Новый мир. № 8, 2002

Мало кто сегодня сомневается в Его бытии — да, есть, да, сотворил Вселенную, Землю и прочие объекты, но я Ему до лампочки, иначе откуда столько крови и ненависти?! Так оправдывает себя дуалистическое мировоззрение. Двойственность его подметил Г. Зиммель, исповедовавший философию жизни и размышлявший о трагедии творчества: «В глубине нашей души кроется, очевидно, некоторый дуализм, который, не позволяя нам воспринимать картину мира как неразрывное единство, постоянно разлагает ее на целый ряд противоположностей».

Но в поэзии Миллер преобладает иное мироощущение. Она в постоянном поиске адресата, местонахождение Которого (если можно так выразиться) для нее сомнительно. И тем не менее она ждет отклика именно от Него. Напряженное ожидание чревато безотчетной тревогой и даже отчаяньем: «Дело, кажется, пахнет психушкой».

Блаженный Августин согласился бы с таким выводом. В молодости он пережил сходные настроения, пока не услышал призыв свыше. Как подходят его слова к нашей сегодняшней клинической ситуации: «Ты создал нас для Себя, и мятется сердце наше, доколе не успокоится в Тебе». Успокоиться — не значит бездействовать, а самораскрыться в обретении подлинной свободы и воли. Не об этом ли мечтал в конце жизни Пушкин?..

Есть и другой непроявленный адресат: множественные местоимения — они, их…

Еще:

………………………..

Дадут, поднесут, отправят… Кто — ОНИ? Кто эти злосчастные фантомы, на которых можно взвалить наши беды? Вообще-то Миллер не из тех, кто ищет козлов отпущения. Но эта обезличенная обобщенность как-то соотносится — может быть, полярно? — с Тем, к Которому взывает душа, жаждущая ответа.

Однако — вернусь к мелодическому равновесию. Стихи раскрываются, как фортепьянные пьесы, — с их единством настроения и содержания. В малом объеме, в многомерном чувстве — философская глубина. Теза перекликается с антитезой, антифон с антифоном. Диалог динамичен.

Мировоззрение художника может быть абсурдным, настроение крайне неустойчивым, но выраженные художником, они сбалансированы, оправданы средствами искусства. Благозвучие оправдывает содержание и каким-то непостижимым образом обогащает его.

«Богу дописать стихотворенье»

Владимир Смоленскiй. «О гибели страны единственной…». Стихи и проза. М., «Русский путь», 2001, 286 стр., ил

Епископ Игнатий (Брянчанинов) приводит в своих «Аскетических опытах» такой поучительный разговор: «Пимен: Монах должен постоянно иметь в себе плач… Все житие монаха — плач… Плач составляет поучение (душевное делание, душевный подвиг) инока. Я отвечал: Когда я в келии, тогда плач пребывает со мною; если же кто придет ко мне или я выйду из келии, то уже не обретаю его. Пимен: Это оттого, что плач не усвоился тебе, но как бы дан взаймы… Если человек потрудится всеусильно о стяжении плача, то обретает его в служение себе, когда захочет».

Можно долго спорить, какое место на Парнасе русской литературной эмиграции занимает поэт Владимир Смоленский (1901–1961), сравниваемый по звучанию своей лиры с Георгием Ивановым и Борисом Поплавским, а сам называвший первым среди своих учителей Владислава Ходасевича. Эта книга, любовно, но, увы, без должного историко-литературного комментария составленная Виктором Леонидовым, впервые дает полное представление о его поэтическом творческом пути. И она открывает беспримерный опыт усвоения неотвратимого, хотя и отнюдь не монашеского плача в процессе его очищения от случайных житейских наслоений.

Жизненный путь юноши, ставшего белогвардейцем после того, как большевики на его глазах расстреляли отца, выражен с немногословной пронзительностью и эпической емкостью.

Рядом с этим стихотворением — другое, в котором поэт как бы отрывается от своей и поколенческой биографии, где исторический опыт становится поэтической мудростью:

Именно ему (на два года младше Набокова) дано было в своих парижских «Стансах» выразить емкую поэтическую формулу русской культуры. Сначала в «виденье сонном» является архитектура «четырех белых колонн». А в итоге звучание «всей России» целиком претворяется в бытие «ямба торжественного»:

В «Элегии» он формулирует некую меру мировой вертикали: «Пушкинским стихотворением / Пролетает высота». Дано было ему показать и во многом пророческую картину нового мирового порядка, когда «тесной станет земля, как тюрьма», и возобладает «знание», что «ни Бога, ни ада, ни вечности нет».

И все же большая часть стихов Смоленского выражает не эпические, замкнутые или опрокинутые в будущее формулы, а экзистенциальное и истинно диалектическое погружение автора в свои душевные глубины.