Избранное

Но как? Чем? Откуда взять силы? Едва он нагнулся, чтобы схватить под мышки распростертое под лошадью тело Тобиаса, как в воздухе свистнула пуля и ударилась о камень. Он поднял глаза. Начальник победителей - в высокой шляпе, белевшей на фоне горы,- утихомирил стрелка угрожающим жестом. Липкий грязный пот тек по рукам; правой кисти он почти не чувствовал, но левой вцепился в грудь Тобиаса мертвой хваткой.

За спиной он услышал дробный цокот копыт. Вильисты цепочкой спускались в ущелье, чтобы взять его. Они уже стояли над ним, когда разбитые ноги индейца яки показались из-под брюха лошади. Вильисты содрали с капитана патронташи.

Было семь часов утра.

Добравшись до тюрьмы в Пералесе, он едва мог представить себе, как за девять часов преодолели они - два пленника и вильисты под командой полковника Сагаля - крутые тропы сьерры и спустились к поселку в районе Чиуауа. Голова кружилась от боли, и он смутно различал дорогу. Очень трудную для него. Очень легкую для тех, кто, подобно Сагалю, сопровождал Панчо Вилью с первых его отступлений и за двадцать лет изъездил эти горы, знал все их укрытия, проходы, обрывы, тропки.

Белая шляпа в форме гриба скрывала пол-лица Сагаля, но его длинные крепкие зубы, окаймленные черными усами и бородкой, всегда сверкали в улыбке. Сверкали, когда он с трудом влез на лошадь, а разбитое тело яки перекинули сзади, лицом вниз, через круп его лошади. Сверкали, когда Тобиас протянул руку и схватился за пояс капитана. Сверкали, когда отряд тронулся в путь и, направившись к зияющей дыре в горах, вошел в настоящий тоннель, не известный ни ему, ни другим каррансистам и позволявший пройти за час расстояние, которое наземными тропами не пройти и за четыре часа. Но он почти не думал об этом. Он знал, что обе стороны в этой бандитской войне расстреливали на месте вражеских офицеров, и спрашивал себя, почему полковник Сагаль уготовил ему другую судьбу.

Надежда убаюкивала. Рука и нога, отбитые при падении, висели как плети, а яки тянул его за пояс и стонал с искаженным лицом. Один горный склеп сменялся другим. Они ехали, укрытые тенью, во чреве сьерры, оставляя позади каменные коридоры, глубокие ущелья, почти смыкавшие свои стены над сохшими руслами ручьев, и тропы в зарослях чертополоха кустарника, сплетавшего колючую кровлю над головами всадников. Наверно, только люди Панчо Вильи бывали в этих местах, думалось ему, и поэтому им удалось в свое время нанизать, как зерна четок, партизанские победы и задушить этими четками диктатуру. Они умеют наносить внезапные удары, окружать и быстро отходить после атаки. Полная противоположность его тактике, военной тактике генерала Альваро Обрегона [88] , который предпочитал обыкновенные сражения - в открытом поле, с точной диспозицией и маневрами на хорошо изученной местности.

- Держать равнение. Не отставать! - слышался голос полковника Сагаля, который вдруг поворачивал назад и скакал к хвосту колонны, скаля зубы и сплевывая пыль.- Скоро выйдем на равнину, а там черт знает что нас ждет. Всем быть начеку, глядеть в оба - не запылит ли где дорога. Всем вместе видней, чем мне одному…

Громады скал раздвинулись. Отряд выехал на плоскогорье, и равнина Чиуауа, волнистая, пестревшая деревцами меските, раскинулась у их ног. Жару смягчал горный ветер: его прохладное дыхание никогда не касалось горячей корки земли.

- Сворачивай к руднику, там путь короче! - крикнул Сагаль.- Крепче держите своего товарища, Крус, спуск очень крутой.

Рука яки рванула Артемио за пояс. Ему показалось, что это не просто рывок, а сигнал, возможно, попытка привлечь его внимание. Он нагнулся, ласково похлопал лошадь по шее, а затем повернул голову к сведенному судорогой лицу Тобиаса.

Индеец прошептал на своем языке:

- Мы будем проезжать мимо рудника, давно заброшенного. Когда поравняемся с одним из входов, прыгай с лошади и беги в рудник, там много ходов, и тебя не найдут…

Он не переставая поглаживал лошадиную гриву, поднял наконец голову и попытался разглядеть во время спуска на равнину тот вход в рудник, о котором сказал Тобиас.

Яки шепнул: «Обо мне не думай. У меня сломаны ноги.»

Двенадцать? Или час? Солнце жарило все сильнее.

На одном из утесов показались косули. Кто-то из солдат выстрелил. Одна косуля исчезла, другая скатилась со своего пьедестала. Вильист спрыгнул с лошади и взвалил ее себе на плечи.

- Больше не сметь охотиться! - раздался резкий голос Сагаля, скалившего зубы в улыбке.- Когда-нибудь тебе дорого обойдутся эти выстрелы, капрал Паян.

Приподнявшись на стременах, полковник обратился к отряду:

- Поймите наконец, дурачье: карранкланы [89] наступают нам на пятки. Нечего зря тратить патроны. Или вы думаете, что мы, как раньше, идем с победой на юг? Совсем наоборот. Мы разбиты и идем на север, откуда пришли.

- Но, мой полковник,- послышался глуховатый голос капрала, - теперь хоть будет что пожрать.

- Тут пожрать на твою мать! - взревел Сагаль. Отряд загоготал, а Паян привязал убитую косулю к седлу

своей лошади.

- Не трогать ни воду, ни муку, пока не сойдем вниз,- распорядился Сагаль.

А он не сводил глаз с обрывистой тропки. Там, за поворотом, зияет пасть рудника.

Под копытами лошади Сагаля зазвякали узкие рельсы, на полметра выступавшие из входа в рудник. И Крус бросился с коня, кубарем покатился вниз по пологому спуску. Огорошенные солдаты едва успели схватиться за ружья, а он уже грохнулся в темноте на колени. Прогремели первые выстрелы, послышались голоса вильистов. Прохлада подземелья освежила лицо, но от темноты закружилась голова. Вперед, только вперед: ноги, не чувствуя боли, несли его, пока тело не наткнулось на скалу. Растопырив руки в стороны, понял: слева и справа коридоры. Из одного тянуло свежим ветерком, из другого - спертым жарким воздухом. Кончики пальцев его распростертых рук ощутили разницу температур. Он снова побежал туда, где жарко, где штрек, видимо, шел вглубь. Сзади, звеня шпорами, бежали вильисты. Оранжевым огоньком вспыхнула спичка. А он, в этот самый миг потеряв под ногами почву, свалился в вертикальный колодец, услышал глухой удар собственного тела о гнилую рудничную крепь. Наверху громче зазвенели шпоры; стены шахты отзывались эхом негромких голосов. Беглец с трудом поднялся, попробовал определить размеры ямы, в которую упал, нащупать выход, чтобы бежать дальше.

«Лучше переждать здесь…»

Голоса наверху стали громче, словно шел спор. Он ясно расслышал хохот полковника Сагаля. Голоса начали удаляться. Вдали кто-то свистнул: резко, предостерегающе. Затем до его убежища донесся непонятный тяжелый грохот, продолжавшийся несколько минут. Потом наступила полнейшая тишина. Глаза привыкли к темноте.

«Кажется, ушли. А может, ловушка. Лучше переждать здесь».

В духоте заброшенного штрека он потрогал грудь, ощупал бок, нывший от удара. Колодец не имел выхода - наверное, тупик. Рядом валялось несколько прогнивших крепежных свай; другие подпирали зыбкий глиняный потолок. Он удостоверился в надежности одной из свай и сел, прислонившись к ней, решив переждать несколько часов. Эта свая поднималась к отверстию, через которое он сюда попал. Было нетрудно вскарабкаться по бревну и снова добраться до выхода. Нащупал дыры в штанах и в кителе, золотые галуны кое-где содрались. Одолевали усталость, голод, сон. Молодое тело обмякло, ноги расслабились, в паху заныло. Тьма и полный покой, учащенное дыхание и закрытые глаза. Стал думать о женщинах, которыми еще не обладал: знакомые тела не занимали воображения. Последняя была во Фреснильо. Разряженная проститутка. Из тех, которые плачут, когда их спрашиваешь: «Ты откуда? Как здесь очутилась?» Обычный вопрос, чтобы завязать разговор. Да и им нравится рассказывать сказки. Но эта - нет, не рассказывала, только плакала. И война никак не кончается. Ясно, идут последние бои. Он скрестил руки на груди и попытался дышать ровно. Захватить бы разбитое войско Панчо Вильи - и будет мир. Мир.

«Что же буду делать я, когда все кончится? А зачем думать, что все кончится? Это не в моем характере».