Полста историй (СИ)

Я открыл ему баночку «Фрискаса», другую — себе, ибо то, что я готовил для Натальи, было либо съедено, либо затоптано и на радость крысам обитало уже в мусоропроводе.

— Эдак я отвыкну от человеческой еды, — сказал я, вычистив банку, так, что и микроб-дистрофик не смог бы в ней поживиться.

— И шерсткой обрастешь, и хвостатым станешь, — пристально посмотрел Эдгар-Эдичка. — Видел недавно по телевизору рекламный ролик. В нем доказывалось, что систематическое трехразовое употребление кошачьей пищи приводит к увеличению лохматости на сто восемьдесят девять процентов — особенно на спине. А каждая новая банка говяжьего «Фрискаса» увеличивает длину копчика на один миллиметр, но за счет общей длины позвоночника. Так что сожрешь еще десяток банок из моих запасов, и Наташа с удовольствием возьмет тебя на руки.

Вот так вот. Истратил мои последние деньги на красоту, а теперь попрекает своими консервами.

Покачав осуждающе головой, я выпил стопку и захрустел кроликом со злаками. Кролик со злаками после пятидесяти грамм хорошего виски — самое то, рекомендую.

— Алкоголик несчастный, — посмотрел кот, пожалев своих гранул. — Такая девушка пропадает, а он виски хлещет, как водку.

— Да не алкоголик я, это — характер. Понимаешь, я всякое дело довожу до конца — это принцип. И не выпитое, так же как и недоделанное вызывает у меня острое желание…

— А если бы у тебя было триста бутылок, как у Наташиного папаши в баре? — перебил он меня мысленным напором. — Ты бы глаз не сомкнул, пока их не прикончил?

— А откуда ты знаешь?

— Что знаю?

— Что у ее папаши триста бутылок в баре?

Если бы некто, не верящий в телепатию, увидел, как я разговариваю с черным котом, он немедленно позвонил бы либо в вытрезвитель, либо в скорую психиатрическую помощь. Ну, или испуганно осенил бы нас крестным знаменем — свят, свят, свят!

— Она рассказывала… — мечтательно телепатировал Эдгар-Эдичка. — Когда мы на крыше сидели.

— Вы и на крыше были?!

— А что?

— Да ничего. Просто знаю, зачем коты на крыши подруг водят.

— Да ладно тебе. Кто старое помянет, тому глаз вот.

— Ты, что, Эдгара По читал?!

— Нет, а что?

— Да в одном его рассказе герой допил бутылку до донышка и потом коту своему глаз перочинным ножиком вырезал.

— Потому что глаз зрел в корень? — кот мой был не промах и за словом в карман не лез.

— Ну да.

Мы посидели, критически рассматривая друг друга.

— Так что будем делать? — первым нарушил я молчание.

— А ты сможешь промыть им мозги в унитазе? — посмотрел он на мои бицепсы.

Я вспомнил типов и сказал, как мне кажется, уверенно: — Смогу. Но по одиночке и если найду, наконец, гантели и приведу себя в порядок. Кстати, надо бы и тебя в порядок привести. А то у тебя после купания вид не совсем презентабельный, не говоря уже о запахе.

Следующие полчаса я мыл, чистил и дезодорировал Эдичку. Пока он с философским видом сох под батареей парового отопления, я нервно размышлял.

Мне было о чем подумать. Купая Эдгара, я обнаружил на его макушке шрамы. Они образовывали практически правильный прямоугольник три сантиметра на три, и под ними прощупывались костные бугорки. Предположив, что моему коту делали трепанацию, я вспомнил тетку…

До того, как стать изворотливым предпринимателем, она, известный доктор медицинских наук, профессор, а впоследствии и засекреченный лауреат Государственной премии по физиологии животных, строила коммунизм в отдельно взятом оборонном биологическом НИИ, занимавшимся проблемами использования животных и прочей живности в военных целях. В основном институт имел дело с тривиальными дельфинами, но время от времени в него призывали на переподготовку и крыс с мышами, и тараканов, и даже крабов (тетка называла их короткохвостыми раками).

Эти сведения, как-то полученные мною в ходе распития на двоих пары бутылочек ледяной «Столичной» (ничего другого она тогда не пила), позволяли сделать вывод, что и мой кот служил в Советской Армии подопытным кроликом. И имел в ней дело со скальпелем тетки, которым та владела так же мастерски, как и острым своим язычком. Но в таком случае, Эдгару-Эдичке должно было быть, по меньшей мере, пятнадцать лет, а для кошек — это старческий возраст. Максимум ему можно было дать лет пять, то есть, он мне, относительно говоря, однолетка. Но ведь его могли принести тетке уже после того, как она перестала ставить опыты над животными, предпочтя им рискованные финансовые?

Поставив перед собой этот вопрос, я вспомнил, как старший брат ревниво говорил мне в процессе распития на двоих пары бутылочек ледяной «Столичной» (он во всем подражал обладательнице кошелька, его подкармливавшего), что бывшая коллега принесла ей на дом не то попугая, не то щенка, в общем, какую-то полуживую живность, и теперь она, кроме этой живности, знать никого не знает. Конечно же, этот попугай или щенок мог быть котом, недавно перешедшим ко мне по наследству.

Осознав это, я содрогнулся. Конечно, у него могли покопаться в мозгах, усовершенствовать их, обработав химически или добавив человеческого серого вещества, могли, наконец, получить Эдгара от генетически измененных родителей, родителей мутантов (вот откуда 26 пальцев!) — все это нормально и перевариваемо в наше прогрессивное время, потому что вполне возможно. А если он типа Шварценеггера? То есть Терминатора, и внутри у него триггеры, провода с лампочками и резинометаллические мышцы?!

А глаза?! У него такие глаза… Не глаза, а беспристрастные датчики.

А если он не человек, то есть не кошка, привычная всем домашняя кошка, которая, в крайнем случае, может оцарапать или пометить, а механическое дистанционно управляемое существо? Он же разговаривает со мной, пусть мимикой и жестами! И дает адекватные ответы! Значит, у него внутри есть еще и микрофон? И передающее устройство? То-то он, на вид простой черный кот, животное, можно сказать, льнул к Наталье! Небось, сидел на командном пункте в ста метрах под землей какой-нибудь военный оператор, оголодавший на срочной, и, направляя к соблазнительной девушке, жал на кнопочки, жал одной рукой, потому что другая была занята! И этот же оператор теперь жмет на другие кнопочки, заставляя кота искать девушку моими силами. И ведь все сходится! Как он смотрел на распалившуюся Теодору! И приревновав ко мне, сбросил на нее мою любимую вазу!

Нет, надо его… терминировать. Ведь хотел же это сделать, лишь увидев его, ведь чувствовал, что имею дело с неопознанным явлением, явившимся по мои душу и тело! Да, надо.

Я представил, как отрываю киберкоту кремнийорганическую лапу, и за ней тянутся разноцветные проводки — красный, желтый, голубой и черный, и из раны вместо крови льется красноватый жуткий свет, и кот движется на меня на оставшихся трех, движется хищно опустив голову, движется, как немецко-фашистский танк на красноармейца с трехлинейкой.