Богема с Невского проспекта

С Невским связано всё моё детство, так как мои родители были научными сотрудниками Этнографического музея и имели ведомственное жильё во дворе между Невским и Малой Садовой. Там был замечательный проходной двор, а замечателен он был тем, что в начале 70-х туда по вечерам со всего Невского свозили тележки от проданного за день мороженного. Внутри этих тележек мы находили огромные брикеты сухого льда. Мы разбивали с друзьями этот лёд, клали его кусочки себе в рот, в рот засовывали себе найденные во дворе окурки, и делали вид, что курим. Изо рта от льда шёл белый пар. Мы с гордым видом прогуливались, «куря», по Невскому. Мы — это стайка мальчишек лет 7–9… Потом наши родители лишились ведомственного жилья, и всех нас раскидало кого куда.

Где-то в середине 90-х я гулял по Невскому возле бывшего кинотеатра «Октябрь». Вдруг из тьмы выплыли двое подозрительных субъектов и предложили мне добровольно подарить им мои часы. Мне не хотелось им отдавать свои любимые часики, и я сказал им, что буду биться за них не на жизнь, а на смерть. Тут меня заметил один знакомый и с приветственными возгласами направился в мою сторону. Хулиганы тут же исчезли.

На следующий день Давид Голощёкин пригласил меня на джазовый концерт, и потребовал непременно быть в костюме и галстуке. Проклиная всё на свете, я облачился в костюм, надел замечательный галстук, это был редчайший дорогой галстук, который стоил как подержанный Мерседес. Волосы я зализал назад и завязал в хвостик. Когда я увидел себя в зеркале, то подумал, что выгляжу точь-в-точь как крутой бандит среднего ранжира. На углу Невского и Литейного меня вдруг остановили менты из милицейской машины. Они меня прижали к машине и стали шустро обыскивать. В этот момент я увидел, что на меня с ужасом взирают мои вчерашние несостоявшиеся похитители часов. По выражению их лиц было видно, что они увидели доказательство того, что я какой-то криминальный авторитет и что они вчера избежали большой неприятности.

Милиционеры меня вскоре отпустили и извинились, они меня приняли за кого-то из разыскиваемых бандитов. Кстати, в джаз-клубе в тот вечер в костюме и галстуке было лишь двое — я и Голощёкин…

В начале 80-х я часто выходила в голосовой многоканальный чат. Однажды я там познакомилась с молодым человеком, которого звали Роберт Алексон. Он назначил мне свидание на Невском. Это было моё первое в жизни свидание с молодым человеком на Невском. Когда мы встретились, на проспекте происходило нечто необычное: огромный тягач вёз гигантскую стелу, которая была установлена вскоре на площади Восстания. Роберт сказал мне, что управляет тягачом его родной дядя. С Алексоном у нас ничего не вышло, но зато воспоминание об огромном фаллическом символе в горизонтальном состоянии долго преследовало меня.

В Россию приехал один японский филолог и попросил меня показать ему город. Я в первую очередь повела его на Невский проспект. Но наше путешествие недолго длилось. Мы успели пройти лишь от Адмиралтейства до подземного перехода у Садовой улицы. Мой японец увидел людей, продающих котят и щенят, и больше уже никуда не пошёл. Он несколько часов сюсюкался с новорожденными животными, потом купил одну беспородную собачонку. После этого город и его достопримечательности перестал его интересовать вообще. Все оставшиеся дни своего недельного пребывания в Петербурге он провёл, возясь с щенком и оформляя чудовищно сложные документы на его перевоз в Японию. Японец объяснил свое поведение тем, что у него на родине животных очень мало и стоят они очень дорого.

Я вырос на Невском, учился в школе на улице Желябова, мама работала в Доме радио на Итальянской. Все мои маршруты проходили по Невскому. Самые сильные чувства детства связаны с Домом творчества театральных работников на Невском. Оттуда первый раз, когда мне было 5 лет, меня отвозили в пионерский лагерь. Я был самый маленький — меня взяли в один отряд со старшим братом. С цветастой сумочкой в руках, на которой всю ночь мама вышивала моё имя, я сидел в страшном автобусе, испытывая что-то такое, как будто началась война, и кого-то провожают на фронт. Но лагерь оказался восхитительным. Всё своё детство каждое лето 5 июня меня отправляли в лагерь для детей театральных работников в Сестрорецк на все три смены, и я уже испытывал при виде лагерных автобусов у Дома актёра другие чувства. Через этот лагерь, кстати, прошли многие замечательные музыканты и актёры — Борис Гребенщиков, Максим Леонидов, ребята из «Машины времени», туда часто приезжала Алиса Фрейндлих…

В разгар перестройки я торговал На Невском в ларьке «Ленсправка» под Думой палёной водкой. Водку разливали в ванной, где было много комаров, и я внимательно просматривал каждую бутылку, чтобы в ней не оказалось биологических примесей. Но однажды всё же просмотрел. Два милиционера купили у меня 5 бутылок, в 3 из них оказались мошки. И им и мне всё стало понятным, но я от них откупился, они потребовали с меня бесплатно 15 бутылок, чтобы замять дело.

В другой раз ко мне опять пришла милиция, — на этот раз, чтобы найти пули. У Гостиного двора была перестрелка между бандитами, и несколько пуль попало в мой ларёк. Нашли только одну пулю, она пробила стекло и застряла в раме.

Для меня Невский — это арена политической борьбы. Последняя самая яркая акция состоялась 1 мая 2005 года. Мы получили разрешение на участие в манифестации, но нашу колону Оппозиционных сил, состоявшую примерно из 500 человек, начали тормозить ещё у Литейного. К тому же и спереди и сзади колонну сопровождали многочисленные шеренги внутренних войск МВД, мы шли, как под конвоем. Возле входа на Дворцовую площадь нас оцепили и не пускали на митинг, предлагали нам разоружиться- снять транспаранты и пройти без них. После полутора часов стояния мы всё же прорвались, к тому же оцепление прорвали с другой стороны Дворцовой те, кто был за нас и уже уходил с митинга. А коммунисты нас предали. Их пропустили на Дворцовую, и они видели, что нас зажимают, но мер никаких не приняли. Когда мы прорвались на Дворцовую, то зажгли фальшфейеры, молодёжь бросала петарды, мы все вместе пели гордую русскую песню о том, как не сдаётся «Варяг»…

Я торопилась на встречу с одним своим знакомым в клуб «Борей». Стоял ужасный мороз, градусов 30. Невский был полупустым. Когда я выходила из троллейбуса номер 10 на углу Невского и Владимирского, я увидела, как мой приятель уходит в сторону Московского вокзала. Не дождался. Я побежала за ним, громко кричала: «Саша! Постой!», но он шёл всё быстрее, быстрее, и скрылся из виду. Я, огорчённая, отправилась в «Борей». К моему изумлению, я встретила там своего Сашу, который давно уже ждал меня и никуда из «Борея» не выходил. Я была потрясена — того человека, уходящего в мороз в Невской перспективе, я не могла ни с кем спутать… Сначала я была в фрустрации, но потом зато в очень повышенном тонусе весь вечер.

Мы с приятелем получили свою первую зарплату в университете и решили отметить её как-то по-особому, каким-либо хепенингом. Мы купили ящик сухого вина, устроились возле фонтана у Казанского собора, стали открывать бутылки, отпивать из них, а полупустые бутылки отправлять в плавание по водам фонтана. Через некоторое время мы отработали траекторию плавания бутылок — они шли по кругу, подгоняемые падением струй, и так мы по воде передавали бутылки друг другу, делая их с каждым разом всё более лёгкими. Окружающим девушкам это нравилось, а окружающим молодым людям — как оказалось позднее — не очень. Мы продолжали веселиться и втайне надеялись, что нас ждёт встреча с милицией. Но не тут то было. Всё закончилось дракой с окружающими парнями — я даже не помню, как это произошло, но я получил мощный удар в челюсть, перелетел через скамейку, вскочил, дал сдачи. В-общем, вечеринка удалась.