Зеленый рыцарь

Мой так же ловко вскрыла обертку и, вытащив коробочку, передала ее Алеф.

Алеф, слегка нахмурившись, с привередливым видом открыла коробочку и извлекла оттуда тяжелые сверкающие камни.

Остальные ахнули и отвели глаза, не смея осознать, что они видят. Алеф развернула ожерелье, взяв его за концы.

— Бриллианты! — выдохнула Мой.

Сефтон ничего не сказала, но взглянула на мать.

«Ох нет, — подумала Луиза, — это уже слишком… Это слишком пугающий, даже зловещий подарок».

— Полагаю, они настоящие… — произнесла она глухим и вялым голосом.

— Луи, ну конечно же, они настоящие, — хмыкнув, уверенно заявила Сефтон, — Разве может быть иначе!

— Мы не можем принять их, — сказала Луиза.

— Если уж мы принимаем янтарь и лазуриты, так почему же не можем принять бриллианты! — возразила Мой и рассмеялась своим особым редким смехом, словно с всхлипываниями.

Алеф разложила ожерелье на столе и придала ему форму в виде буквы «V». Бриллианты сверкали и переливались всеми цветами радуги.

— Они живут своей особой жизнью, — прошептала Мой.

Сефтон усмехнулась.

— По мнению Мой, нас окружают исключительно живые существа. Я слышала, как она просила прощения у лимонной корки.

— Как же нам поступить? — задумчиво произнесла Луиза.

— Отправить ему благодарственные письма, — предложила Сефтон.

— Но мы не знаем его адреса. И кроме того, мы не можем… это неправильно…

Алеф убрала сверкающее великолепие обратно в коробочку и глубоко вздохнула. Потом встала и вышла из комнаты, захватив подарок с собой. Сефтон рассмеялась. Две младшие сестры молча посмотрели на мать, которая, нервно проведя ладонями по лицу, схватилась за голову, с силой зажав в руках жесткие пряди волос.

— С чего ты так разволновалась, Луи? — спросила Сефтон, — Не стоит отчаянно цепляться за старомодные правила.

— Не строй из себя дурочку, Сефтон! — оборвала дочь Луиза.

Потрясенная ее тоном, Сефтон удивленно подняла брови и глянула на Мой.

— Давайте позвоним Клементу, — вмешалась Мой.

— Ты полагаешь, что Клемент будет идеальным арбитром! — хмыкнула Сефтон.

— Я полагаю, что он, вероятно, знает адрес Питера.

— Луи, дорогая, извини… — сказала Сефтон.

— Мне кажется, — вставила Мой, — что отказываться от этих подарков некрасиво.

— Невежливо и грубо, — добавила Сефтон, — Я согласна, что такие презенты могут вызвать легкое смущение. Но что же мы можем сделать?

— Он говорил, что у него нет родственников, — вспомнила Мой, — и ему хотелось бы, чтобы мы стали его семьей.

— Луи, — обратилась к матери Сефтон, — нам не так уж безумно хочется владеть этими побрякушками, мы просто хотим вести себя как благовоспитанные девицы.

Луиза встала и пристально посмотрела на двух своих младших дочерей: Сефтон с ее короткими и кое-как подстриженными каштановыми волосами, зеленовато-золотистыми ореховыми глазами и упрямым характером, и Мой с ее синими отцовскими глазами и волосами, наспех скрученными на затылке в большой пучок, который взрослил ее.

«Что же с ними будет… — подумала Луиза. — Возможно, это просто начало какого-то ужасного конца».

— Да вы сами подумайте, — сказала она, — Неужели вы не помните ту кошмарную сцену?

— Помним. Но не лучше ли забыть о ней? — ответила Сефтон.

— Эти подарки присланы в качестве подкупа. Питеру хочется перетянуть нас на свою сторону. Он пытается вынудить нас выступить в его поддержку, одобрить его историю, сделать выбор в его пользу.

— Ну, а как именно нам следует воспринимать то происшествие? — спросила Сефтон, — Ты ведь долго разговаривала с ним, Мой.

— Мы говорили о других вещах.

— Понятно, что о других, глупая, но что ты сама думаешь о нем?

— Он кажется очень странным, — произнесла Мой, — Я воспринимаю его как психоаналитика, который пытается разобраться в людях и… помочь им… а потом с ним происходит нечто ужасное… и все переворачивается с ног на голову… Но я не думаю, что он плохой человек. На самом деле, по-моему, он добрый и хороший, есть в нем что-то простодушное, только…

— Значит, ты полагаешь, что он правдив и честен? — Луиза задумалась, — Тебе показалось, что он ведет себя странно. Возможно, он безумный… или тяжелобольной человек.

— Ты же сама понимаешь, как все осложняется, — убеждала мать Сефтон, — Точно так же в исторических событиях, совсем не просто сделать верный выбор. Я согласна, что нужны доказательства… но сейчас я, например, их совершенно не вижу. По-моему, принятие нами этих подарков не означает, что мы с тем же успехом проглотим любые нелепости. Было бы несправедливо ожидать от нас такой глупости…

— Вот именно.

— Но если мы надменно отошлем это все обратно, то не сможем продолжать колебаться в принятии решения, мы поставим себя в ужасное положение.

— Но если мы оставим подарки, то все равно попадем в Ужасное положение.

— Я так не думаю, — заявила Сефтон, — Мы можем просто хранить нейтралитет. Нам же все это навязали, мы ни о чем не просили. Как я уже говорила, мною вовсе не движет желание сохранить это дорогущее ожерелье. Выражаясь яснее, я легко могла бы выбросить его в Темзу!

— А я не могла бы, — сказала Мой, — Я воспринимаю это как личный подарок от Питера, и если я верну ожерелье, то обижу его чувства.

— Интересно, захочет ли наша Алеф отказаться от роскошных бриллиантов? — произнесла Сефтон. — Ее подарочек совершенно исключительный, вы согласны? Уж не ищет ли он ее расположения?!

— Неужели до тебя это наконец дошло? — удивилась Луиза.

— Можно подумать, что нас или ее можно так просто подкупить! Сомневаюсь, что ему в голову приходили подобные мысли.

— Тогда он на редкость наивен!

— Может быть, у него наивная, простодушная натура. Кстати, Мой именно так и думает.

— Я не знаю, что и думать, — ответила Мой, — Мне лично он нравится…

— Несмотря на то, как он отвратительно вел себя с Клементом?

— Вероятно, он опасен, по-моему, он может быть опасным.

— Ты имеешь в виду, опасен для Лукаса, — добавила Луиза.

— До сих пор мы избегали говорить о Лукасе, — заметила Сефтон, — Я имею в виду, что у нас есть…

— Я поеду и поговорю с ним, — перебила дочь Луиза.

— С Лукасом?

— Да.

— Не надо, — сказала Сефтон, — лучше не надо.

— Ты боишься его? — спросила Мой. — Или думаешь, что мы можем лишь осложнить его положение?

— Я думаю, нам ни во что не надо вмешиваться, — ответила Сефтон, — Но если уж надо что-то сделать, то пусть Луи позвонит Клементу.

— Хорошо, хорошо! Я позвоню ему позже!

Луиза вышла из кухни и поднялась к себе. Сефтон уже собралась уйти в свою комнату, когда Мой показала ей вытащенный из кармана клочок бумаги.

— Что это значит?

— Virtuti paret robur. Сила подчиняется добродетели. Хотелось бы мне, чтобы это было правдой!

— Привет, Харви, Эмиль на проводе.

— О, Эмиль… доброе… доброе утро! Как ты там поживаешь?

— Я не слишком рано позвонил?

— Нет-нет, я уже давно бодрствую.

— Трудишься, конечно!

— Конечно!

— Так я отрываю тебя от занятий?

— Нет-нет, все отлично, мне очень приятно поговорить с тобой! Ты сейчас в Германии? Хорошо ты там развлекаешься?

— Да, я в Германии. А вот насчет развлечений бывает по-разному. Как там моя домработница, навещала тебя?

— Да, приходила, она такая милая, мы славно поболтали.

— Но хорошо ли она убралась?

— Все блестит, уборка тоже на славу!

— А как поживает твоя очаровательная матушка?

— С ней все в порядке, прекрасна, как всегда. Я пригласил ее сегодня на чай.

— Молодец. Давай, продолжай заниматься. Тебе удобно в этой квартире?

— Твоя великолепная квартира для меня как подарок небес. Я ужасно тебе благодарен…

— Ладно, ладно. Как твоя нога, поправляешься?

— Нет… то есть, вернее, да.

— Твоя матушка собирается возвращаться в Париж?

— Да, довольно скоро…