Подвиг

Соня кивнула.

— И еще мне показалось, что он теперь меня боится.

— Конечно, — сказала Инна Михайловна. — Он тоже еще маленький, а ты его напугала. Это ведь твоя идея была?

Соня опять кивнула, задумчиво разглядывая себя в зеркале.

— А когда у тебя это случилось?

— В семнадцать лет. После выпускного бала.

— Значит, мне осталось еще пять лет?

— Дело не в возрасте. Ты сама почувствуешь — когда.

— А как?

— Ну… — Инна Михайловна тихо засмеялась. — Ты как будто сходить с ума, не можешь ни о чем думать и не хочешь думать. Это как сон — цветной, счастливый, и днем, и ночью, и когда он с тобой, и когда его нет — и не хочется просыпаться. У тебя тоже так будет, когда вырастешь… А пока ты не вырастешь — обещай, что ты никогда больше не будешь этого делать! Обещаешь?

— Хорошо, мам.

Инна Михайловна погасила свет, и они легли. Соня обняла мать.

— Я тебя очень люблю, мам.

— Я тебя тоже очень люблю. — Мать поцеловала ее, отвернулась и беззвучно, чтобы не испугать Соню, заплакала.

На следующий день полкласса хлюпали простуженными носами.

— Кого нет? — сурово спросила Марксэна, открывая классный журнал.

— Митюкова, Николаевой… Гольдберга… Филимоновой… Сташкова… Жуковой… Роменского… — оглядев поредевший класс, доложил дежурный.

Марксэна положила ручку и зловеще поднялась.

— Блохин, Неверова — выйдите сюда!

Соня и Блоха встали у доски, глядя в разные стороны.

— И повернитесь лицом к своим товарищам!..

Марксэна в гробовой тишине прошлась к двери и обратно.

— Вчера у нас с вами был необычный день. Знаменательный день. Вчера мы ясно увидели, кто есть кто. Семеро наших товарищей не смогли сегодня прийти, они заболели, но мужественно выполнили свой пионерский долг. И только вот эти двое сбежали, малодушно, позорно, бросив друзей. Это называется предательство! Да, дорогие мои, — предательство! И в войну за это расстреливали без суда и следствия!.. А ты не опускай глаза, красавица, не опускай! Посмотри в лицо товарищам! Сейчас они скажут, что они у вас думают! Ну? — Марксэна требовательно оглядела класс. — Кто хочет сказать?

Одноклассники молчали.

— Федотова!

Федотова поднялась, глядя грустными коровьими глазами, одернула короткую юбку.

— Что, Федотова, говорить разучилась?

— Ну… в общем… они поступили не по-товарищески… — промямлила она.

— Не по-товарищески?! Они не с гулянки ушли, а с политического мероприятия! Это политическая диверсия, и они еще за это ответят!.. Уединились, голубки! Все помнят — Рогозина родила в прошлом году в девятом классе? Позор на всю школу! А ты, голубушка, еще раньше решила начать? Тоже в подоле нам принесешь? Мать родила неизвестно от кого, без мужа, и ты туда же?

Соня с трудом сдерживала слезы. Кто-то хихикнул и тут же затих под грозным Мишкиным взглядом.

— Кто еще хочет сказать?

Игорь поднял руку.

— Богуславский, — обрадовалась Марксэна. — Что ты хочешь сказать?

— Марксэна Александровна, — четко начал Игорь. — Я хочу сказать, что вы — подлец… Извините, я не знаю, как в женском роде…

Марксэна на мгновение потеряла дар речи.

— Вон из класса! — наконец заорала она. — Вон! К директору! Все трое!

Мишка взял портфель и двинулся за друзьями.

— А ты куда?

— А я могу в женском роде сказать. Хотите?

— Родителей! — затопала ногами Марксэна. — Все четверо!

Мишка, Игорь, Соня с матерью и Блоха с отцом стояли посреди большого директорского кабинета. Директор сидел за столом, на фоне развернутого знамени, справа и слева от него — Марксэна и завуч.

— Во-первых, — негромко сказал директор, — вам всем следует немедленно извиниться перед Марксэной Александровной. Во-вторых, попросить прощения у одноклассников. И только потом мы будем решать, что делать дальше… Итак, я жду.

Инна Михайловна тревожно глянула на бледную Соню и подавленно молчащего Женьку.

— Может быть, сначала обсудим все это без детей? — улыбнувшись директору, предложила она.

— А я вообще не понимаю, за что им следует извиняться, — воинственно сказал Леонид Федорович. — Я абсолютно согласен с Игорем. А кроме того, считаю, что держать детей три часа на морозе — это преступление.

— Знаете, Леонид Федорович, — по-прежнему негромко ответил директор. — Я думаю, что нам с вами придется расстаться. В районе есть другие школы. В том числе и специнтернат для трудных подростков…

К школьному подъезду подкатила «Чайка». Борис Аркадьевич Богуславский в сопровождении старшего Шищенко быстро поднялся по лестнице.

Он без стука, уверенно распахнул дверь директорского кабинета.

— Игорь, выйди… И вы тоже, — кивнул он ребятам.

Соня, Блоха, Игорь и Мишка молча стояли в коридоре. Шищенко, заложив руки за спину, хмуро поглядывая на сына, замер у дверей. Даже сквозь закрытую дверь слышен был властный, громовой голос Бориса Аркадьевича. Потом дверь распахнулась, из кабинета вылетела секретарша и, цокая каблуками, побежала в одну сторону, затем завуч — в другую. Потом появилась красная как рак Марксэна.

Она дрожащими руками поправила прическу. Втянула сумасшедшими глазами на Блогу и зло прошипела:

— Знаешь, с кем дружить, гаденыш… — и пошла прочь.

Леонид Федорович, Инна Михайловна и Богуславский вышли из школы и, не прощаясь, не взглянув друг на друга, разошлись с детьми в разные стороны. Мишка, получив торопливый подзатыльник от отца, один неприкаянно побрел по улице.

Когда Блоха и Соня вошли в штаб, под ноги им радостно бросился, маша хвостом, Джульбарс. Игорь и Мишка сидели у стола.

— Давно собрались? — Блоха сел на свое место.

Соня, как обычно, забралась на диван, поджав под себя ноги.

— В шесть. Как договорились, — ответил Игорь.

— А я… — неловко начал Блоха. Виновато глянул на часы и замолчал.

— Счастливые часов не наблюдают… — сказал Игорь.

— Что? — обернулась к нему, надменно вскинув брови, Соня.

— Грибоедов. «Горе от ума».

Наступило молчание. Мишка курил, пытаясь выдуть ровное кольцо дыма. Игорь разглядывал в бинокль карты. Соня задумчиво водила по губам крестиком.

— Принес? — спросил Блоха у Мишки.

— Вон, — кивнул тот на свернутую брезентовую палатку. — Зашить только надо. По шву разошлась…

Снова молчание. Джульбарс встал передними лапами Соне на колени, она погладила его по голове.

— Я сказал: не порть собаку! — крикнул вдруг Мишка, схватил щенка и отшвырнул в сторону. Джульбарс жалобно заскулил.

— Я не пойду, — сказал вдруг Игорь.

— Ты что? — вскинулся Блоха. — Договорились же!.. Струсил?

— Нет. Просто не хочу.

— Каждый может отказаться. Но — сразу и навсегда!

— Вот я и отказываюсь, — Игорь встал. — Идите без меня. Пока…

— А я чего? — сказал Мишка. — Я тоже пошел… А я-то поверил, дурак… — он махнул рукой.

— Подождите! — крикнул Женька, растерянно оглядывая друзей. — Если вы сейчас уйдете… Стойте! Я хочу сказать важную вещь!

Игорь и Мишка остановились.

— Ну?

— Сядь! И ты сядь!

Мишка и Игорь сели на свои места. Блоха молчал, сосредоточенно глядя в пол. Быстро глянул на Соню.

— Ну? Чего? — спросил Мишка.

— Я… — с трудом начал Блоха. — Я предлагаю… если мы вместе… то пусть все и во всем будут равны… В общем, я предлагаю не влюбляться в нашей группе. Только дружба. Все и всегда только вчетвером… Кто за? — он первый поднял руку. — Игорь?

— Я согласен, — сказал Игорь.

— Я тоже, — поддержал Мишка.

Соня, распахнув глаза, смотрела на Женьку.

— А меня ты не хочешь спросить? — тихо сказала она. — Я никогда тебе этого не прощу!.. — Она вскочила и бросилась к выходу.

— Соня… — попытался остановить ее Игорь.

— А ты доволен? Да? Доволен? — сквозь слезы крикнула Соня. — Я все равно никогда не буду твоей! Понял? Никогда!