Частное расследование

И вот сейчас, сидя на кухне, за чаем, Лаптев впервые по-настоящему думал о Балашовой. И, рассудив, решил пока с этой женщиной не видеться, чтобы не обольщаться мнимой легкостью дела. Он решил начать со школы, с директора.

3

Зима пришла ночью. Сначала реденький снежишко запорхал, затем пошел круче. И так, вперемежку, то гуще, то реже, валил до утра.

Сумерки были светлее, чем обычно. А поднялось ленивое зимнее солнце, и стало на земле просторно и ясно, точно в светлой горнице.

Лаптев подошел к школе не вовремя. Прозвенел звонок, и ошалевшая от первого снега пацанва заполнила двор. Белый бой вспыхнул мгновенно, как взрыв. Десятки снежков со свистом прошивали воздух, смачно врезались в спины, головы, кирпичные стены, столбы и стволы деревьев.

Кучка девчонок пряталась в коридоре. Время от времени они выглядывали оттуда - и тотчас же рой снежков гулко барабанил по двери и рядом. Со счастливым истошным визгом девчонки исчезали. Красные крашеные двери густо пупырились белыми метами, точно шляпа огромного гриба-мухомора.

Лаптев из-за забора глядел на эту снежковую круговерть и во двор идти не решался, опасаясь "контузии". И лишь после того, как звонок с трудом разогнал ребятню по классам, лишь после этого Лаптев пошел в школу.

Он предварительно позвонил из редакции, и директриса его ждала, хотя и не ведала о цели прихода. Так было лучше.

Поздоровавшись и недолго поговорив о славной погоде, Лаптев попросил:

- Если нетрудно, я хотел бы сначала взглянуть на книгу приказов по персоналу, и тогда начнем разговор.

Книга оказалась в кабинете. Заполучив ее в руки, Лаптев ничего скрывать не стал и объяснил цель прихода. Директриса закивала головой понимающе.

- Да, да, - печально говорила она. - Конечно, мы знаем, что эта дама нас так просто не оставит. Значит, началась морока.

На лице и в голосе директрисы особого раздражения не появилось, лишь некоторые нотки досады, печали. Может, просто она умела держать себя в руках. Вероятнее всего. По виду она была из породы настоящих сельских учительниц, которые всегда нравились Лаптеву. Гладкая прическа с узлом на затылке, густая проседь. Сухощавое лицо и фигура, согбенная за столом. Синий, ладно сидящий костюм, белая кофточка под ним. Голубой ромбик на лацкане. Лаптев уважал таких учительниц, скромных и строгих. И глаза у нее были хорошие, большие, добро глядели, внимательно. Сейчас они были печальны.

- Значит, началось, - повторила директриса, ожидая, пока Лаптев книгу приказов просмотрит и что-то запишет. - Зря вы там роетесь, - сказала она, вздохнув.- Не там главное. Там есть у нее взыскания, и уволена в соответствии с законом. Но... - значительно произнесла директриса, подчеркивая важность следующих слов И Лаптев поднял на нее взгляд. - По с этими взысканиями, которые там записаны, она бы могла у нас работать и работать. Дальнейшее пребывание Балашовой в нашем коллективе невозможно вот почему...

Директриса вынула из стола тонкую розовую тетрадь и показала ее Лаптеву, потом раскрыла, по не для того, чтобы читать.

- Первое, - сказала она. - Балашова, пользуясь положением делопроизводителя, материально ответственного, и одновременно председателя родительского комитета класса, где учился ее сын, используя мое доверие и, конечно, недостаточный контроль, сумела... и, видимо, неоднократно, обмануть нас и присваивала деньги.

- Каким образом? - спросил Лаптев.

- Не очень сложно. Она, как делопроизводитель, выдавала себе как председателю родительского комитета класса деньги для материальной помощи нуждающимся ребятам. Покупала вещи, пальто, брюки, ботинки, подешевле. Доставала счета на более дорогие вещи. Разницу клала в карман. Это выяснилось почти случайно. Пришли родители ребят, которым мы помогли, и раскрыли нам глаза. Мы едва замяли большой скандал. Очень большой. Здесь все, - указала директриса на раскрытую тетрадь, а потом начала листки оттуда вынимать и издали показывать Лаптеву. - Вот заявление родительницы, в котором она раскрывает обман. Вот поддельный счет, завышенный. Вот письменное подтверждение специалиста, торгового работника, о том, что действительная цена вещей, врученных родительнице ученика, ниже цен, указанных в счете. Вот еще одно заявление, другой родительницы. Вы потом ознакомитесь. Здесь все факты. Фамилии, документы и прочее. Но, кроме этого, у нас есть подозрения, что Балашова была нечиста на руку и в выдаче зарплаты. Она подавала в районе неправильные данные о количестве часов. Пользуясь моей бесконтрольностью, честно призналась директриса, поднимая на Лаптева печальные, даже влагой подернутые глаза.

- Она себе добавляла часы? - уточнил Лаптев.

- Ну, нет.... то было бы слишком заметно. Она делала несколько по-другому. Были у нас такие учителя, которые на все шли. К счастью, их теперь нет среди нас. И, наконец, я вам скажу еще. Но это просто для разъяснения, чтобы вы поняли. Говорить об этом не надо. Где нужно, мы уже сказали, - директриса, волнуясь, прошлась руками по гладкой прическе. - Самый большой наш позор, выдохнула она, - в том, что Балашова развращала учеников, - и, устало подперев голову, директриса с каким-то немым укором глядела на Лаптева большими печальными глазами. И Лаптев оцепенел под ее взглядом.

- Да, да... К нашему, к моему стыду... - повторила директриса.

- Как?.. - с трудом выговорил Лаптев. - В самом деле? - голос его спустился до шепота.

- Да, она вела уроки труда с девочками старших классов. И она им такого напреподавала, - закрывая от ужаса глаза и покачивая головой, проговорила директриса.- Такой передала опыт... Таких советов надавала... И это не день, не два, это годами длилось. К нашему стыду, к моему. Вот почему, уважаемый товарищ...

Телефонный звонок прервал ее речь. Она трубку взяла и, выслушав, ответила:

- Извините, я сразу не смогу. У меня тут товарищ из нашей районной газеты. Он по поводу Балашовой. Да... Вот видите... - Помолчав, вероятно, что-то выслушав, директриса закончила разговор бодро:-Да, да, поняла вас, поняла. Сейчас иду. - А потом Лаптеву сказала:- Простите. Но меня срочно вызывают в районо. Начальство... - доверительно улыбнулась она. - Так что закончим разговор позднее. Я могу к вам зайти. Там рядом. Позвоню, как освобожусь.

Розовая тетрадь отправилась на прежнее место, в директорский стол.

И позднее, уже у себя, в редакции, Лаптев подосадовал, что не познакомился с ней. Хотя сделать это будет и завтра не поздно. А можно и сегодня.

Из книги приказов Лаптев успел взять на заметку два выговора Балашовой за опоздание на работу, еще один за несвоевременную подготовку документов, строгий за какую-то оплошность, еще один за невыполнение задания. Все выговоры были вынесены в этом году. Это не понравилось Лаптеву. По книге приказов выходило, что ранее Балашова работала добросовестно, а нынешний год вдруг взяла да испортилась. Хотя это можно объяснить смертью мужа, душевным расстройством. Но выговоры эти, простые и строгие, были, в конце концов, лишь поводом. Это признала сама директриса. Об этом говорил инспектор. Иное дело махинации с одеждой учеников, присвоение денег. Обвинение очень серьезное.

Если все доказано, как директриса говорит, то можно и нужно увольнять, передавать дело в прокуратуру и ни перед кем не оправдываться.

Но тут еще одно обвинение. Даже более страшное. И хотя Лаптев не знал сейчас, о чем говорила Балашова ученицам своим, какой такой опыт им передавала, но он полагал, что директриса не зря за голову хватается и просит о молчании.

Лаптев не знал Балашову, но, даже не зная, по слухам, относил ее к разряду не очень серьезных женщин, симпатичных, легкомысленных, простоватых. Такая и без злого умысла, по глупости, могла наболтать с три короба.

В общем, ничего утешительного Лаптев пока на руках не имел. Но предаваться отчаянию тоже не имело смысла, потому что была одна зацепка. Подпорки она называлась. Если дом стоит прочно, его не подпирают. А если с одной да с другой стороны начинают его укреплять да поддерживать - дело нечистое.