Сюрреалистическая любовь

Они прошли площадь, мост через реку, слева, позади, остался почтамт, кинотеатр. Повернув два раза, они подошли к необходимому месту.

- Тут когда-то продавали виниловые пластинки, находился на этом самом месте огромный магазин «Мелодия», а перед входом покупателей встречали меломаны, можно было обмениваться музыкой. – Воланд развёл руками: – Ах уж это советское ретро – безусловно, великолепно! Но нам не сюда, а к «Чёрному тюльпану», давайте присядем где-нибудь рядом, в ногах правды нет.

Устроившись вдвоём поудобней, выдержав значительную паузу, Воланд продолжил: - Вот здесь, в этой точке города, Вы должны меня понять, здесь пересекается множество линий-судеб, поймите, это центр от которого испускаются, как волны от камня, брошенного в реку, бесконечные невидимые метафизические круги, они открываются не для всех. И если закрыть глаза и представить себя над «Чёрным тюльпаном», то твоя душа воспарит. Круги волн понесут тебя к твоему вопросу, и ты узришь и познаешь ответ …

ЛАСТИК

Ей вчера исполнилось пятнадцать. Она сидела в школе, на подоконнике, опёршись о коленку подбородком, и водила ластиком по стеклу. Откуда-то пришло непонятное томление в груди, это ощущение было новым и, довольно, приятным.

И это движение - её изящной бархатной руки, подобно ящерице на оконном стекле, лёгкие прикосновения и чувство теплоты.

Он шёл по той стороне улицы, «Новенький» из девятого «Б», сейчас войдёт в школьный двор. Резко развернувшись и спрыгнув на носочки, она разломила ластик напополам. Ластик в форме сердечка, с дырочкой посредине поддался легко, или это, только, показалось.

Когда он будет проходить мимо, по длинной фиолетовой ковровой дорожке, она протолкнёт половинку сердечка в щелочку его портфельчика. Она так решила.

ПЕРВОМАЙСКАЯ №1

«Не убоимся во имя Прекрасного и будем помнить, что насмешка невежества лишь толчок для подвига. Отрекшись от эгоизма, если будем не только сами стремиться по пути Прекрасного, но и будем всемерно открывать его близким, мы уже будем выполнять ближайшую задачу осветления Культуры, - восхождения духа». Так говорил великий художник Николай Рерих, я вспоминал его слова, когда смотрел на обратную сторону компакт-диска «Навигатор», альбома Бориса Борисыча Гребенщикова. Почему-то отражение золотого цвета, тогда CD только входили в обиход российского гражданина.

Мы вдвоем с архитектором случайно попали на эту улицу, на Первомайскую, как будто провалились во времени. Я – дизайнер, и мой друг: Одуванчик-архитектор очень любим музыку, особенно рок семидесятых годов. Janis Joplin, Simon and Garfunkel, Led Zeppelin – о них мы узнавали по ауди-кассетам, таким прямоугольным коробочкам, толщиной сантиметр и длинной, около десяти сантиметров. Так вот, поднимаемся по лестнице на второй этаж. А, нет, вначале нам сказали расписаться в каком-то журнале, видимо, в журнале посетителей. Поднявшись на второй этаж, нас заставили разуться и обуть тапочки. «Интересный магазин» - подумал я. Мы вошли в небольшой зал, около окна слева стоял большой кожаный диван, из высококлассной черной кожи. Телят растят на фермах, где присматривают за ними электро-сторожа, заборчики с проводами под напряжением, чтобы не повредить кожу молодых телят, никаких колючек. Только отборные сорта трав, специально высеиваемые для элитных пастбищ. Усадили продавцы нас на диван, а перед нами классные хайэндовские «усилки» (звуковые усилители), эквалайзеры, колонки различных калибров.

- Что вам поставить, какую музыку предпочитаете? – спросил продавец-консультант. Одуванчик долго соображал, я вообще помалкивал, и наконец, выпалил, нам «U2» или «Aerosmith». Я высоко поднял голову и гордым видом начал разглядывать ручки на аппаратуре. Потом спросил, можно ли заказать позолоченные ручки громкости, продавец ответил: - Хоть золотые, аппаратура делается на заказ, в Англии. И тут, вы не поверите, входит Шахрин, солист рок-группы «Чайф». Владимир Шахрин, собственной персоной, без Бегунова, один. Протягивает мне руку и так запросто произносит: «Здорова мужики, мне тоже здесь нравиться бывать.» И садиться рядом со мной. У меня челюсть отвисла. Одуванчик с ним о чем-то заговорил, потом его пригласили, появился откуда-то парень, круто прикинутый, и позвал Володю хлебнуть пивка. Видимо, они старые знакомые. Придя в общагу, я рассказал всё это своей Татьяне, она крепко обняла меня и прошептала на ушко: «Мог бы и автограф взять, дубинушка». Автограф я не взял, но написал стихотворение:

Соловей старого времени,

Или нового – пел.

И орел вернулся,

С неба синего – сел.

Отнесли Гуру - на гору,

На высокую,

Низошли восхода ждать,

И когда из-за туч пробилось,

Ясно солнышко,

То достал, из семерых один,

Ножик отточенный,

Перерезал Ему – горлышко.

Как мачете, ножик острый,

Да, большой,

Искромсал всё тело,

Да, по склону,

Разбросал - с душой.

Сердце – на зеленую,

На травушку,

А череп на снег - холодный,

И покатились по горе - камушки.

Орел созвал,

Сородичей - голодных,

И клювы острые,

добычу - рвали,

А орлята,

косточками - играли.

Так хоронят в Гималаях,

It’s good karma – называя!

Кто «Гуру» в этом стихотворении, а кто «орлята», вам решать уважаемые читатели. И куда же делся дух?

СИРЕНЬ ЗА САДИКОМ

На самой большой глубине, самого большого океана, родилась маленькая бактерия. И захотела увидеть солнце, стала продвигаться через молекулы солёной воды, через толщи океана вверх. Пока продвигалась, неосознанно подросла, их стало несколько в одном сгустке. Это уже была не бактерия, это уже было мыслящее существо, и у него появились плавники и пасть. Да, да, как это не жестоко звучит, не ротик, не клюв, а пасть, что бы питаться, неважно чем, только бы добраться до солнца, до яркого света, узнать, как он выглядит этот свет. Не тот, а этот. Тебе ещё не страшно? А я, уже боюсь, потому что прочитал, точнее, прослушал аудиокнигу Фёдора Достоевского: «Легенда о великом Инквизиторе». И там сказано, что нет греха, значит, нет и наказания, а есть только, голодные. Вы представьте себе – греха нет.

Они встречались уже около месяца. Тем летом июльские ночи были, как никогда, хороши. Каждое свидание, они всё больше познавали друг друга. Вот и этим вечером, встретившись, когда уже стемнело и посвежело после знойного дня, решили заглянуть в детский сад «Василёк». Сторожа, к счастью, не, оказалось, зашли в деревянную беседку. Внутри, стены были расписаны персонажами из различных сказок.

- Колобок, колобок, я тебя съем. – Сказала Валя Егорке, разглядывая рыженькую лисичку с колобком на носу, и кверху задранным, пушистым хвостиком. Егор, не отвечая, подошел к Вале поближе, разглядел медленно её брови, ресницы, заглянул глубоко в глаза. Столб с фонарем стоял поодаль, поэтому падающий издалека свет, не сразу давал возможность полностью разглядеть её слегка округлое, ещё девичье лицо, серо-голубые прекрасные глаза, слегка улыбающиеся губы с ямочками по бокам, вздёрнутый носик. Легкое прикосновение их губ, и он сразу почувствовал, обнимая правой рукой за талию, как Валя вздрогнула, бывает, так реагируешь, когда неожиданно стая голубей вспорхнёт с крыши. Егор смелее притиснул её к себе, губами обжал её губки, и нежно и крепко впитал её в себя. У Валентины закружилась головка, она обвила руками Егоркину шею, и полностью закрыв глаза, вся растаяла, как первая снежинка на теплой ладони.

Егор решил действовать, подумал, сейчас разверну её, сниму с неё трусики и наклоню от себя. Но Валя не поддалась, она сопротивлялась всем своим молодым, упругим телом. Потом прошептала:

- Егор, не надо. - Взяла его крепко за руку и повела. Они прошли мимо детского садика. Мимо игровой площадки. У Егора пронеслось в голове, как он, как-то маленьким ходил в этот детсад и зимой в солнечный морозный день, гуляя с ребятишками, лизнул вот эту крашеную «железяку», часть качелей. Как он молчал и терпел, начал плакать. Слёзы текли по щекам ручьем, увидели рядом играющие мальчики, позвали воспитательницу. Та прибежала с кипятком в чайнике и поливала, и отливала его от качелей.