О человеках-анфибиях

— Ты чо из себя изображаешь, салага? — заревел на него страшным голосом Егор Маркович. — Английский он понимает, детективчики он с собой захватил! А у нас здесь, из всех языков, важнейшим на сегодня признан… балийский! Не выучишь к пятнице — утоплю! Я тебе такой Хэви металл покажу! Марш в строй!..

Да смех один там на плацу был с перекличкой! «Жека один! Жека два!.. Жека пятьдесят три! Расчет закончен!» Наш Женька двадцать восьмым Жекой оказался. Пока завтракали всем взводом, ребята тихонько Женьку в курс дела вводили. Только в столовке можно было о чем-то пошушукаться, потому что Егор Маркович теть Лену донимал по поводу очередного недовложения ему белковой массы в рацион питания и контрольного взвешивания коржиков. Пока не довел повариху до слез, к столу ихнему не вернулся.

Тетя Лена в кухне ревет, все Женьки головы опустили в тарелки с творогом, а Егор Маркович, кушая свою зеленую белковую смесь, с набитым ртом в сторону кухни покрикивает: «Вой не вой, Елена ты наша Прекрасная, а все равно по-моему будет! Я тебя поставлю в позу лотоса, мать твою! Иш, телеса тут на спецхарчах наела! Всем жрать! Учтите, по данным сегодняшнего рейда я решу, кому обедать сегодня придется!..»

…Едва живыми Жеки с марш-броска приползли… Вспомнил добром тогда Женька и боксерскую секцию и подледный лов в детстве… Даже Егор Маркович, глядя на секундомер, сказал ему почти удовлетворенно: «Если и дальше будешь так выкладываться, щенок, я, пожалуй, лично отменю на твой счет приказ за семью печатями! Хотя, написать новый — что до ветра сходить по-маленькому!» Такой вот он был грубый невоспитанный человек. Сатрап, одним словом.

Проверив записи в журнале, Егор Маркович тут же шестерых человек лишил довольствия, а еще восьмерых — компота. За обедом Женька так ловко хлеб и капустные пирожки за пазуху засунул, что шмонавший на выходе дежурный ничего найти у него не смог. Но не он такой один умный оказался, другие Жеки тоже кое-чего вынесли, так что все голодные тихонько пожрали передачки за пищеблоком перед умственными занятиями, пока жующий белковую смесь Егор Маркович доводил до слез тетю Лену, придираясь к ее роскошным формам.

И хотя по результатам умственных занятий в тот день Женьку лишили ужина, но на вечернем подводном заплыве, глядя на зашкаливший секундомер, Егор Маркович вполне добродушно сказал: «Живи пока, подлец! Хрен с ним, с балийским! Но чтоб техническую часть гранотомета к завтрему утру на зубок!..»

В тот день настроение Женьки было безвозвратно испорчено только одной деталью — взмывшим в небо компактным дирижаблем. Все Жеки с тоской поглядели ему вслед, и стоявший рядом с Женькой тридцать второй Жека прошептал: «Второй взвод прапорщиц на задание полетел… Э-эх! Пропала увольнительная!..»

сказ четвертый

СЕРДЦЕ МАТЕРИ — ВЕЩУН

Дусик с минуту глядел на письмецо со страшной печатью, корчившееся от пламени в пепельнице, и потихоньку приходил в себя. Вначале он почувствовал, что у него опять ноги имеются, поэтому ему сразу захотелось бежать куда подальше. Потом он вдруг руки ощутил и стал этими руками за телефонную трубку хвататься. Но когда он понял, что и голова снова при нем, он трубку тут же положил на место и обхватил утраченную было голову руками…

Так-так… Живучий, значит, пострел оказался… Вот что, значит, в приказе том про его Женечку сообщалось! Это сколько же икаться еще будет гнида старая!

И что-то надо было срочно предпринимать по поводу этого странного послания, которое он необъяснимым образом обнаружил утром у себя на рабочем столе. Как говорится, удивительное — рядом! Только клешню протяни.

Пока Валентин Борисович разминал пепел от письма механическим карандашом, в кабинет без стука вошел начальник первого отдела Перевозкин.

— Валентин Борисович, мне тут передали по линии особого отдела, что жена ваша, мать молодого отличника боевой и строевой службы, раз такое дело, может в качестве поощрения съездить на присягу к сыну — прошептал Перевозкин, перегнувшись через стол к самому лицу дусика. — Извелась мать-то, наверно? — участливо добавил он уже от себя. — На вас тоже лица нет! Ну, ничего! Прорвемся, как говорил товарищ Сталин! Не унывайте! Гы-гы…

Перевозкин ушел, а дусик к зеркалу кинулся, лицо проверять на вновь обретенной голове. Как ему дальше трудиться на ниве пропаганды решений партии без лица-то? Лицо было на месте — в зеркале. Но не его лицо! Прямо из зеркала на него с кривой ухмылкой пристально смотрела покойная Вилена Рэмовна…

— Что, Валентин, удивляешься? — спросило его отражение. — А помнишь, как ты мне обещал, что всегда будешь рядом, всегда рука об руку со мной по жизни ходить будешь? Вот и ходи, раз твой ход! Ах, ты и подумать не смел про такое?.. Хи-хи… Дело партии жить будет вечно, стало быть, и мы вечные! Забыл, что ли, как на моих похоронах оптимистично утверждал: «Товарищ Вилена всегда будет с нами!»? Забыл!.. Это ничего, напомнить недолго. Я по какому поводу, собственно… Намерена я лично проследить за выполнением приказа бис-четыре за семью печатями, шалун! — кокетливо погрозила она Валентину Борисовичу пальчиком, подернутым тлением.

Что-то еще она там шипела с той стороны зеркала, но Вале-дусику все остальное было мимо денег. В нахлынувшей дурноте он крепко приложился затылком о красную ковровую дорожку, раскинутую на полу кабинета…

…Снится мамке Женькиной сон. Будто живет ее Женечка не в институте, а в дремучем лесу. И будто бы учится не менеджменту с маркетингом, как они с Макаровной с трудом прочли из писем, что им другая Макаровна носит. Будто бы учится он убивать все живое, проходить препятствия, стрелять по мишеням и говорить на разных языках «Щас я тебе навешаю шмандюлей, если не расколешься, сука!» Будто начальником у них сам Чудо-юдо железное служит, и за все этапы физического и умственного развития по три шкуры снимает.

И будто бы все это ей телепатирует какой-то Жека номер тридцать два. Будто письма оттуда вообще писать нельзя, и они только через этого Жеку о себе родным сообщают. А сегодня как раз ее Женечки очередь.

А этому тридцать второму Жеке исключительно повезло. Папа у него, по молодости лет, отирался в тихоокеанской флотилии из-за длинного рубля. И как-то в бухте Нельма он с несколькими отморозками однажды сожрал из чистого интереса дельфина. И тот дельфин их перед смертью проклял методом ультразвука. Они вскорости попали в шторм, из которого выплыл один этот будущий папа. Остальные потонули. Поэтому только один Женька родился с дельфиньим передатчиком в голове.