Новый Мир ( № 6 2008)

“Миф об успехе <…> отформатировал нас так, что наши представления о жизни стали неадекватны реальному положению вещей”, — заметил Алексей Иванов в интервью “Новой газете”. На столкновении новых амбиций, возникших под воздействием рекламы, телевидения, со старой реальностью возникает фантасмагория Ковязина. Провинциальный городок, от одного названия которого веет дремучим захолустьем, но с амбициями как минимум Чикаго или Бостона. Жители не стремятся покинуть город. Они лишены комплекса провинциала. У них в Ковязине есть все, причем “здесь и сейчас”. Издали живописные районы Ковязина выглядели как “маленькая Европа”. Но это впечатление обманчиво. Даже в престижном районе “Пикет”, где селились новые русские, “многие особняки стояли недостроенными. Или были достроены, но почему-то оставались нежилыми, с темными и грязными окнами в белых рамах”. Что уж говорить о пролетарских микрорайонах “Прокол” и “Пролет”. Здесь все — суррогат и подмена. В европеизированном кафе официантка с бейджиком “Оленька” обслуживает посетителей вполне по-ковязински, сочетая грубость с необъяснимым презрением и ненавистью к посетителю: “Оленька захлопнула меню так, будто Моржов туда наблевал, и <…> принесла заказ, заменив оливье на крабовый салат, а кофе-американо на капучино”. В другом кафе юноша таджик приворовывает сахар, а на жалобы посетителей произносит неизменное: “Н-н-т сахар”. Сходным образом обслуживает клиентов проститутка Алёнушка: выпрашивает деньги на пиво, хамит и не исполняет принятых на себя “обязательств”.

“Балов в Ковязине не наблюдалось уже лет девяносто, но бальный танец считался непременным атрибутом состоятельных людей”. Здесь есть своя “элитная” гимназия. Но главное, захолустный Ковязин — это город супермаркетов. Почти по Мишелю Уэльбеку — Ковязин как супермаркет, но местный храм потребления смотрится странно: “Кирпичные витрины супермаркета навевали какие-то оборонные ассоциации: линия Маннергейма, рейхсканцелярия...” Этот супермаркет назывался “Нежный”. Были еще “Добрый”, “Любимый”, “Семейный”, “Дружный” и “Ласковый”. У дверей гламурного парадиза “мужик в трико, пиджаке и бейсболке укладывал в кузов грузового мотороллера мешок вермишели”.

Вершина всего этого великолепия — сеть гипермаркетов “Анкор”, принадлежащая двадцатидвухлетней Наташе де Горже. Сама Наташа, как механическая кукла, круглосуточно вещает с телеэкранов: “Нам интересно работать креативно, выстраивать новые логистические процессы и апробировать новационные подходы в сегменте потребителей среднего уровня. Эскизный проект региональной экспансии „Анкора” был построен с учетом мировой практики деятельности дискаунтеров, как в направлении потенциального клиента, так и в направлении потенциального оператора”.

Может, жители Ковязина просто недозрели до общества потребления? Скорее перезрели. Роман Алексея Иванова — настоящий “Духless”, только созданный на несравненно более высоком художественном уровне. Жителей Ковязина интересуют преимущественно две вещи: деньги и секс. Если секса здесь немерено, то деньги и успех достаются лишь самым наглым и проворным особям. Слабые порабощены, хотя своего рабства не замечают. Им суждено занимать низшие, грязные и заплеванные ступени жизни. На самом дне находятся спившиеся жители соседних деревень — друиды (деревенские андроиды).

Хозяева жизни здесь — чиновник от образования Манжетов и мент-сутенер Сергач. Манжетов собирается превратить МУДО в Антикризисный подростковый центр, педагогов выгнать на улицу, а самому пристроиться у нового финансового ручейка. Там уже приготовлены теплые местечки для любовниц Манжетова — психолога (трехмесячные “психологические” курсы в педтехникуме) Алисы Питугиной и “англичанки” Милены, которую Манжетов намерен спасти с тонущего корабля МУДО. Уж как Алиса с Миленой будут перевоспитывать малолетних преступников и наркоманов (ради них будто бы и создается центр), представить несложно. Менее удачливые молодые сотрудницы МУДО пополнят ряды уличных проституток (сутенеры, Сергач и Лёнчик, уже “раскатали губу”), краевед Костерыч пойдет работать сторожем на автостоянку, а дети… Так что ж? Государство ведь выделяет деньги на перевоспитание малолетних преступников, а не на воспитание нормальных детей. Система ценностей перевернута. Даже ироничный Борис Моржов, главный герой этого романа, прежде старательно избегавший резонерства, вынужден откровенно растолковать детям ковязинские порядки: “Школу бросайте, воруйте, курите и пейте, хорошо бы еще вам пару лет в тюряге отсидеть <…> тогда вас тоже бесплатно отправят в путешествие на новеньких катамаранах”.

Ковязин — мир без стыда (от стыда здесь краснеет лишь табличка с аббревиатурой “МУДО”), без чести, без совести, без высоких идей. Вместо любви и дружбы — ОБЖ (обмен биологическими жидкостями). ОБЖ является и лучшим способом коммуникации. Слово обесценилось, наступил кризис вербальности — КВ. Верят не в духовную связь, а в половую. Едва ли не самым отвратительным, шокировавшим некоторых читателей символом блуды становится проститутка по имени Алёнушка.

Ни счастья, ни смысла в такой жизни нет. Ключевое понятие, характеризующее мир Ковязина, — Дешевое Порно (ДП) — “публичная и профессиональная долбежка друг друга за небольшие деньги, но с удовольствием, к тому же без любви, без артистизма и даже без декораций”. Этот порядок вещей не изначальный, но давний, уходящий корнями во времена легендарного купца Забиякина. Проклятие Забиякина, или, иначе, Проклятие Неискоренимой Непристойности (ПНН), относится к ДП как “марксизм к ленинизму”. Вместе они составляют основную формулу Ковязина: ДП (ПНН). Привет Виктору Пелевину.

Как бы ни блудил сам Моржов и другие герои романа (сексуальных сцен в романе избыточно), именно второе (кстати, народное) значение слова “блуд” здесь основное. Блуда — это такой миропорядок. “Во вселенной добро было субстанционально — то есть вселенная была сделана из добра, а зло только заполняло пустоты, пусть и весьма обширные. Но <…> вселенная перекувыркнулась, превратившись в блуду. А в блуде субстанционально было зло”. Ковязин — территория блуды, где ложь, воровство, мошенничество, очковтирательство и халтура — не пороки, но основа бытия.

Главная тема этого романа — борьба с блудой. Но прежде, чем вернуться к блуде, поговорим о герое.

Критики обычно сопоставляют Бориса Моржова с Виктором Служкиным, героем раннего романа Алексея Иванова “Географ глобус пропил”. Захар Прилепин даже полагает, что Моржов и Служкин, собственно, один и тот же человек. Различаются только обстоятельства. Другое время, другая жизнь. На самом деле общего не так много. “Географ” — социально-психологический роман, по словам Леонида Юзефовича, “смешная и бесконечно печальная книга. <…> о мире, который продолжает „красою вечною сиять”, даже во времена инфляции и экономических реформ”. “Блуда и МУДО” — роман сатирический, философский и остросоциальный.

Нужда заставила Служкина пойти работать в школу. В школе его едва терпят, и немудрено. Предмет он знает слабо, порядок навести не может, авторитетом у детей не пользуется, курит в школе, выпивает с учениками. Правда, водит их в турпоходы, но и там Служкин не в состоянии управлять своими ребятами: в первый же день напился и окончательно утерял слабое подобие авторитета. Юные туристы демократическим путем смещают его с должности начальника отряда. Казалось бы, куда уж дальше? “И вот я стою под этими созвездиями с пустыми руками, с дырявыми карманами. Ни истины, ни подвига, ни женщины, ни друга, ни гроша. Ни стыда, ни совести. Ну как же так можно жить? Неудачник…” Да, неудачник, который вынужден держаться даже за такую непрестижную, низкооплачиваемую и нелюбимую работу.

Моржов богат, успешен, свободен и бескорыстен. Художник европейской известности, он меньше скован условностями системы. В душе Моржов — поэт и философ, мыслитель (единственный в Ковязине), а потенциально — общественный деятель, автор лозунга: “Наше будущее — это демократия плюс пиксилизация всей страны” (пиксель — это точка на экране монитора, и Моржов сравнивает человека с такой точкой).