О человеках-анфибиях

Родили Маргарита Львовна и Фенька через девять месяцев после той демонстрации по мальчику. Хорошенькие такие пацанчики получились! Щечки розовенькие, ручки в перевязочках, голосенки требовательные, а глазки острые такие, голубенькие. Причем, так похожи были друг на друга, так похожи! Да чо там! Маленькие ведь все друг на друга как китайцы похожи.

Подрастали дачные мальчики, вот уж и играть стали друг с дружкой. И Маргарита Львовна даже сердцем против Феньки отошла, глядя как та самоотверженно за мальчонками хвостается. Даже подумалось ей, что ведь как удачно получилось! Станет ее Петенька как папа-зайчик военным начальником, а возле него уж денщик готовенький! Искать не надо, отбирать и просеивать. Хороший все-таки народ эти Феньки!

Долго ли сказочка сказывается, да не скоро дело делается. Не по дням, а по часам росли наши Женечки вровень, даже не догадываясь о существовании друг друга и еще множестве таких же Женек, чьих родителей осчастливил улов тихоокеанской флотилии. Страна тогда находилась на положении всеобщего равенства и развивалась по принципу открытости любых путей и дорог всем, вне зависимости от того, дусиком был ихний папа или котиком.

С самими только Валентинами произошли разительные перемены, которые все дальше стали откидывать их от полной идентичности, когда они в одинаковых картузах в серую клетку и болгарских полупальто блатного фасона выбирали для своих Ленок селедочку.

Валю-дусика однажды приметила мирно дремлющим на отчетно-перевыборном партийном собрании одна руководящая женщина, которая посвятила свою жизнь становлению и процветанию народного равенства в отдельно взятой стране.

Проходила она к трибуне в задумчивости от того, что как ни бьется она о пользе народа, а личного счастья ей от того народа обломилось хрен да еще маленько. И тут увидела она Валю-дусика в каком-то новом свете! Да и к слову сказать, хорошо он смотрелся тогда среди прочего гегемона. Все из цехов после смены повылазили, а он с отгула пришел. И хотя весь отгул на картошке у Елизаветы Макаровны провел, но дремал на приставном стульчике красного уголка с какой-то живописной эстетикой. После деревенской бани выглядел он замечательно, а рубашечка на нем была беленькая, личико светленькое — чистый дусик!

Эта женщина партийная сразу поняла, что не пропали ее руководящие усилия, не ушли в песок! Вот он народ! Только спит, как всегда!

Подошла она к дусику, взяла его за руку тепленького, ничего не соображающего спросонок, и повела за собой по всем президиумам и далее по служебным лестницам…

А Валя-котик… Нет, Валя очень любил Лену, очень! Но потом он почему-то после вечера, посвященного Дню солидарности всех женщин, пришел домой пьяным и до макушки измазанным липкой помадой. С Валей-дусиком, в период бурного продвижения по служебной лестнице, такое тоже стало происходить частенько и по менее значительным поводам, но его теща Елизавета Макаровна помалкивала в тряпочку, как та селедка. А у Вали-котика Елизавета Макаровна сдерживать себя не стала. Начал Валя-котик ее сторониться, дома начал бывать все реже, а потом и вовсе ушел к кладовщице Копысовой Надежде Сергеевне. И в последующее наше повествование Женька уже ничего не слышал о своем папе-котике. Даже алиментов не получал.

Народившуюся молодежь народ старался воспитать в строгости. Не патлатиков в клешах, а людей из сопляков народ хотел сформировать! По этой причине придумывались разные культурные мероприятия для детворы. Например, сложился тогда обычай не давать всяким Женькам сальные волосенки до плеч развешивать и под битлов косить. Ох, много усилий было затрачено в борьбе с этим негативным явлением — империалистическим оволосением подрастающего поколения… С ног от усталости все сбивались.

В школах директриссы Натальи Семеновны на переменках с линейками ходили и три сантиметра от ушей всем Женькам отмеряли, а потом ножницами только чик-чирик! И снова наши Женьки ненадолго становились вполне легитимными членами общества.

Уставал народ в педагогических заботах, если честно. Поэтому при принудительной стрижке Женек недосуг было мальцам за уши заглядывать, подростковые прыщики изучать. После той селедочки столько Женек наплодилось! Лагерей пионерских не хватало.

Только Женька, который от котика произошел, в лагеря не ездил. С тоской он глядел на веселые автобусы, развозившие всех прочих Женек пионерским лагерям, с пригорка деревенского выпаса. Все лето он проводил на свежем воздухе с бабкой Елизаветой Макаровной в деревне. Забор починить, сена на зиму Зорьке сподобить, картошку загрести — на все теперь один Женька у них остался. Но ничо, справлялися.

Бабка его в навалившихся проблемах совершенно забыла о своей любви к человеку-анфибии, все больше к огороду она теперь тяготела, потихоньку привыкая к земле. Ленка ее в деревню не являлась вовсе, у нее человек в городе был. Был тот человек беспросветно женатым, так что Ленка только летом и отрывалась, когда мать с сыном в деревне к зиме готовились.

А вот зимы в той стране были долгими и длинными. Поэтому подготовка к зиме на все другие времена года растягивалась. И до конца отопительного сезона пенсии Елизаветы Макаровны и Ленкиной зарплаты совершенно не хватало на прокорм подрастающего мужика. По этой причине Женька увлекся подледным ловом. В самые морозы приносил он богатый улов, в любую погоду рыбачил! Ленка-то между работой и мужиком своим семейным едва успевала крутиться, Елизавета Макаровна все больше по хозяйству пласталась, некогда им было задумывася, что Женька на рыбалки ездит без снастей, а домой с мокрыми волосенками вертается. Не до того было. Больше всех раздражало, что этот подлец сам рыбу жрать отказывался. Но потом Елизавета Макаровна стала ее на углу возле гастронома продавать. Ничего, охотно у нее рыбку народ покупал. Так и сводили концы с концами…

сказ второй

О ЦИНИЧНОМ ИЗВРАЩЕНИИ ПРОГРЕССИВНОЙ ИДЕИ ВСЕОБЩЕГО РАВЕНСТВА

Вот там-то, на углу гастронома, нечаянно встретились две Елизаветы Макаровны. В легкой задумчивости шла теща Вали-дусика. Вроде бы не о чем задумываться ей было. Дом у ее Ленки был — чаша полная, внучек Женька в спецшколе на одни пятерки учился, регулярно бассейн посещал, по-английски разговаривать выучился… А душа отчего-то тосковала у Елизаветы Макаровны. Давно не было у нее и задушевных бесед с Эмилией Фабрициевной. Они ведь в другую квартиру из старого дома съехали. И в новом дому поговорить-то можно было только с консьержкой, да и то не всегда. Консьержка за свое место тряслась, боялась, вдруг Елизавета Макаровна заложит ее перед зятем, что она тихонько носки на вахте вяжет для нетрудовых доходов. Ленка и так молчаливой раньше была, а тут, как съездили они втроем с дусиком и Женькой в Карловы Вары по обкомовской путевке, так вовсе замкнулась в себе от матери. А душа-то ведь за дочку болит!..

Смотрит, Елизавета Макаровна, как какая-то старуха бойко рыбку всем в газетные кульки заворачивает, зорко выглядывая, не покажется ли мент на горизонте. Ах, думает, стерва какая! Вот они где нетрудовые доходы мимо государственного кармана плывут! Думает, дай-ка, этой шалаве щас масть испорчу! Подходит к торговке и строго вопрошает: «Почем рыбка, старая гнида?» Та поднимает на Елизавету Макаровну глаза и с изумлением говорит: «У тебя чо, гражданка, повылазило? Да мы, никак, ровесницы с тобой! И родимая деревня у тебя, как и у меня, на лбу прописана! Рыбки ей захотелось! Оскорбляет еще! Из одной плошки, поди-ка, полными ложками юшку хлебаем! Отойди, товар не загораживай!»

Глядит Елизавета Макаровна на эту халду в ватнике и будто в зеркало себя видит! Только, конечно, на халде нет старого, но еще очень приличного Ленкиного кримпленового пальто с норковыми обшлагами и шляпки, которую дусик из Венгрии привез, а Ленка носить не стала. А вот если все это не принимать во внимание — ну, вылитая!