Двойник

— Поехали.

— Куда? — спросил Николай Иванович.

— На Шаболовкук, в РУБОП.

У Демина шло оперативное совещание. В приемной-предбаннике хрипела рация, надрывались телефоны, дежурный капитан еле успевал отвечать на звонки. Входили и выходили озабоченные люди, все в штатском, но с той особенной, милицейской хмуростью на лицах, которая сразу заставила Германа вспомнить времена, когда и он был таким же, как эти крепкие серьезные мужики. И если бы по воле начальства попал не в ОБХСС, а в МУР под начало Василия Николаевича, сейчас и он, возможно, сидел бы на оперативках, ходил в таких же затрепанных костюмах и лишь на официальные мероприятия надевал мундир с погонами майора или подполковника. Даже, может быть, и полковника. А что? Стал же Демин генералом, хотя сам в это не верил.

Карьера Демина двигалась как-то странно, рывками. В МУРе дорос до заместителя начальника второго отдела, «убойного», как его называли, получил подполковника. Потом неожиданно был назначен начальником райотдела УВД в Марьиной Роще, одном из самых криминальных районов Москвы. Но что-то там не сложилось, через три месяца он вернулся в МУР, а еще спустя некоторое время перешел в Региональное управление по борьбе с организованной преступностью на должность старшего оперуполномоченного по особо важным делам.

Герман в это время разворачивал бизнес на Украине и в Сибири, встречались они редко, но одна встреча запомнилась. Демина только что назначили начальником одного из оперативных отделов РУБОП и присвоили звание полковника. Он приехал в офис «Планеты» и, смущаясь, спросил, не сможет ли Герман одолжить ему пятьдесят тысяч долларов. Предупредил:

— Отдам нескоро, не раньше чем через полгода.

— Когда будет, тогда и отдадите, нет проблем. — заверил Герман, обрадованный возможностью оказать услугу старшему другу. Он не спросил, для чего Демину такие деньги. Мало ли для чего. Может, квартиру хочет купить. Или сменить старую «шестерку» на новую иномарку. Но Демин как жил в малогабаритной трехкомнатной квартире с женой-учительницей и взрослой дочерью, так и продолжал жить. И ездил на «шестерке», пока она окончательно не развалилась.

Через полгода он вернул долг, но так и не сказал, для чего одалживался, а Герман не стал спрашивать. Узнав, что Демин получил лампасы, Герман искренне обрадовался за него. Все же успел Василий Николаевич стать генералом, на самом излете карьеры, в сорок девять лет. В пятьдесят бы уже не стал. В пятьдесят полковников отправляют в отставку.

Оперативка наконец-то закончилась. Герман вошел в прокуренный кабинет, но даже начать разговор не получалось: все время звонил телефон, входили сотрудники.

— Давай отложим до вечера, — предложил Демин. — Не дадут поговорить. Это важно?

— Да как сказать? — неопределенно отозвался Герман. — Для меня — да.

— Тема?

— Хват. Вы спрашивали, что ему от меня нужно.

— Понял. Пошли отсюда.

Демин предупредил дежурного, что отъедет на полчаса, они вышли на улицу, прошли в соседний двор и устроились в беседке на детской площадке, усыпанной яркими кленовыми листьями.

— Осень, скоро опять зима, — проговорил Демин, закуривая. — Ну, что у тебя?

Герман сунул ему микрофон и включил воспроизведение. Демин внимательно прослушал запись и вернул к началу. На середине остановил.

— Все-таки тупые они, эти спортсмены. Интересно, почему? В боксе понятно, по голове лупят. Но и в борьбе, видно, то же самое. Когда тебя шмякают на ковер, и голове достается. С полковником он поговорит. Он даже не представляет, какие бабки через таких полковников проходят.

— Что из этого следует?

— Да то. Большие бабки требуют защиты. У вояк это дело поставлено так, что мало не покажется. Никакому Клещу нечего там ловить.

Он дослушал запись до конца и вернул Герману диктофон.

— Похоже, попал ты в расклад.

— Попал, — согласился Герман. — У вас не исчезло желание посадить Хвата?

— За что? Пленка? Прослушка не санкционирована, ни в какой суд ее не представишь. Херня.

— Как только я заключу контракт и передам подряд Кузнецову, меня уберут. Ивана тоже, чуть позже. И концы в воду. Для вас открываются оперативные возможности.

— Херня, — повторил Демин. — К Хвату есть подход посерьезнее. Тимура Джумаева помнишь? Туркмена, который деньги менял?

— Еще бы не помнить.

— Так вот, был недавно проездом в Москве один опер из Ашхабада. Когда-то он у меня в МУРе стажировку проходил. Привез мне копии протоколов допросов Джумаева. Я был тогда на все сто прав. Хвата дела. И с бабками, и с тремя омоновцами, которых убили. Джумаев его сдал с потрохами. Да и мудрено было не сдать, допрашивать люди Туркмен-баши умеют.

— Джумаева посадили?

— Расстреляли. Но протоколы остались. И это не херня.

— Так за чем дело стало?

— А ты представляешь, сколько людей и каких нужно задействовать? Это тогда, в девяносто третьем, можно было реализовать данные по горячим следам. А нынче не то. Нынче никто и пальцем не шевельнет. Трех омоновцев убили. Ну и что?

— Что нужно, чтобы шевельнули пальцем?

— Бабки, Герман. Большие. Заказ на такого, как Хват, очень больших бабок стоит.

— Сколько?

— Штук пятьсот.

— Долларов?

— Не рублей же. Это — сейчас. А станет он депутатом Госдумы — там и «лимона» не хватит.

— Лучше бы вы мне этого не рассказывали! — вырвалось у Германа. — Что же это творится в нашем возлюбленном отечестве?

— То и творится. Помнишь, я одолжил у тебя пятьдесят тысяч?

— Помню.

— Я тебе скажу зачем. Когда меня назначили в Марьину Рощу, на третий день ко мне пришли. Объявили: тридцать штук. С каких херов? Меня назначил Лужков. Объяснили: ты подчиняешься не только Лужкову. Я их послал. Через три месяца меня сняли. Не прошел аттестацию в министерстве. В РУБОПе меня заранее предупредили: пятьдесят штук. За должность. Что делать? Я сыскарь, Герман. Ни к чему другому не способен. Сказал себе: да и мать вашу, жрите, только дайте работать. Вот так и живу. В системе. Через меня крутые бабки проходят. Снизу вверх. Но я тебе клянусь: копейки к моим рукам не прилипло!