Ледяной город

Тильда читала вслух надписи на этикетках, по мере того как Рима освещала их фонарем. «Рецензии и интервью, 1982–85». «Карты и планы этажей». «Кампания по выборам губернатора, 1962». «Начатое и брошенное». «Переписка/Письма издателю».

— Если специально не указано, значит, моя, а не Максвелла, — сказала Аддисон.

Пыль все сильнее проникала в нос Риме. Она чихнула, луч фонаря качнулся. «Будь здорова», — пожелала ей Аддисон.

Чердак все больше проникал в мысли Римы. Коробки казались ей остатками чего-то большего — написанной книги, важного дела, целой жизни. И еще эти Санта-Клаусы. Вот все, что мы можем сохранить, подумала Рима. Вот все, что остается. И что дает это пристрастие к обломкам былого? Если иметь у себя лампу-сфинкса, это что-нибудь добавит настоящему сфинксу или убавит? Если птица хватает кроссовку, это уже больше чем кроссовка или нет?

— «Пало-Альто», — читала Тильда, — «Интервью, тысяча девятьсот девяносто — девяносто два». «Фото/Вентура». «Квитанции, тысяча девятьсот семьдесят четыре — восемьдесят четыре». «Рождественские открытки»… «Еженедельник восемьдесят девятого года».

Она восстановила кипу в первозданном виде и перешла к следующей. Сверху стояла небольшая обувная коробка с помятыми уголками и крышкой, привязанной шнурком. Рима навела фонарь — он высветил единственное слово: «Бим».

Тильда не стала читать его вслух и забрала у Римы фонарь: проходы между стопками стали уже, и места для двоих было мало. Возможно, слово это ничего не значило для Тильды. Рима не видела ее лица — лишь черные немигающие глаза вытатуированной змеи.

Вероятно, в коробке хранились материалы о книжном персонаже, а не об отце Римы. А может, на этикетке и вовсе значилось «Бин» или «Бен». А может, это сокращение. БИМ. Бостонский интернет-магазин. Бюро инопланетного менеджмента.

— Звонил Мартин. — Тильда выпрямилась и повернулась к Риме; пыль и собачья шерсть колебались в луче фонарика. — Мой сын. В общем-то, растила его не я, а отец. Очень многого добился, прекрасный мальчик. Да и не мальчик уже. Двадцать шесть лет.

Оливеру, останься он в живых, было бы тоже двадцать шесть. Рима неожиданно почувствовала неприязнь к Мартину — тот прожил целых двадцать шесть лет и не знает, как это здорово. Чувство это было столь неправильным, что Рима снова чихнула. «Будь здорова», — вновь отозвалась Аддисон, но Рима не заслуживала этого и потому ощутила себя еще более виноватой.

— Он приезжает в пятницу после работы. Ничего, если я отведу ему спальню? Не хочется, чтобы он возвращался по Семнадцатому шоссе в темноте.

— Мы всегда рады Мартину, — сказала Аддисон, поглядев на Риму.

Вот что значил этот взгляд: не волнуйся, Мартин ни в коем случае не останется на ночь. А вот как поняла его Рима: я знаю, что пообещала предоставить тебе весь этаж, и теперь сожалею, что сказала это.

— «Письма/Максвелл»? — спросила Тильда.

— Именно, — ответила Аддисон.

Коробка оказалась довольно большой, и Тильде пришлось задействовать обе руки. Она протянула фонарь Аддисон. Луч, покачнувшись, высветил лампу-сфинкса, стулья из столовой, Римины туфли, прошелся по Санта-Клаусам, скользнул по обувной коробке со смятым углом и превратил глаза таксы (Беркли) в два зеркала.

— Вам понравится Мартин, — сказала Тильда Риме, между тем как Аддисон в темноте за ее спиной снова взглянула на Риму — пристально и в упор.

Взгляд означал: Мартин — противный и хитрый тип. А вот как поняла его Рима: я знаю, что пообещала предоставить тебе весь этаж, и теперь сожалею, что сказала это.

Писем в коробке оказалось больше, чем думала Рима. Они лежали кучей без всякого видимого порядка — одни в конвертах, другие нет, одни напечатаны на машинке, другие написаны от руки. Интересно, Максвелл ответил хоть на одно? Надо бы спросить, конечно. На самом деле письма Максвеллу не настолько интересовали Риму, как полагала Аддисон, но признаться в этом было бы невежливо. Куда больше ее занимала коробка с именем отца.

С тех пор как умер отец, Риме перестало хватать сосредоточенности, чтобы браться за книги. Письма же были короткими, ни к чему не обязывающими, — подходящее чтение взамен книг. Рима немного почитала их перед сном.

Первое, без конверта, было написано бледно-голубыми чернилами на бумаге с дырочками для скоросшивателя.

1410 Кинг-стрит

Джексон-хоул, Вайоминг

7 июля 1981 г.

Дорогой Максвелл!

Думаю, мы понравились бы друг другу при встрече, ведь у нас так много общего. Мы оба воспитывались отцами, детство наше было одиноким. Сложно жить, если был одиноким ребенком, правда? Мальчишкой я хотел поскорее вырасти и переехать куда-нибудь, а сейчас я хочу лишь вернуться назад и начать все заново, в другом месте, с другой семьей. После несчастливого детства, как я теперь думаю, можно построить «счастливую жизнь», но ты никогда не перестанешь желать счастливого детства, а его уже нельзя получить никак.

Мы оба молчаливые люди. Моя жена все время твердит, что я слишком мало говорю, что я проглотил язык и что она дала бы доллар, лишь бы узнать, о чем я думаю. Я не разгадываю преступлений, но кое-чего добился в жизни. У меня есть заправка и магазин для рыболовов, которые я купил сам, без посторонней помощи, и теперь я коплю на лодку. Я собираюсь жить круглый год там, куда люди приезжают на отдых. Важно лишь копить деньги и иметь определенный план. Я только хотел, чтобы вы знали, что есть человек, который вас понимает.

Искренне Ваш,

P. S. В детстве я читал много книг, потому что это было средство сбежать в другой мир, а вовсе не потому, что меня заставляли. И я привык думать, что книжные герои — это непридуманные, настоящие люди. Я знаю, что Вы придуманный персонаж, но Вы кажетесь мне настоящим. Думаю, из моей жизни выйдет хорошая книга и благодаря ей другие ребята смогут чего-нибудь добиться. Б. К.

Карандашом на разлинованной бумаге:

В самом унылом доме

На самой унылой улице

Самого унылого города

В мире.

Уважаемый мистер Лейн!

Мне десять лет, и в библиотеке мне не выдают книги про Вас, потому что они все стоят в отделе для взрослых. Взрослые в нашем городе очень заботятся о том, что читают дети. Но я все равно знаю, как доставать эти книги! Как Вы думаете, это правильно — не разрешать читать книги про Вас и разрешать смотреть на Вас по телевизору? Я знаю одну такую семью!

Черными чернилами на бумаге фирмы «Итон»:

17 марта 1985 г.

Дорогой Макс!

Я знаю, ты еще не готов услышать это, но без нее тебе лучше. Она недостаточно хороша для тебя, и не одна я так думаю. Знаешь, что тебе нужно для улучшения настроения? Выпить и наплевать на все вокруг. Скажи А. Б. Эрли, что тебе давно уже пора завести новую подружку. Скажи ей, что читатели хотят видеть тебя счастливым. Это ведь она решает, так? Мы тут все считаем, прожив десять лет замужем, что у нас все хорошо, что у нас лучшая на свете семья. А потом оказывается, что муж давно поимел всех твоих подружек на барбекю или школьной вечеринке и ты одна во всем городе не знаешь этого. Настоящая жизнь совсем непохожа на роман — это просто то, что происходит. Но ты ведь можешь стать счастливым в любой момент, как только этого пожелает миссис Эрли. Почему же она не хочет? Если ты всегда будешь в таком депресняке, я перестану читать книги про тебя. Если бы это зависело от меня, я бы начала с твоих губ, а потом взялась… догадайся за что?