Секрет Сабины Шпильрайн

Ах, знали бы эти любители сюрпризов, что я упала в обморок не от счастья, а от ужаса при мысли, как бы я их встретила, приедь они на час раньше! Мне дали три минуты, чтобы причесаться и хотя бы надеть халат. За эти три минуты я немного снизила градус своего ужаса, а Лина вскипятила чайник и выставила на стол божественный торт, специально для этого случая испеченный Настей. Непьющий Феликс добавил к этому ассортименту бутылку виски «для разогрева» и толстый ломоть золотистого немецкого сыра.

Лина первая плеснула себе полную рюмку виски и выпила залпом, даже не поморщившись. Она вся сияла. «Если бы ты знала, как мы устали, замерзли и измучились! Дорогу занесло и машина увязла в снегу. Бедный Феликс с шофером толкали ее полчаса, а меня усадили за руль нажимать на газ. Я нажимала, нажимала, но проклятая машина упорно продолжала буксовать, - возбужденно рассказывала она, наливая себе вторую рюмку виски. - Это вдобавок к тому, что самолет опоздал на час из-за тумана».

“Великий Боже, - сдерживая внутреннюю дрожь, молча молилась я. – Спасибо тебе за все – за туман, за опоздание самолета и за занесенное мокрым снегом шоссе”. После второй рюмки виски я стала дрожать меньше и нашла в себе силы спросить Феликса, надолго ли он приехал. “Навсегда! – захохотала Лина. – Мы с ним такие хитрожопые, такие хитрожопые!” – “Так ты и Лину научил произносить свое любимое слово?” – “Я очень талантливый учитель, - самодовольно промямлил Феликс через крем Настиного торта. – Ты помнишь, как я научил Марину играть в теннис? Уже не говоря о том, чему я научил тебя?”

Тут я не выдержала и, позабыв всякие приличия, прямо при Лине прильнула к нему всем телом: он был мокрый, холодный и тоже дрожал. «Я думаю, мне пора идти, - сказала Лина, поднимаясь, - а то бедный шофер Кочкин заснет в машине и мне не удастся его разбудить. Завтрашний день я дарю вам, все равно суббота, а послезавтра в пять приходите на обед». Она было двинулась к двери, но по дороге зашла на кухню и заглянула в холодильник: «Так я и думала. Хоть шаром покати». И я опять сказала «спасибо» спасительной силе, в последнюю секунду отведшей от холодильника мою руку с презервативом.

За Линой закрылась дверь. Феликс встал, прижал меня к себе и спросил: «Почему ты дрожишь?» – «А ты почему?» – ответила я. «Я почему-то очень волновался. Мне стало казаться, что ты меня больше не ждешь». Господи, Господи, прости меня, будь я проклята! Я не стала спорить, а просто прижалась к нему и через секунду позабыла обо всем – о Марате и его презервативе, о заснеженном шоссе и об опоздавшем самолете. Осталось только удивление, как я могла прожить почти три месяца без пальцев Феликса, точно знающих, где и когда они должны меня погладить, а где и когда стиснуть и больно прижать, его губ, то нежных, то жестоких и без его языка, гибкого и всепроникающего.

Мы очнулись после первого раза и даже умудрились перекинуться парой фраз, но новая волна желания накатила на нас с такой силой, что после того, как она отступила, она оставила нас двумя бездыханными трупами на песке. Мы тут же заснули, не в силах сказать друг другу ни слова. Не знаю, как долго мне удалось поспать, но проснулась я, почувствовав у себя между ног ищущую трепетную руку. Еще не окончательно придя в себя, я уже вновь начала изгибаться навстречу этой руке во все ускоряющемся ритме. Когда мы дошли до конца, я, наконец, поняла, что это правда: мой Феликс приехал ко мне!

Мы снова заснули и проснулись посреди дня, оба в состоянии жестокого голода. Но в доме не было ничего, кроме щепотки кофе и остатков Настиного торта и Феликсова золотистого сыра. Мы съели все до крошки и снова легли в постель. На этот раз мы нашли в себе силы для выяснения отношений. «Что ты имел в виду, когда сказал, что приехал навсегда?» – «Если я скажу тебе, ты не поверишь». – «А как же быть?» – «Завтра спросить у Лины. Это все ее рук дело». Я схватила его за горло: «Ну нет, до завтра я ждать не намерена! Расскажи сейчас!»

Но Феликс выкрутился: он заткнул мне рот поцелуем и стиснув мои бедра сильными коленями, сел на меня сверху, отчего мое любопытство быстро увяло и мы опять покатились в бездну. Едва мы чуть-чуть отдышались, зазвонил телефон. Десятым чувством догадавшись, что это Марат, я попросила Феликса взять трубку и сказать, что я сплю. Телефон у меня особенный – с микрофоном, - его подарил мне один радиофизик, безрезультатно отиравший мой порог. «Алло!» – сказал Феликс. Голос Марата в трубке, поперхнувшись, начал извиняться, что не туда попал. «Нет, почему не туда, Марат? – возразил Феликс. – Ты хотел позвать Лильку? Так она спит». – «Феликс! – опознал его Марат. – Откуда ты взялся?» – «Меня твоя мама ночью привезла из аэропорта». Тем же десятым чувством я услышала, как скрипят мозги Марата, лихорадочно вычисляя часы и минуты: «Поздно приехали?» – «Довольно поздно. Около часу ночи. А что, она тебе не сказала?» – «Дело в том, что мама до сих пор спит. Я уже начал волноваться и хотел спросить Лильку, может, стоит ее разбудить?» – «Не стоит. Она просто выпила лишнего. Проспится и проснется». - «Мама выпила лишнего? Да она вообще не пьет!» – «Значит, в исключительных случаях пьет. Кстати, раз она все еще спит, она не сказала тебе, что завтра в пять мы приходим к вам обедать?». – «Буду рад вас видеть», - загробным голосом сказал Марат и повесил трубку. Рад он будет, как же! Просто счастлив!

Вскоре после разговора о завтрашнем обеде нам опять захотелось есть. Было совершенно неясно, как поступать: одеваться и отправляться на поиски еды? Куда? На улице уже стало темнеть и магазины закрылись. Где-то в центре, конечно, были открыты рестораны, но после такого дня у нас не было ни малейшего желания тащиться туда по заснеженным улицам.

И тут кто-то позвонил в дверь. Мы переглянулись: открывать или нет? Я все же решилась и, набросив халат, отворила дверь. За дверью стояла Настина дочка, Олька, закутанная в три шерстяных платка. Она протянула мне сумку: «Это вам от мамы», и не дожидаясь благодарности покатилась вниз по лестнице.

В сумке была кастрюлька с гречневой кашей, пол-буханки хлеба, пакет с маслом, сыром и колбасой, пакет чая и четыре яйца на завтрак. И записка в Линином стиле: «Все, что чересчур, то слишком».

Мы ее послушались и наелись не чересчур – или она намекала на что-то другое? Чтобы не мучить себя сомнениями в этом, мы ее не послушались, и только окончательно обессилевши, согласились, что чересчур, это слишком. И сладко уснули, прижавшись друг к другу. Наутро появилась горячая вода в душе, мы влезли в ванну, в которой было очень тесно, так что нам пришлось объединиться, а потом долго вытирать залитый водой пол.

После чего мы с наслаждением выпили чай с яичницей и выкроили короткое время поговорить. «Так почему навсегда?» – «Это Лина придумала – она предложила мне сделать пост-док у профессора Веснина у вас в академгородке». – «Тебе? С докторским дипломом берлинского университета?» – «Не только ты удивилась, но и все правление Академии наук. Такого у них еще не бывало. Потому они и мурмыжили меня так долго».. – «Мурыжили», - автоматически поправила его я, за что немедленно поплатилась - он сгреб меня в охапку, уложил на живот, пару раз укусил в мягкую часть и начал наказывать,сначала довольно больно, а потом все нежней и нежней, а чем это кончилось, я и вспомнить не могу.

Перед тем, как идти к Лине, Феликс начал волноваться, что мы ничего ей не несем – у них в Берлине гости обычно приносят хозяевам какую-нибудь пустяковину. Моих объяснений, что мы не в Берлине, он не слушал и все рыскал по комнате в поисках чего-нибудь приличного и ненужного. Наконец взгляд его упал на кактус в фигурном горшке: «Прекрасно! Мы подарим Лине этот цветок!» И он шагнул к окну. Быстрее молнии я прыгнула на него с такой силой, что мы оба упали на пол. «Этот кактус нельзя уносить из дома! – орала я – Мне подарили его студенты на счастье, и если его унести, моя жизнь будет разбита!» Самое смешное, что я говорила чистую правду – дотошная Настя при первой же уборке нашла бы презерватив на дне горшка. И Феликс смирился, приговаривая: «Ваши русские головы забиты тысячей предрассудков».