Кривой четверг

Когда мать с пунцовыми пятнами на скулах ввела в комнату учительницу, Света страшно смутилась, представив, как недопитая бутылка все еще стоит на столе. «Не дай бог, пригласят выпить учительницу. У них ума хватит!»

Флора Яковлевна поняла все с первого взгляда. Дружески улыбнулась Свете и своим резким, как у майны [2], голосом сказала: «Я на минуту, узнать, что случилось», пожелала ей поскорее выздоравливать и ушла. Света снова легла, хотела читать дальше, но все не могла сосредоточиться и мысленно возвращалась к тому, как вошла Флора Яковлевна, вспоминала резкий голос и быстрый, чуть искоса взгляд. У Светы осталось такое чувство, словно между ними что-то произошло, установилась какая-то тайная связь. И Света не без удовольствия решила, что теперь Флора Яковлевна не будет к ней придираться. Света всегда чувствовала тот момент, когда отношение к ней учителей чуть-чуть менялось, — по тому долгому взгляду, которым встречали ее у доски, по тому, что реже, чем на других сердились, если она путалась при ответе. Со стороны это, может быть, и трудно было бы уловить. Никаких особых знаков внимания ей не оказывали. Но когда каким-то образом учителя узнавали про ее родителей — это Света сразу угадывала и даже научилась время от времени использовать для себя с выгодой. Если она не выучила урока, а взгляд в некоторой нерешительности приближался к ней, Света делала страдальческое выражение, смотрела в окно не мигая, как бы глубоко задумавшись, или вытирала уголок глаза платком... И очень часто помогало. Вызывали кого-то сидящего рядом.

Поэтому в понедельник она, в общем, ничуть не удивилась, когда Флора Яковлевна попросила ее задержаться после урока, указав на первую парту около стола. Света, стараясь не хлопнуть крышкой, осторожно села. Флора Яковлевна что-то сосредоточенно и быстро дописывала в журнале. Пальцы, испачканные мелом, оставляли на авторучке белые пятна. Света смотрела, как ложатся размашистые буквы в строчку, и думала, с чего начнет разговор Флора, ведь никто из учителей раньше не выспрашивал ее о семье.

Кончив писать, Флора Яковлевна весело захлопнула журнал, так что над столом закружилось, завертелось белое облачко пыли, и неожиданно попросила проводить ее домой.

По дороге они занесли журнал в учительскую, прошли по коридору и вышли в ту часть школьного двора, где была спортплощадка, на которой стояли футбольные ворота без сетки, турник и бревно, заляпанное светлой, уже подсохшей грязью.

Свете ещё ни разу не доводилось идти рядом с учительницей и разговаривать просто так, поэтому она все больше отвечала, да и то односложно, неуверенно. Дом, где жила Флора, оказался не очень далеко от школы. Они пересекли большую улицу, и Света вспомнила, как им во время экскурсии рассказывали про неожиданную гибель Путовского — басмачи подстерегли его время возвращения где-то недалеко отсюда; прошли мимо базара, свернули налево, сразу за углом стояли высокие деревянные ворота, выкрашенные красновато-коричневой краской, которой обычно покрывали противопожарные стенды, с маленькой калиткой в них — непонятно для чего, потому что калитка болталась сама по себе, а ворота все равно были распахнуты настежь.

С чувством непонятного разочарования Света вошла вслед за Флорой Яковлевной во двор. Вдоль длинного, унылого одноэтажного дома тянулась дорожка — аккуратно выложенные кирпичи. А рядом с дорожкой — уже углом — такие же кирпичи отгораживали цветник, оттуда торчали сухие белесые стебли.

Фундамент дома постепенно поднимался, и вместе с этим увеличивалось количество пологих ступенек у дверей, выходивших на дорожку. Света, поднимаясь вслед за Флорой Яковлевной, зачем-то посчитала: «Три ступеньки».

В прихожей (она была, судя по горьковато-душному запаху керосинки, одновременно и кухней) Света так долго и тщательно вытирала ноги, что Флора Яковлевна засмеялась и сказала: «Тряпку протрешь» — и помогла повесить пальто: Света до вешалки не могла дотянуться.

«Это Вилли так высоко прибил, пока меня дома не было. Вот вернется из армии — его во флот взяли — и перевесит…» Флора Яковлевна засмеялась.

И Света засмеялась тоже, прикинув, что к тому времени, как Вилли вернется, она будет уже в восьмом классе, — это казалось бесконечно далеко.

Почти сразу же вслед за ними вошла Эрика — дочь Флоры Яковлевны, молчаливая, вялая девочка. Она была на год старше. Света потом видела ее в школе, и они неохотно здоровались друг с другом.

Флора Яковлевна кивнула головой на чайник. Эрика молча пошла к водопроводу. Тут Света спросила, почему они пользуются керосинкой, а не примусом. На примусе гораздо быстрее.

«Правда? — не совсем естественно обрадовалась Флора Яковлевна. — Но мы как-то привыкли. А что, на самом деле быстрее?»

Света, не замечая наигранного интереса, с жаром подтвердила, что на примусе ну просто в один миг чайник закипает.

«Но они взрываются, я слышала...»

«Что вы! — воодушевилась Света. — У нас столько лет — и ни разу не взорвался. Мы одно время даже бензином заправляли — и все равно не взорвался».

«А шумит?» — протянула нерешительно Флора Яковлевна.

Тут Света на некоторое время задумалась — примус действительно шумел, тут уж ничего не скажешь, — но потом нашлась: «Зато его можно ставить на крыльцо, шума не будет слышно!»

«Замечательно! — сказала, как отрезала, Флора Яковлевна. — Я завтра… нет, даже сегодня схожу, куплю примус, а ты потом придёшь и научишь нас обращаться с ним. А то я сама боюсь».

Света ликовала: оказывается, она тоже может быть полезной учительнице, — и сразу почувствовала себя свободнее, раскованнее.

«А иголки не покупайте! У нас отец сам сделал, очень хорошие — у них с двух сторон проволока есть».

На этом они и порешили. Флора Яковлевна достала платье из шкафа и ушла переодеваться. У двери Эрика, поставив чайник, что-то тихо сказала ей, Флора Яковлевна в ответ кивнула, и Эрика ушла. Света, оставшись одна, оглядела комнату.

Казалось, что мебель встроили здесь вместе с домом, — так всё стояло прочно и надежно. Шкаф для одежды с одной стороны и шкаф для книг — с другой отгораживали кровать Флоры и Эрики от той половины, где сидела за большим круглым столом Света. Между кроватями стоял еще и старый комод, откуда Флора Яковлевна потом достала вышитую скатерть. Всё было чисто, аккуратно, строго и вместе с тем по-особому красиво. Вот как эта не очень новая салфетка на комоде, по которой тёмно-вишневыми узорчатыми, как крендельки, буквами шла надпись. Потом Света уже знала ее наизусть и сама могла бы написать точно такими же готическими буквами: «Труд есть бог!»

Вот только кактусы удивили тогда Свету. Она слышала о них, но увидела в первый раз. Кактусы стояли в маленьких баночках, вазочках, горшочках. Одни были похожи на покрытые серебристой паутиной зеленые шарики, другие — на длинные ослиные или заячьи уши, третьи корявым столбиком торчали из земли. Непонятно, чем они могли привлекать людей. Жди сто лет, когда зацветут. Один день постоят и завянут.

Флора Яковлевна вошла в домашнем платье, чуточку старомодном, с карманами, с клапанами.

«А правда, что кактусы цветут раз в сто лет?»

«Чепуха! — засмеялась Флора Яковлевна. — Но они, действительно, цветут нечасто. Очень капризные существа. За ними уход нужен».

«А зачем же тогда их держать? Надо взять те, которые сами растут и цветы всегда есть».

Флора Яковлевна покачала головой, глянула на Свету карим глазом искоса и очень раздельно произнесла: «Чем больше любви, терпения и внимания ты отдаешь, тем больше получишь сам. Кто на этом экономит, тот становится 6еднее. Даже если это цветы. Поняла?»

Света на всякий случай кивнула.

«Ничего, — отчеканила? Флора Яковлевна. — Потом когда-нибудь поймешь!»

Она уже успела расстелить скатерть на большом круглом столе с толстыми ножками, расставить чашки с блюдцами, чайничек и вазу с вареньем. Варенье было темно-красного цвета, как и мебель в доме, а запах, что окружал вазу, был такой густой, что казалось, его надо сначала раздвинуть, как занавес, чтобы протянуть руку с ложкой.