Брак по-эмигрантски

— Покажи мне эти бумаги, — попросила я.

Мама указала на стол. Я внимательно прочла письмо Шаха о восемнадцати долларах.

— У тебя есть ещё какие-нибудь письма Шаха? — спросила я маму.

— Разумеется.

— Покажи, пожалуйста, и письма Рвачёва тоже.

Положив рядом несколько документов, я подозвала маму.

— Смотри! Вот подпись Шаха на всех его бумагах. Сравни с подписью на письме, которое тебе прислал Рвачёв. Они совершенно разные, ничего общего! Это раз. Во-вторых, обрати внимание: фамилия Гарика написана с ошибкой. Во всех настоящих документах Шаха этой ошибки нет ни разу, он хорошо знает, как писать фамилию своего клиента, в то время как во всех предыдущих бумагах Рвачёва фамилия Гарика написана неправильно, с той же самой ошибкой, как и в якобы последнем письме Шаха. Подделка — вот как это называется! Твой Рвачёв — аферист! Где ты их находишь, мама? Это же ужас какой-то!

— Я их нахожу по блату, по знакомству, по рекомендации! — едко ответила мама. — Ну что ж, всё ясно! — и пошла к телефону.

— Адвоката Рвачёва попросите, пожалуйста, — официальным голосом произнесла мама, — его просит клиентка. Лёша? Здравствуй, Лёша! — нежно и ласково вдруг «запела» мама. — Я получила твои любовные письма, в которых ты просишь тридцать три доллара и пятьдесят центов. Закрывая глаза на то, что все твои квитанции явные фальшивки, я только хочу напомнить тебе, что под Новый год ты забрал у меня тридцать долларов, а за такси, которое ты обещал оплатить, я заплатила тридцать пять. Так что не я тебе должна тридцать три пятьдесят, а ты мне тридцать пять. Но я тебе долг прощаю. Вычти из тридцати пяти тридцать три пятьдесят и возьми полтора доллара на чай.

В ответ Рвачёв заорал так, что было слышно на всю комнату. Мама несколько минут подержала трубку на расстоянии, потом показала ей язык и повесила на полуслове воплей и угроз на другом конце провода.

— Похоже, Боря Лишанский прав, — задумчиво и печально произнесла мама, — адвокат — первый враг тому, кто ему платит.

О чём орал Рвачёв, мы так и не узнали.

МАМА

Телефон звонил, не умолкая. «Ну, что суд?», «Когда суд?» — спрашивали со всех сторон. Всем, как и мне когда-то, казалось, что наказать Гарика ничего не стоит. Надо только собраться, посмотреть документы и вынести решение. На самом деле, непонятно почему, обстоятельства складывались так, что всё было выгодно не мне, а тому самому Гарику, который должен был быть наказан. Даже день судебных заседаний назначался каждый раз именно на среду, когда Гарик был выходной, а мне приходилось изворачиваться, чтобы взять день на работе. Сколько раз я просила Рвачёва поменять день на другой! Непонятно почему, это оказывалось невозможным. Все заседания упрямо назначались на среду, и я не могла добиться вразумительных объяснений этому таинственному совпадению.

Рвачёв мне больше не звонил. Я ему тоже. Приближался заветный день. В последнюю неделю марта я получила по почте пакет от Рвачёва. В официально хамских выражениях мне было предложено составить контракт, по которому пятьсот долларов, полученные Рвачёвым за предстоящее апрельское заседание он пересчитал за свои телефонные звонки, связанные с моим делом, расходы на парковку машины, за бензин, пошлины, а также изучение материалов дела, имея в виду мою объяснительную записку о финансовых бумагах Гарика, которую я составила по его же просьбе. За апрельский суд Рвачёв требовал дополнительные пятьсот, претендуя, согласно новому контракту, на 33,3 % от возможной суммы, полученной в случае успешного окончания дела. Это был просто грабёж!

Вдобавок контракт, составленный Рвачёвым и полученный мной в конце марта, был датирован январём.

Я позвонила Рвачёву. Не вдаваясь в объяснения, он нагло заявил мне, что в случае моего несогласия отказывается быть моим адвокатом и на заседание суда просто не придёт. Как и рассчитывал Рвачёв, я попала в ловушку. Не зная, что предпринять, чувствуя себя в капкане, клокоча от злости, я металась по дому на грани истерики. От беспомощности и обиды мне хотелось убить всех, начиная с Гарика и кончая Рвачёвым. В таком состоянии меня застала подружка Соня, которая, как все, позвонила задать завязший в зубах вопрос «Ну, что суд?»

— Приходи! — выслушав мои мытарства, решила Соня. — Позовём Таню, она работает с адвокатом, что-нибудь посоветует!

Вечером, за чаем у Сони, Таня невозмутимо спокойно расспросила меня о моей любовно-юридической эпопее.

— Он тебя шантажирует, — подвела итог Таня. — Ответь ему тем же. У тебя есть какие-нибудь доказательства ваших неслужебных отношений?

— Конечно, — всхлипывая, кивнула я. — Дурацкие стишки и нежные телефонные приветы, которые я чудом не стёрла с автоответчика. Всё есть!

— Так что тебе ещё надо? Он спал с клиенткой, шантажировал её. Его просто лишат права на работу. А он ещё рыпается, дурак! Хочет неприятностей? Он их получит! Звони ему и не проси, а требуй! Никаких денег! Контракт надо было составлять, когда он обещал сделать всё за восемьсот. А теперь он опоздал, голубчик!

Вернувшись домой, я переписала все любовные излияния с автоответчика на магнитофонную плёнку и решительно набрала номер Рвачёва. Он подошёл к телефону сам. Вместо приветствия я нажала кнопку «Play» и поднесла телефонную трубку к магнитофону. Подлый Рвачёв слушал влюблённого Рвачёва и от ужаса, верно, тихо подыхал. Я выключила магнитофон.

— Что это такое? — выдавил Рвачёв.

— А то, что я напишу во все газеты о том, как ты меня шантажируешь, и вторая программа телевидения сделает фильм из цикла «Правдивые истории». Меня будет играть Шерли Макклейн, а тебя, как ты мечтал, Дастин Хоффман. Понятно?

Я швырнула трубку. Телефон тут же зазвонил.

— Слушаю.

— Я убью тебя, ты поняла? Я тебя убью, с работы уволю, напишу твоему работодателю, тебя вышвырнут на улицу, ты с голоду подохнешь! Я убью тебя! — Рвачёв хрипел, давился от злобы и выплёвывал угрозы одну за другой.

Но меня, зарёванную и отчаявшуюся, попавшую в тупик и доведённую до безумия, было уже не остановить. Как загнанный в угол зверь, я боролась до последнего. Мозг мой лихорадочно работал, изобретая и изворачиваясь. Повесив трубку на полуслове, я тут же сняла её и набрала «911» — полицию.

— Меня хотят убить! — истерически завопила я. — Я живу одна, — правдоподобно рыдала я. — Меня некому защитить, а меня грозятся убить!

Через пять минут в мою квартиру вошли два здоровенных черных полицейских.

— Меня хочет убить мой адвокат! — дрожащим голосом скулила я, жалобно переводя глаза с одного полицейского на другого. — Он шантажирует, хочет денег всё больше и больше! Он заставил меня с ним переспать, а теперь грозится убить! Я боюсь! Я не знаю, что делать! Меня некому защитить!

В этот момент, как по заказу, зазвонил телефон. Рвачёв продолжал сыпать угрозами и проклятиями.

— Это он! — прошептала я. — Опять угрожает!

Трубку взял полицейский.

— Слушай ты, адвокат, — спокойно сказал он, — ещё раз сюда позвонишь, будешь ночевать за решёткой, понял?

Рвачёв был в таком запале, что, не сообразив, с кем имеет дело, заорал ещё громче.

— Ты хочешь, чтобы я приехал к тебе? — насмешливо переспросил полицейский. — Я приеду, но уедем мы вместе, причём ты — в наручниках. Мне плевать, что ты адвокат! Я таких, как ты, адвокатов… — И он красочно объяснил, что бы он сделал с таким, как Рвачёв, адвокатом.

Как ни странно, Рвачёв затих. Полицейский повесил трубку.

— Мы составим акт. Вам позвонит следователь и скажет номер вашего дела. Не бойтесь, если он — адвокат, то понимает, что наделал. Думаю, вас никто не тронет. До свидания.

Полицейские ушли. Телефон зазвонил снова.

— Ты — сука! — Рвачёв больше не орал, он шипел. — Ты такая же дрянь, как твой бывший муж, который по поводу и без повода обращается в полицию. У вас один почерк! Я тебя не убью, но на суд не приду, поняла?

— Ты хочешь, чтобы я позвонила твоей жене? — уже без истерики, с издёвкой спросила я.