КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

Я слышал, коммунистам почти удалось справиться с бедностью и наркоманией, против которой с таким энтузиазмом боролась моя мать. Следы глубокого проникновения этих пороков в общество все еще заметны, однако коммунисты, похоже, сумели за несколько лет добиться того, чего десятилетиями не могли сделать филантропия и бурные кампании европейцев. Помню, в первую ночь, проведенную в гонконгском отеле «Эксельсиор», меряя шагами комнату, лелея больную ногу и пытаясь восстановить душевное равновесие, я задавался вопросом: как бы отнеслась к подобным размышлениям моя мать?

В «Роуздейл-Мэнор» я отважился направиться только на третий день. Задолго до того было решено, что я поеду туда один, и Дженнифер, хотя и не спускала с меня глаз все утро, после завтрака проводила меня до машины без лишней суеты.

В тот день наконец пробилось солнце, и из окна ползущего вверх по склону холма такси я видел по обе стороны ухоженные лужайки, которые поливали и подстригали раздевшиеся до жилеток садовники. Дорога выровнялась, и машина остановилась перед большим белым домом в британском колониальном стиле – с длинными рядами окон со ставнями и пристроенным сбоку флигелем. Когда-то он наверняка был чьей-то роскошной резиденцией с прекрасным видом на море. Я постоял на ветерке, посмотрел на бухту и вагонетку канатной дороги, которая ползла вверх над дальним холмом. Потом повернулся к дому и заметил, что содержали его неважно: вид у здания был весьма обшарпанный, краска на оконных рамах и особенно на дверных косяках потрескалась и облупилась.

Внутри, в холле, чувствовался запах вареной рыбы, но царила безупречная чистота. Медсестра-китаянка провела меня по коридору, в котором шаги отдавались гулким эхом, в кабинет сестры Белинды Хини, женщины лет сорока пяти с серьезным, даже чуть суровым выражением лица. И там, в ее тесном кабинетике, я узнал, что женщина, которую они знали под именем Диана Роберте, попала к ним по линии международной организации, занимавшейся иностранцами, волею судеб оставшимися в коммунистическом Китае. Единственное, что знали о ней китайские власти, – это что с конца войны она жила в Чунцине, в заведении для душевнобольных.

– Вполне вероятно, она провела там много лет, – сказала сестра Белинда. – Страшно подумать, мистер Бэнкс, что это было за заведение. О человеке, имевшем несчастье попасть туда, как правило, больше не слышали. Ее же вытащили оттуда только потому, что она – европейка. Китайцы не. знали, что с ней делать, и вообще хотели вышвырнуть из страны всех иностранцев. Поэтому в конце концов ее перевели сюда, и вот уже больше двух лет она с нами. Сначала Диана Роберте пребывала в перевозбужденном состоянии. Но через несколько месяцев условия содержания в «Роуздейл-Мэнор» – покой, порядок, молитвы – благотворно повлияли на нес. Теперь в ней ни за что не узнать то несчастное существо, каким ее сюда привезли. Она стала несравнимо спокойнее. Так вы ее родственник?

– Да, вполне вероятно, – ответил я. – Оказавшись в Гонконге, я счел своим долгом навестить ее. Это самое малое, что я могу для нее сделать.

– Что ж, мы рады, когда объявляются родственники, близкие друзья, восстанавливаются любые связи с Англией. И мы всегда приветствуем посетителей.

– А они у нее часто бывают?

– Ее навещают регулярно. Мы составили график посещений студентами колледжа Святого Иосифа.

– Понимаю. А как она уживается с другими постояльцами?

– Прекрасно. И нам не доставляет никаких хлопот. Ах, если бы все были такими, как она!

Сестра Белинда проводила меня по другому коридору в просторную солнечную комнату – когда-то здесь наверняка была столовая, – по ней, шаркая, бродили женщины в одинаковых бежевых халатах. Их было не больше двадцати. Французское окно было отворено, паркетный пол сиял от льющегося через окна света. Если бы не огромное количество ваз с цветами, можно было бы принять помещение за детскую комнату: яркие акварели на стенах, маленькие столики с разбросанными на них рисунками, игральными картами, бумагой и цветными мелками. Сестра Белинда оставила меня у входа и подошла к другой сестре, сидевшей за пианино. Несколько женщин отвлеклись от своих занятий и уставились на меня. Другие, словно застеснявшись, попытались спрятаться. Почти все они были европейками, хотя я заметил и двух азиаток. Потом в глубине здания за моей спиной кто-то начал громко завывать, и это произвело на присутствующих неожиданный эффект – они расслабились. Одна дама с волнистыми волосами, стоявшая неподалеку, улыбнулась мне и сказала:

– Не бойся, милый, это Марта. Она снова дала себе волю!

Я уловил в ее речи йоркширский акцент и подумал: интересно, какие превратности судьбы занесли ее в подобное место? В этот момент вернулась сестра Белинда.

Диана, должно быть, в саду, – сказала она. – Идите за мной, мистер Бэнкс.

Мы вышли в ухоженный парк, который с одной стороны поднимался вверх, с другой – спускался под уклон, ведь мы находились недалеко от вершины горы. Следуя за сестрой Белиндой мимо клумб с цветущими геранями и тюльпанами, я, время от времени бросая взгляд поверх аккуратно подстриженных кустарников, любовался чудесной панорамой, открывавшейся вдали. Тут и там на солнышке сидели пожилые дамы в бежевых халатах; одни вязали, другие мирно беседовали, третьи тихо разговаривали сами с собой. Остановившись, сестра Белинда огляделась и повела меня по лужайке, сбегавшей под уклон, к белым воротам, за которыми виднелся небольшой окруженный каменной стеной садик.

Здесь находилась только одна пожилая дама, она сидела на солнце в дальнем конце зеленой лужайки за узорным кованым столиком и раскладывала пасьянс. Поглощенная своим занятием, она не заметила нашего приближения. Сестра Белинда тронула ее за плечо и ласково сказала:

– Диана, этот джентльмен пришел к вам. Он из Англии. Моя мать подняла голову, улыбнулась нам и вернулась к картам.

– Диана не всегда сразу воспринимает то, что ей говорят, – пояснила сестра Белинда. – Если вы хотите заставить ее что-нибудь сделать, нужно повторить просьбу несколько раз.

– Простите, не мог бы я поговорить с ней наедине? Сестре Белинде идея не очень понравилась, и несколько

секунд она, казалось, пыталась придумать предлог, чтобы

отказать мне. Но и конце концов уступила:

– Если вы так хотите, мистер Бэнкс, полагаю, вреда не будет. Я подожду в комнате отдыха.

Как только сестра Белинда ушла, я стал пристально наблюдать за мамой, продолжавшей раскладывать пасьянс. Она оказалась гораздо меньше, чем я ожидал, и очень сутулая. Серебристые седые волосы были собраны на затылке в тугой пучок. В какой-то момент она подняла голову, посмотрела на меня и улыбнулась, но в ее взгляде я заметил затаенный страх – он появился после ухода сестры Белинды. Лицо у матери было не слишком морщинистое, но под глазами залегли две глубокие складки, напоминавшие следы порезов. То ли в результате травмы, то ли из-за болезни ее шея глубоко ушла в плечи, и, чтобы смотреть в сторону, ей приходилось поворачиваться всем корпусом. С кончика носа свисала, капля, я достал носовой платок и хотел было стереть ее, но вовремя сообразил, что это может напугать маму. После долгого молчания я сказал:

– Прости, что не смог предупредить о своем приезде. Понимаю, это может стать для тебя потрясением… – Я замолчал, увидев, что она меня не слушает, потом просто добавил: – Мама, это я, Кристофер.

Она взглянула на меня, улыбнулась почти так же, как прежде, и снова занялась картами. Я догадался, что она раскладывает солитер, однако следует каким-то своим, особым правилам. Ветерок сдул со стола несколько карт на траву, но она не обратила на это никакого внимания. Я собрал упавшие карты и протянул ей, она с улыбкой поблагодарила:

– Большое спасибо, но в этом не было необходимости. Я всегда жду, когда на траве соберется много карт, а потом поднимаю их разом. Ведь они не могут сразу слететь с горы, правда?

Я опять несколько минут молча наблюдал за ней. Потом мама запела. Она тихонько мурлыкала что-то, продолжая собирать и раскладывать карты. Голос у нее был слабым – я не мог разобрать, что она пела, но напев был легким и мелодичным. Пока я смотрел на нее и слушал, в памяти всплыла картинка: ветреный солнечный день в нашем саду, мама на качелях, она смеется и поет высоким голосом, а я подпрыгиваю перед ней и кричу, чтобы она перестала.