Черное солнце

А с точки зрения психологии Сергей поступил просто неграмотно и негигиенично. Он опять дал себя поработить деньгам. Он хочет быть свободным, стремится к этому всю жизнь. И вроде бы почти начал добиваться этого состояния. Свободный человек сам распоряжается своей судьбой, своими поступками и начинает с того, что сам распоряжается своим днем. А несвободный — он живет, как машина, реагирует на собственные импульсы, на влияния извне. Пошел дождь — настроение испортилось, с работы уволили — депрессия, позвали туда — пошел, хотя собирался идти в другую сторону. Предложили очень большие деньги — совершил гадость.

Ему нравились эти девушки, которых он продал? Ну ладно, еще не продал, но собирается. Нравились. Но он их отдал. За что? За деньги. Эти деньги принесут ему еще большую свободу или он будет грустить об этих девушках, об их соблазнительных фигурах и сексуальных танцах? Грустить, может, и не будет, а вспоминать будет? Так? Так. А свободу эти деньги ему точно не принесут. Денег у Сергея достаточно, чтобы ни от кого не зависеть. Значит, что получается? Что он поступил как машина, как человек несвободный. Прореагировал на импульс извне. Вот и все.

Что теперь делать? Ему самому решать.

Олигарх ушел задумчивый. Павел разволновался. Но теперь он волновался не за себя, не за то, что Олигарх, пожалев о том, что рассказал ему кучу всего, захочет его убить. Теперь он почему-то вдруг загрустил о неизвестных ему танцовщицах, которых этот козел продал в подпольное кино.

Но после сегодняшней беседы Олигарх может передумать, вероятность такая есть. Не зря Павел накрутил ему про карму. Попал в точку. В это верить сейчас модно, и мода на эзотерику не обошла бизнесмена стороной. Некоторые психологи даже переквалифицировались в экстрасенсы и погнали эту волну. Неплохо зарабатывают. «Диагностика кармы», «чистка энергетических каналов» и прочая мутотень. Но особенно забавляло Павла лечение запоев по фотографии. Это был высший пилотаж популярной мистики, рекламирующейся в масс-медиа. Баба Вера, тетя Люба, колдун дядя Вася, заряженная вода, заряженная водка для алкоголиков… Что самое интересное — клевали на снятия сглазов и порчи, на «чистку энергетических каналов» и «подзарядку энергетики» (от слова «энергетика» у Павла начиналась аллергия, особенно когда его употребляли уважаемые им люди), на это покупалась даже интеллигенция.

Вот и он, психолог с университетским образованием, завернул про карму. Но до современных магов ему далеко, утешил он себя. Он все-таки основывался на ортодоксальных религиозных вещах. Ну, может, не совсем канонических, раз говорил о сосуде кармы. Что-то нигде в буддистских трактатах таких терминов он не встречал. А вот у современных «магов» встречал, и не раз. Ладно, все в конце концов будет оправдано, если Олигарх одумается и не продаст девушек. Тем более что, как он говорит, он сделку еще не оформил.

Павел решил сосредоточиться на спокойной, самой любимой музыке, погладил спящего у него на груди кота, закрыл глаза.

Зазвонил телефон. Раз уж пошла суета, теперь ее остановить будет непросто, решил Павел. Может, не вставать? Так хорошо было лежать с Трошкой на диване. А вдруг что с Димкой? С Сашкой? Придется Трофима побеспокоить. Извини, друг, дела. Павел бережно снял обвисшего, расслабленного теплого кота и положил на диван. Кот растянулся и опять заснул. Когда Павел снял трубку и услышал знакомый голос, он немного успокоился. Димка. Веселый, бодрый.

— Привет, Дим, — так же весело ответил Павел. — Как у тебя дела?

— Да ты знаешь, кажется, все налаживается. Приехал Михайлов и говорит, что президенту звонил. Может, теперь отстанут. То есть он сказал, что отстанут наверняка. Правда, подписку о невыезде взяли. Туда уже теперь точно не поеду, все, военные дела окончились. Знаешь, жаль…

— Жаль? Чего тебе жаль? Ты нас пожалей, Дим, мать пожалей.

— Ты не понимаешь. Товарищи мои там остались. Как они там без меня работают? Я там все наладил, меня все местное население полюбило, вся милиция, я их оперировал. Жалко, Паш.

— Тебя везде любят, не только там, ты и здесь нужен. Да ладно, не переживай, справятся, все равно у них смена скоро кончится.

— Это да, говорят, там вообще госпиталь свернуть могут.

— Ну, вот видишь…

— Да, Паш, ты, наверное, прав, но я тебе по другому поводу звоню.

Павел заметил, что голос у Димы стал слегка игривый.

— Интересно, по какому же?

— Ты знаешь, я тут с девушкой познакомился…

— О-о-о, вон, оказывается, как полезно приезжать из командировки. Всего-то несколько дней, а уже успел.

— Нет, ты не понял, это я там с ней познакомился. А теперь она тоже здесь.

— Чеченка, что ли?

— Да.

— Ну, ты даешь, брат! И что она здесь делает?

— Она учится здесь, в МГУ.

— На каком факультете?

— На искусствоведении.

— Ого! Интересная чеченка?

— Очень интересная. — Голос у Димы стал серьезным, и Павел понял, что надо прекратить говорить в ироническом тоне. — Понятно, Дим. Как ее зовут?

— Гульсум.

Павел молчал. Он ждал, что скажет Дима.

— Ну, вот я просто хотел тебя с ней познакомить. Мы сегодня с ней встречаемся, можем в гости зайти.

— Заходите, очень кстати. Сегодня и Катька придет, приготовит что-нибудь вкусное. Что она ест, пьет, твоя чеченка?

— Слушай, Паш, перестань, пожалуйста, она вполне нормальная девушка. Говорю же, на искусствоведении учится. Чего тебе еще надо?

— Ну, понятно. Ладно, приходите. Когда будете? Во сколько?

— Ну, часов в восемь, наверное.

— Хорошо, к этому времени успеем что-нибудь приготовить.

Они одновременно повесили трубки.

Во дает брат! Чеченку подцепил. Но где? Как где? Там же, в Гудермесе, и нашел. Романтично…

Павлу было очень интересно. Восточная женщина, чеченка. Гульсум. Да еще и искусствовед! Что-то совсем экзотическое и, наверное, правда, очень интересное. У Димки никого не было. Ему все некогда вроде. Хотя Павел знал, что это всего лишь отговорки. Просто он такой романтик, что всю жизнь искал нечто особенное. Вот и нашел. Хотя чего тут такого особенного? Ведь это только последние годы они стали обращать внимание на национальность. И именно на эту, чеченскую. Ведь когда учился в МГУ он, девушек из Чечни, тогда из Чечено-Ингушетии, там было немало. И никто не видел в этом никакой экзотики. Грозный — обычный российский город, ну, на Кавказе, ну и что? Какая разница, Грозный, Нальчик или Махачкала. А теперь при слове «чеченка» он чуть ли не вздрогнул. Вот где они, самые глубокие корни терроризма. В национализме, в признании того, что есть свои, а есть чужие. Чужой — значит страшный, значит враг. «Убей иноверца, трещина проходит через мое сердце…»

Катя пришла в семь. Красивая, летняя, в новой красной маечке и светло-голубых джинсах. Павел рассказал про Диму, и она очень обрадовалась. Ей было страшно интересно посмотреть на девушку Пашиного брата, такого серьезного и положительного, а когда Павел сказал, что она чеченка, любопытство ее стало неконтролируемым. Эта типично женская черта, которая проявилась во всей своей силе, стала Павла раздражать.

— Ну что ты спрашиваешь меня о ней? Ничего не знаю, придет — увидишь. Знаю только, что учится в МГУ на искусствоведении.

— Супер! — воскликнула Катя. — А что она сейчас-то в Москве делает? Занятия вроде бы кончились, сессии все прошли.

— Да не знаю я, Катюш, ну что ты ей-богу? Откуда я знаю? Ты меня спрашиваешь, что чеченка Гульсум делает в Москве. Я и про себя-то точно сказать не могу, что я делаю в Москве, а ты хочешь, чтобы я знал про человека, которого даже ни разу не видел. Димка сказал, что они там познакомились, в Гудермесе. Может, ради него она и приехала? Не знаю, в общем…

— Гульсум ее зовут?

— Да, кажется, так.

— Красивое имя.

— Красивое. Ладно, Кать, давай готовь что-нибудь вкусное, а? Есть у нас что-нибудь?

— Хек, запеченный с сыром, подойдет?

— Подойдет, конечно, что спрашиваешь?