У нас в саду жулики (сборник)

Еще бы не помешало прихватить с собой напильник, но точить напильником одному – несподручно. Протянешь конек товарищу, и тот, зажав его между ног, как будто бы дрочит. Потом попробует на ноготь: режет или не режет? И если режет, значит, с ногтя сойдет стружка.

Но у меня нету товарищей. Анисим копит на гантели, а Сема весь ушел в авторучки. И потом, когда начнут шмонать, могут и припаять холодное оружие.

3

На Чистых прудах толпа в основном катается на «гагах». Или на «канадках». А высший пилотаж – это заделать «пистолет» – присесть на одну ногу, а та, что, вроде ствола, смотрит вперед, – и как будто стреляет. И стелющимся по льду краснознаменным ансамблем, держась друг за другом за плечи, вдруг пролетит галдящая сороконожка…

А на «норвежках» кататься запрещено. В прошлом году, говорят, еще разрешали. Но на 8 марта кому-то пропороли живот. И теперь на входе вместе с контролершей дежурит «мусор» и проверяет все чемоданы и сумки. А если недоглядел, то при выходе на лед возле перил стоит еще один «мусор».

Но шила в мешке не утаишь: сегодня я уже досчитал до пяти. И на тех, кто на «ножах», как в будущей песне Высоцкого, «Идет охота…».

И прямо из-под кисти Рафаэля в эту пятерку неожиданно затесалась волчица. Но «мусора» ее почему-то не трогают. И не совсем понятно, как ее пропускают на лед: не будет же она в своем оранжевом свитере карабкаться через забор.

Прильнув к штакетнику, я выясняю обстановку: покамест «мусор» всего один… Минут через десять снова проехал и опять тот же самый. А все остальные гоняют чаи. И, значит, можно лезть. А иногда, еще не успеет проскочить, а следом уже пара… Опять один… И снова пара… И главное, что все разные. И, значит, надо смотреть в оба.

4

– …Ну, что сказать вам, москвичи, на проща-а-нье?.. – задаваясь привычным вопросом, размашисто ворожит приблатненный Утесов, и под этот всегдашний мотив высыпавшие, как из рога изобилия, «мусора» загоняют народ в раздевалку… Все сужающиеся и сужающиеся круги превращаются в точку, и по бульвару уже валит толпа…

Пересекая толпу, я подбегаю к забору и, подтянувшись, ложусь животом на частокол. Делаю, как на брусьях, взмах и, проваливаясь в снегу, прыгаю по склону вниз.

Выскочив на лед, я закладываю за спину ладони и, пригибаясь, иду на вираж. Я катаюсь совсем один…

Из раздевалки выезжает «мусор» и едет прямо на меня. Я нарочно притормаживаю, но в последний момент уворачиваюсь. «Мусор» пытается меня схватить и падает. За забором смеются, и в «мусора» летят снежки. Из раздевалки на помощь своему товарищу выезжают еще трое.

Тот, что упал, отряхивается и, набирая скорость, гонит меня на этих троих. Я делаю зигзаг и, выскочив опять на снег, бегу обратно к забору. Снова подтягиваюсь, но с закинутой на штакетник «норвегой» застываю. Переливаясь свистком, с той стороны на меня бежит пеший…

Все еще на снегу, я проваливаюсь в сугроб, и те, что меня обложили, подступают все ближе.

Я бросаюсь на них и в сторону. Троих удается обойти. Но последний успевает прыгнуть и, падая, хватает меня за ногу. Остальные подбегают и, навалившись, выкручивают мне руки…5

Хотя ее и расцветил Хэм, она все равно не по мне: я не люблю корриду.

Ну, что это за поединок, когда все одного – и дразнят, и убивают. Мне по душе, когда убивают – все, а дразнит – один.

Вот это, я понимаю, бой!6

Я открываю глаза и, оторвавшись от штакетника, поворачиваю голову…

Тот, что свистел, молча приближается и смотрит мне под ноги. Поправляет у себя на тулупе кобуру и, погрозив рукавицей, недобро усмехается. Замаскированные снегом просвечивают запрещенные «ножи».Проторчав несолоно хлебавши перед забором, я понуро плетусь домой.

Червонец

Когда провожали в армию Андрюшу, то я с Петушком поспорил, что выпью прямо из горла чекушку. И все стоят и смотрят: осилю или не осилю…

Но как-то сразу не пошло, и тогда я отнес чекушку домой и вылил ее в тарелку с грибным супом. И после обеда снова вышел во двор.

И сначала мне никто не поверил: наверно, подумали, затырил. Но, в подтверждение моей честности, грибы прямо через нос неожиданно пошли обратно…

И Петушок мне до сих пор должен еще старыми червонец. Но теперь уже никогда не отдаст.

Когда Петушок повзрослел, то ему самому дали «червонец» за групповое изнасилование. И уже в лагере, Анисим потом рассказывал, Петушка зарезали.

Мелодия для анатолия ильина

1

Если из всех голов, включая и тот, знаменитый, «бобровский», забитый при счете 2:2 в ворота легендарного Хомича, чьим именем наша дачная хозяйка в «Заветах Ильича» окрестила своего любимого кота, еще во времена Вадима Синявского с его скрипучей скороговоркой, приправленной какой-то вкрадчивой, а если быть точнее, даже маслянистой хрипотцой, выстроить, как у художника Верещагина, пирамиду, то на вершину, убрав с картины ворону и заменив ее «трепещущей ласточкой», я бы, не задумываясь, поставил гол Анатолия Ильина. Не тот, «золотой», что в олимпийском финале Мельбурна, а тот, незасчитанный, в ворота московского «Динамо», метров, наверно, с сорока, когда пущенную из глубины поля «свечу» можно было и укротить и, раскидав каскадом финтов динамовскую защиту, где, во главе с умеющим забивать в падении головой Константином Крижевским, хозяйничало неизменное ККК, выйти на финишную прямую… но Анатолий Ильин, не дав «свече» погаснуть, точно застыв с летящего внаклонку разворота, сложился в коротком замахе… и сам Лев Яшин даже не успел шелохнуться…

И на Восточной трибуне блатные повыпускали из клеток своих «сизарей». Раньше была такая мода отмечать первый забитый мяч полетом голубей. Но судья почему-то дал отмашку, хотя офсайта, и все это видели, не было. И такого оглушительного свиста я больше никогда в жизни не слышал.

2

А самый черный день в истории моей «высокой болезни» случился в Лужниках 6 сентября 1959-го.

Сначала я решил, что это Иван Мозер. Вот кто попортил мне не один литр крови. Бывало, вдруг нарисуется под номером 11. И все. И можно посылать депешу в Тарасовку. Для выяснения состояния здоровья. Какая-нибудь травма голеностопа. Или растяжение мышцы. Но это в «Спартаке». А против сборной Финляндии, помню, вышел киевлянин Фомин. Но, мне в утешение, Стрелец, в ту пору еще со взъерошенным, как тогда говорили, «коком» улыбчивый пацан, забил целых четыре гола. И все взахлеб орали «русский танк!», а через год, разобрав в «Комсомольской правде» на части, в принудительном порядке отправили на перековку. Ну, и понятно, Рыжкин – еще мой один вурдалак. Конечно, неприятно, но не смертельно: куда им всем было тягаться с Анатолием Ильиным!

Но тут я сразу же почувствовал что-то неладное. И как в воду глядел. А выбежавший в составе нашей команды на предматчевую разминку новобранец оказался для всех темной лошадкой. И вслед за диктором диковинную фамилию Месхи светящимися точками продублировало еще не совсем привычное табло. И этот порхающий по рингу легковес стал вытворять такой цирк, что стадион просто не мог разогнуться от хохота. И когда бедный Франтишек Шафранек, поддавшись на ложный выкрутас, укладывался на газон, то этот играющий в кошки-мышки джигит, как будто на коньках, обегал уткнувшегося в траву номера 2 сборной Чехословакии, напоминая все того же Бобра, но только уже хоккеиста, когда, уложив на лед вратаря и объезжая ворота, под восторженное улюлюканье публики он завозит в ближний угол точно приклеенную на крюк шайбу. И чем чаще все это повторялось, тем с каждой минутой все таял и таял последний шанс, что у кромки поля, наконец-то, появится лучший нападающий сборной СССР, если, конечно, учесть, что наш «русский танк» с развороченными гусеницами уже больше года стоит на приколе.

…А когда выходили со стадиона, то, напротив памятника Ильичу, с расстегнутой ширинкой и с «соплей на губе» на лавочке, раззявив хлебальник, дремал какой-то пьяный.