открытым сердцем излить ее на Лукаса!

Где-то в доме горел свет. Харви подумал, что, возможно, в холле, смутно вспоминая внутреннее расположение помещений. Он смотрел на темные очертания фасада с противоположной стороны улицы. Очередные мрачные мысли попытались завладеть им, но он решительно их отбросил. Сосредоточившись, Харви представил себе, как вступает в дом, проходит по гостиной к книжным полкам и останавливается перед столом, за которым сидит Лукас, взирающий на него с легкой сардонической усмешкой.

«Да будь что будет», — мысленно сказал Харви, сердце его забилось быстрее. Он глубоко вздохнул. С платанов облетали последние листья, и один из них, словно некий знак, коснулся его щеки. Но в тот самый момент, когда Харви решительно шагнул с тротуара на мостовую, произошло нечто неожиданное. Перед входной дверью в дом Лукаса вдруг появился человек, женщина, и так же внезапно исчез. Все произошло настолько быстро, что Харви даже усомнился, действительно ли он видел кого-то. Может, просто очередной лист затейливо проплыл у него перед глазами? Дверь, должно быть, мгновенно открылась и закрылась, поэтому призрачная женская фигура словно растворилась в воздухе. Переждав минуту-другую, Харви пересек улицу. Охваченный сильным волнением, он постоял перед домом на тротуаре и покрутил головой, прижав лоб к мокрой ограде.

«Не надо сходить с ума, — думал Харви, — я должен убедиться, должен узнать все наверняка. Она не может быть там, вероятно, у меня возникла галлюцинация, и что, собственно, ей — моей матери — или любой другой женщине могло там понадобиться, скорее всего, никто туда и не входил. О боже, почему же я позволил вернуться этим ужасным мыслям? Зачем только я приехал к Тессе и нашел ту несчастную женщину?! Это настоящее проклятье… Может, она все еще рыдает там, боясь возвращаться домой к разъяренному и жестокому мужу? Так, спокойно! Для начала я должен проверить лондонские адреса, должен выяснить, где Джоан сейчас находится. Здесь ее быть не может. Значит, она должна быть в другом месте. Надо куда-то съездить — в Клифтон, к Коре, ко мне домой… О господи, если бы я умел летать, как Ариэль [58]. Какую радость я мог бы испытать, узнав, что ее здесь нет, как же я был бы счастлив!»

Харви вцепился в ограду и попытался потрясти ее. Ему казалось, что он прилип к ней, приклеился руками к железным прутьям. Не пора ли ему сматываться отсюда? Однако странно… Входная дверь не могла так быстро открыться и закрыться, значит, ему все привиделось. «О да, пусть все окажется чистой иллюзией». Потом Харви осенило, что эта женщина, конечно же, не вошла в дом, она прошла мимо фасада под окнами и свернула за угол к садовой калитке. Мгновенно взбодрившись, он поднял упавшую на землю трость и прошел по ступеням крыльца к входной двери. Упершись ладонью в стену дома, Харви немного помедлил, привалился плечом к ее мокрой поверхности, прислушиваясь к собственному учащенному дыханию, и горестно скривил губы. Потом, собравшись с силами, он отстранился от стены, побрел вдоль фасада и свернул за угол к садовой калитке. Харви дотронулся до ее ручки, и калитка открылась. Углубившись в сад, он вскоре вышел на лужайку за домом.