Полста историй (СИ)

— Ничего он не играет. Надо, говорит, уклоны сделать нормальными и все тут.

— То есть проходить все штольни заново. А это нам не надо, да?

— Факт. Так что даю тебе тридцать шесть часов на выздоровление, и вперед и прямо, как говорят проходчики. Поговори с ним, уговори как-нибудь. Он ведь может в Госгортехнадзор пойти. Начнутся разборки — отчет в срок не сдадим, премию не получим.

— И я в котлован не упаду... — печально улыбнулась Сиднева.

…Узнав, что Лида летит на законсервированный на зиму участок, Житник пошел к Чернову.

— Слушай, начальник! Полечу-ка я с ними. По пятой штольне анализы хорошие пришли, но пробы из руды не вышли — надо добрать, — сказал он, самодовольно улыбаясь (как же, классный резон придумал!).

— Да ладно придумывать. С Лидой, что ли, полететь хочешь?

— Нет, начальник, неправда твоя. Подсчета запасов ради алчу полета, клянусь.

— Ну, ладно, лети. И привези тубус со старыми планами опробования — я его в спешке забыл.

— Пузырь с меня! — обрадовался Житник, но Чернов уже не слушал: грызя карандаш, он думал, что делать с 3-ей штольней.

Четыре часа Сиднева ходила с рейкой по штольне. Савватеич не доверил ей нивелира и правильно сделал — у Лиды получилось бы не что есть, а как надо. Остальные члены комиссии в гору не пошли, они сели думать.

— Это Черствов, начальник отдела кадров виноват... — покачал головой инженер по технике безопасности Владимир Аржанов, доставая из видавшего виды портфеля свертки и банки с закусками.

— Не понял? — выкатил белесые глаза начальник участка Владимир Куликовский, сто пятидесяти килограммовый по натуре человек.

— Надо было ему в милицию позвонить, в которой Савватеич работал. Узнал бы тогда, что его оттуда за принципиальность выперли.

— Маркшейдер, а в милиции работал! — хохотнул Владимир Абрамчук, горный мастер. Его взяли, чтоб обобрал заколы, но он любил начальство и не смог его покинуть.

— Может Сидневу ему подпустить, пусть обработает? — Аржанов, разливая водку, подумал вслух витавшую в воздухе идею.

— А она согласится? — Абрамчук попытался представить маркшейдеров в постели. Получились, правда, с теодолитом между ними.

— Нальем — согласится, — махнул рукой Куликовский. — Только вот этот морж хреновый, Житник… По-моему, он на нее неровно дышит.

— А на кой ты его взял? — Аржанов забыл о поднятом стакане.

— Сказал, что Чернов его посылает.

— Вечно эти геологи под ногами путаются. Давайте, что ли, за все хорошее и пусть наши враги подавятся.

Савватеич с Сидневой, замученные, залепленные рудничной грязью, явились в восьмом часу. Лида, не увидев на столе водки, расстроилась. Куликовский, показав ладонью "Счас будет!" вытащил из-под стола две бутылки «Столичной».

Житника к столу не пригласили — техническое начальство геологами брезговало. Он явился сам и встал в дверях. Савватеич, испытавший от этого неловкость, жестом предложил ему сесть рядом. Тот сел.

— Ты бы рассказал, как баня у тебя сгорела, — не посмотрев на него, попросил Аржанов Куликовского. — Все по-разному смеются.

— Он до утра рассказывать будет, давайте я! — загорелась захмелевшая Лида. — Идет, значит, Куликовский по лагерю и видит, что баня нештатно дымиться. Ну, пошел к проходчикам в землянку и говорит: "Ребята... баня горит..." А те в «тысячу» режутся и на такой малохольный призыв ноль внимания. Постоял, постоял Куликовский, выглянул, увидел, что вовсю уже полыхает, и опять тянет: "Ребята... баня горит..." А те отвечают: "Ты что, начальник, стоишь? Садись, наливай, вон, чаю". И опять за карты. Куликовкий сел и опять свое тянет: "Ребята, баня горит..." А проходчики торгуются: 80, 100, 140... И тут дверь землянки срывается с петель — это Генка Кабалин заорал снаружи: ... … вашу мать ... ... горит!!!

— Да, командного голоса тебе не хватает, — посмеявшись, сказал Аржанов.— Имей ввиду, Мазитов об этом знает...

— На участке 351,5 - 472,8м уклон штольни завышен на 50%, — встрял Савватеич.

— В самом деле? — просиял Аржанов. — Что ж, придется снимать рельсы и задирать почву выработки.

И зашептал на ухо Сидневой. Та, меланхолично кусая яблоко, покивала. Житник, заподозрив неладное, прислушался, потерял бдительность и механически выпил стакан водки, протянутый Куликовским.

— В восточном штреке уклоны также завышены, — продолжал Савватеич.

— Да ладно, заладил — уклоны, уклоны. — На, лучше поешь курочки жареной.

Савватеич стал есть ножку, протянутую Аржановым.

Житник мужественно считал круги перед глазами.

Сиднева курила, разглядывая непосредственного начальника.

Абрамчук смотрел в ночное окошко и думал о жене и двух мальчиках, дожидавшихся его в четырехметровой барачной комнате.

Куликовский, раскинув в стороны ноги в ботинках 47-го размера, флегматично подозревал, что ему не удастся удержаться в начальниках до первого смертельного случая, и придется соглашаться на горного мастера или опять устраиваться в домоуправлении.

Аржанов смотрел на часы — он знал, что дизелист в 10-30 вырубит свет. Когда свет погас, он зажег керосиновую лампу и налил на посошок. Выпив, члены комиссии подхватили Житника и, пожелав спокойной ночи маркшейдерам, ушли.

Оставшись наедине с женщиной, Савватеич растерялся. Лида, не обращая на него внимания, переоделась в ночную рубашку и пошла в сени чистить зубы.

Когда она вернулась, Савватеич уже лежал в постели. Лида села к столу, порылась в рюкзаке, нашла бутылку пива, обрадовалась и, открыв о край стола, попила из горлышка. Вообще-то она давно была на автопилоте и все, что ей хотелось, так это лечь к Савватеичу и с клубящихся облаков опьянения насладится любимым своим десертом, то есть обычной для мужиков шестого десятка неуверенностью: "Получится? Не получится? Встанет? Не встанет?". Ей с детских лет нравились лежать рядом с такими мужчинами. Хотя воспитатель детского дома и бил ее, если у него не получалось, но боль от побоев никогда не перебивала этого удовольствия.

— Слушай, ты, верный ле.. лелинец, — начала она, оставив на потом пива на донышке. — Знаешь, что в экспедиции о тебе говорят?

— Пусть говорят, — пробурчал верный ленинец.

— Так вот, люди говорят, что ты это затеял, чтобы стать главным диспетчером экспедиции.

Савватеич дернулся, но продолжал молчать.

— И, похоже, ты на правильном пути. Но люди сомневаются: может, ты и в самом деле коммунист? Назначат тебя, а ты за старое?