Я прорастаю сквозь асфальт

— Как это какой? — возмущённый Рассольников даже привстал со своего места. — Как какой? Который в космос летал! Первым!

— Ах, нет, нет, я не в этом смысле… Гагарин — конечно… это — да… Но ты… ты… Рассольников — и вдруг… — Она попыталась собраться с мыслями. — Ладно, а зачем тогда красть-то тетради эти? Что так попросить, что ли, нельзя было?

— Да я просил! А они отмахиваются. «Потом», да «потом», — а мне, может, сейчас надо! Да вы не волнуйтесь, я их завтра же обратно отдам. Обещаю!

Валивана так растерялась, что даже не нашлась, что ответить. С обескураженным видом она уселась на место. Все молчали. Потом снова встала и, обращаясь к Сергею, спросила:

— А почему, интересно, ты классные часы прогуливаешь? Тебя что общественная жизнь, жизнь школы не интересует?

— Интересует, — соврал Сергей. — Иногда.

— Вот! Вот! — обрадовалась Валентина Ивановна. — Иногда!

Потом, повернувшись вдруг к Нине Ягодкиной, противным голосом сказала:

— А что вы, именно вы, как классный руководитель, делаете для того, чтобы привить этому…этому… Рассольникову! — интерес к делам школы?

— Я? — зачем-то переспросила Нина. — А я, Валентина Ивановна, провожу с ним… с Сергеем… индивидуальные классные часы — у него дома.

Все с трепетом ожидали реакции Валентины Ивановны. Но она неожиданно смягчилась и даже почти совсем оттаяла:

— А вот это хорошо! — сказала она. — Это мы вам в актив запишем. Правильно. С трудными учениками надо работать индивидуально! И всех остальных учителей прошу принять во внимание: нужно работать с детьми индивидуально! Это вам не дрова всё-таки, а дети!

На этой мажорной ноте довольная директриса и закрыла собрание.

«Я принимаю вас в рыцари!»

На этот раз Нина пришла к Сергею, чтобы позаниматься с ним русским языком. Сорок минут они терпеливо разбирали упражнения. Голова у Рассольникова и в самом деле работала хорошо, но лени в нём тоже хватало. Наконец, заметив, что Сергей устал, Нина предложила:

— Может, чаю попьём?

— Давайте, — согласился Сергей.

Когда попили чай, он вдруг вспомнил:

— А я ведь песню сочинил, Нина Андреевна!

— Песню? — удивилась она. — И можешь спеть?

— Да! — обрадовался он. Вытащил из-под дивана гитару и радостно, во всё горло, запел:

Я прорастаю сквозь асфальт, — тра-ля-ля-ля!

Прорастаю сквозь асфальт, — тра-ля-ля-ля!

Я, как берёзка на ветру на ветру –

Живу себе и не тужу, не тужу

Живу себе и не умру, не умру…

Ту-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру!

Живу себе и никогда не умру…

Я прорастаю сквозь асфальт, — тра-ля-ля…

Нина удивлённо смотрела на Сергея и думала: «Ну и ну… Играет на гитаре он, конечно, ужасно, слуха тоже нет, — но всё равно!.. Надо же, сам песню придумал…»

— Ну как? — закончив петь, с трепетом спросил Сергей. — Понравилось?

— Да, — сказала Нина серьёзно. — Понравилось.

И тут только спохватилась:

— Ой, Серёжа, чуть не забыла… Я же тебе несколько крышечек принесла, — для крепости твоей… Я сейчас!

Она пошла в прихожую и, вытащив из кармана плаща четыре крышечки от пивных бутылок, принесла их Сергею:

— Вот!

Сергей просиял от счастья:

— Ух ты! Ух ты! С короной одна! Где такую взяли?

— Честно говоря, пока шла к тебе, на дороге нашла. Вспомнила, что ты крепость строишь, и вот…

— Ну, классно! — Сергей сначала повертел в руках, а потом несколько раз подбросил крышечки… — А знаете что, Нина Андреевна, вы… Только вы смеяться не будете?

— Ну нет, наверное, — а что?

— Я вас в рыцари решил принять!

— В рыцари? Как это? — удивилась Нина.

— Ну просто, в рыцари. Я в рыцари только лучших — самых верных! — принимаю. Правда, их всего трое пока — рыцарей. Вы, я и ещё один.

— Ещё один? Кто же это?

— А вы смеяться не будете?

— Постараюсь, — уже не так уверенно ответила Нина.

— Ну третий, это мой кот… Барсик…

— Барсик?!

— Ну да, а что такого?

Нина закрыла губы и нос ладонями: её буквально распирал смех. Сергей заметил, обиделся:

— Ну вот, я так и знал, что смеяться будете…

— Да, я же… я не… — Нина изо всех сил старалась преодолеть душивший её смех. — Я же от радости смеюсь, Серёжа.

— От радости? — недоверчиво переспросил Сергей.

— Ну конечно: я радуюсь, что ты меня в рыцари решил принять. Это же почетно, когда тебя в рыцари принимают!

— Тогда ладно, — всё ещё недоверчиво проговорил рыцарь Рассольников, а потом встряхнул головой и уже добродушно добавил: — Ну, если от радости, тогда смейтесь…

Хотя бы одна причина

На следующий день после уроков Валентина Ивановна вызвала Нину в свой кабинет.

Нина с трепетом гадала: что же такое директриса Ивановна собирается ей сказать на этот раз.

Оказалось, разговор снова пошёл о Рассольникове.

— Я хочу вот что вас спросить, — отчего-то очень мягко начала Валентина Ивановна. Так мягко она никогда с Ниной не разговаривала. Нина насторожилась. — Вот вы Рассольникова на дому посещаете, да?

— Да, — согласилась Нина.

— Ну и что же? Как он живёт, в каких условиях? Что его мать? Дома бывает когда-нибудь? Пьёт? Я вот к чему это всё веду… Нам, может быть, с вашей помощью удастся эту… гулящую мать Рассольникова родительских прав лишить. Соберём доказательства, документы, какие следует, и… Как вы на это смотрите?

Нина немного помолчала, подумала. А потом твёрдо сказала:

— Не нужно, Валентина Ивановна, не нужно никакие документы собирать…

— Почему? — как будто не слишком удивившись, спросила Валивана.

— Потому… Потому, что я его на поруки возьму… Разрешите мне взять его на поруки, Валентина Ивановна..

Директор посмотрела в окно, поправила лежащую на столе папку с бумагами, потом снова внимательно взглянула на Нину и вдруг кивнула:

— Да, пожалуйста. Берите.

Нина не ожидала такой спокойной реакции и удивлённо смотрела на неё. А директриса продолжала:

— Однако не могу я в толк взять… Что это вы так о Рассольникове печётесь? Вот лично я… лично моё такое мнение… Это между нами конечно… Такие дети… Я хочу сказать, дети в таких неблагополучных семьях вообще не должны рождаться. Не должны! Потому что это только обуза…Обуза для всех нас… Для общества в целом… Ну скажите мне, пожалуйста, что по вашему мнению может вырасти из подростка, у которого мать вечно где-то шляется и пьёт!..

— Не пьёт сейчас, — тихо возразила Нина.

— Что? — переспросила Валентина Ивановна

— Ничего, — тихо сказала Нина,

— Ну так вот… Ребёнок, у которого мать — обыкновенная… не будем даже произносить здесь этого слова… Отца он вообще никогда не видел; родной брат за буйное поведение и хулиганство сидит в тюрьме… Ну что, по-вашему, можно ожидать от подобного подростка?! А если говорить уж совсем откровенно, сугубо между нами… то я лично не понимаю, зачем вообще таким, как Рассольников, жить на свете? Ведь незачем же? Ну, согласитесь со мной, не покривив душой, — ведь незачем?..

— Да нет, Валентина Ивановна, простите, но я не могу с вами согласиться…

— Почему?! Ну почему же?! Назовите мне хотя бы одну причину, по которой тому же Рассольникову следовало бы остаться жить? Одну-единственную! А?! Ведь не сможете же назвать!

— Могу. Я могу назвать причину. Он крепость строит!

— Чего?! Какую ещё крепость? Зачем это? Из чего? — изумилась Валентина Ивановна.

— Ну… из разных… из разного, в общем, материала…

— Да?! И кому же это нужно?! Объясните, кому?!

— Мне, — тихо сказала Нина. — Мне это нужно. Очень.

Нина думала, что Валентина Ивановна сейчас, как обычно, выйдет из себя или начнёт во что бы то ни стало склонять её на свою сторону. Поэтому Нина внутренне напряглась и приготовилась дать решительный отпор. Но Валентина Ивановна, видимо, почувствовала Нинину готовность до конца отстаивать своё мнение. Она только устало махнула рукой и вполне беззлобно сказала: