По дорожкам битого стекла (СИ)

Дани всё знал и понимал. Оттого делался не в меру язвительным.

— Ты взял его в группу только потому, что он дал тебе в первый же день знакомства, — повторял он.

Тем временем Эйден спокойно сидел рядом, ни слова не понимая по-русски.

— Ты ведёшь себя так, словно ревнуешь, — оскалился Герман.

— Я ревную нашу музыку к тому, кто приходит на всё готовое. Мы ни один год строили наш замок, чтобы позволить кому-то прийти и всё разрушить.

Глава 3

Статья в одном из популярных журналов, посвящённых рок-музыке.

«Человек, скрывающийся под псевдонимом Макс Тот — личность неоднозначная и, безусловно, яркая. Пусть даже порой он порождает больше вопросов, чем ответов. Он обладает весьма чёрным чувством юмора. Бывший вокалист «Opium Crow» согласился побеседовать со мной в своём загородном особняке. Он оказался мил, вежлив и порой откровенен. Мы сидели на веранде, цедя безалкогольный мохито. Бурная молодость в прошлом. Он изменился: не пьёт, завязал с наркотиками. Курит одну за одной красный «Мальборо» и улыбается немного грустно.

— С чем связан твой уход из «Opium Crow»?

— Я бы назвал это скоплением личных и творческих мотивов. Это был конфликт, который зрел уже давно, не один год, потом всё просто взорвалось.

— Жалеешь о том, что пришлось оставить коллектив, принёсший тебе славу?

— Глядя на шоу уродов, коим стал «Opium Crow» теперь, я ни о чём не жалею.

Он усмехается, кровожадно туша сигарету в пепельнице.

— Поддерживаешь ли ты отношения с кем-нибудь из участников группы?

— Мы иногда созваниваемся с Дани. Мне кажется, что за это время он стал мне ближе, чем за все те десять лет. Я его обожаю. Неординарный и талантливый человек, несмотря на то, что типичный басист.

— Тебя можно назвать сильной личностью. Каких-то пару лет назад ты ширялся, как Сид Вишез, и пил, как Джим Моррисон. Что смогло так положительно на тебя повлиять?

— Просто в один прекрасный момент ты понимаешь, что если что-то не изменишь, то умрёшь. Я уже пару раз умирал, мне надоело. Наркотики — это кайф, это бесконечный кайф. Но жизнь не может состоять только из одного удовольствия, это отупляет. Надо научиться видеть приятное во многих других вещах: творчестве, сексе, познании нового. У меня был трудный период в жизни. Я был задавлен своим внутренним миром, я ужасно уставал от туров, репетиций, записей. У меня просто не было тормозов.

— Я слышал, что ты не забросил музыку, и у тебя зреет собственный сольный проект.

— Да. Я думаю о своём сольном проекте и сейчас занят пассивной работой над ним. Перед тем, как что-то делать, надо выносить идею, она должна вызреть в голове и душе, прежде чем взорваться.

— Ты раньше много говорил о неприятии со стороны твоей семьи. Удалось ли тебе наладить с ними отношения?

— Скажу честно, я пытался, но они не поняли моего рвения. Для них я в первую очередь наркоман и асоциальный элемент, а уже потом музыкант. Это странная реакция со стороны семьи, где никогда не было выдающихся людей. Среди моих предков даже не было талантливых плотников или сталеваров. Все они были до отвратительного средними. Им бы хотелось видеть своего сына таким, нежели кривляющимся в телике. Мне не нравятся такие люди. Спасибо, конечно, что родили меня, но дальше я как-то сам.

— Говорят, что, в отличие от многих знаменитостей, выпускающих автобиографии, свою книгу ты действительно написал сам.

— Я написал её на русском, мне лишь помогли с художественным переводом.

— Преследовал ли ты цель наставить кого-то на путь истинный историями из своего бурного прошлого?

— Нет, я не думаю, что это может кому-то помочь. Все предпочитают учиться на собственных ошибках. Я просто рассказал о своих взлётах и падениях: о наркотиках, о том, как тяжело терять друзей. Я пытался рассказать правду, вопреки тому, что говорила обо мне пресса. Если почитать статьи о моих похождениях, то складывается порой неверное впечатление. Я просто раскрыл мотивацию всех моих странных и спонтанных поступков».

Как ни странно, Макс действительно остался доволен этим интервью, где не переврали его слов и не пытались придать его образу прошлой скандальности. Хотя, наверное, кто-то мог бы сказать, что вместо того, чтобы умереть, он утихомирился и сдулся. Сейчас он опасался, что публика может слишком прохладно встретить его альбом, или попросту не понять его. Это по-прежнему его голос и его музыка.

Глава 4

Дом был всё так же холоден и пуст, но, тем не менее, казался родным и знакомым. Здесь среди пыли и остатков мебели было приятно проводить время одному. Максу совершенно не хотелось нарушать этот мёртвый покой уборкой… Когда внутри тебя рай, становится наплевать на ад снаружи. В этом месте было так приятно умирать, словно ты снова забираешься в утробу матери, чтобы никогда не выходить из неё во враждебный мир.

По комнате ходили вороны, перерывая клювами хлам на полу. Макс пытался прогнать этих огромных птиц, но они лишь кричали и шипели в ответ. Тогда он доставал ружьё и расстреливал их в упор. Их кровь прорастала на полу алыми маками. У воронов не принято хоронить своих мёртвых собратьев.

Макс съездил в ближайший городок, купив пару литров бурбона и немного еды. Пища вообще не радовала его уже несколько дней. Останавливало только то, что надо было что-то есть, чтобы не падать в обморок. Он выпил бутылку виски за ночь. Приходилось постоянно отгонять птиц, чтобы они не выклевали глаза. Макс взял в привычку даже спать с ружьём. Ему снилось, что его ищут. Однажды утром он проснулся на полу с приставленным к виску дулом. Это была просто неудачная попытка застрелиться во сне. Так повторялось уже несколько раз. Что-то живущее в этом доме пыталось заставить его убить себя. Смерть владельца была чем-то вполне естественным для этого особняка. Макс оставался жив только потому, что был мёртв наполовину.

Дом всё пытался понять, к какому же миру принадлежит его загадочный паразит. Он спокойно существует среди этих ужасов и смерти, воспринимает как должное свои видения и сны. Может быть, он от рождения не человек? Нет, он просто проводник, он видит тонкие материи, всё знает, но никак не способен повлиять на увиденное. Это как проклятье провидца. Всё, что он может — это лишь рассказать о видениях, он глушит свой третий глаз, только не знает, что это никак ему не поможет. Всё остаётся тщетным.

По коридорам ходили тени. Это были люди другой эпохи. Все они уже давно умерли и нашли свой приют на кладбище за домом. Макс здоровался постоянно с тенью одного человека, которого он прозвал Полковник. Тот каждый раз впадал в ступор от того, что его видит живой. Его жена боялась Макса как огня. У них был отвратительный ребёнок, лишённый глаз. Он мог только ползать по полу и скалить беззубый рот. Как все братья и сёстры малыша-урода, он умер от пневмонии в возрасте одного года.

Макс с удовольствием наблюдал за молчаливыми тенями ребят из шестидесятых. Они были так обдолбаны, что не понимали, что мертвы. Что ещё раз подтверждало теорию Макса о мёртвых наркоманах. Мёртвая девушка с длинными волосами постоянно пыталась развести костёр в углу спальни, но у неё ничего не получалось. Макс даже был в неё немного влюблён и очень сожалел, что не может коснуться. Она ничего не говорила, только смотрела на него своими большими круглыми глазами.

Последние самоубийцы редко показывались на глаза, они всё больше жались к стенам в подвале. Дом очень быстро свел их в могилу своими видениями. Макс понимал, что ему самому недолго осталось. В углу подрагивало ружьё, и собственный мир стал вдруг ближе, чем всегда. Он бы мог с лёгкостью уйти отсюда и вернуться в свою прежнюю жизнь, но ему больше не было места среди людей.

Герман без конца курил опиум, разглядывая свой портрет в гостиной. Художник явно ему польстил. Герман был склонен считать себя уродливым. Его вообще тошнило от любых проявлений любви к себе. Когда все вокруг любят тебя, а перед домом без конца торчат толпы паломников, то лучший комплемент — это искреннее отвращение. Ненависть честна и не имеет под собой корысти. Если Эйден ещё раз назовёт его красивым, Герман точно взорвётся и изрежет своё лицо бритвой. Ему тридцать три и с годами он не становится лучше.