Мужские игры

- Пустое. Продристал, теперь пылишь. А мне так один хрен кого кредитовать, лишь бы доход банку.

- Да. Много ты о банке думал, когда Белковскому денежки подписывал.

Баландин, двинувшийся к лестнице, услышав фамилию "Белковский", вернулся.

- Белковский? Белковский?

- Да, тот самый. Твой корешок по "Олимпийцу", - освежил ему память Забелин. - Или тоже совпадение?

- Все мы работаем с теми, кому доверяем. Для банка надежней, - прорычал Баландин.

- Особенно если можно навар поиметь.

- Ну ты не заговаривайся. А то ведь тоже не посмотрю...

- В склочку обратить хочешь? Может, и обратилось бы, если бы не одно "но".

Он сделал паузу. И Баландин на паузу эту купился.

- Если бы что? - не выдержал он.

- Именно. Пиджачишко Клынин.

- Какой еще?.. Что ты здесь? Пришел, сорвал встречу, пылишь что-то. Может, не в себе? - заподозрил он. - Какая-то бессвязность.

- Может, и прошел бы у тебя этот номер, если б не Клынин пиджачишко, - со своей стороны посочувствовал собеседнику Забелин. - А так элементарное служебное расследование - и всё срастется: отказ в кредите, тут же кредит "ФДН", странная победа, докладная Клыни и моя, само собой. Да и лишние пятьсот тысяч рублев в кредите - тоже та еще бородавочка.

- Бездоказательно.

- Окстись, милый, - охолодил Забелин. - Этого-то не достаточно? Сам знаешь, Папа многое любимцам прощает. Даже воровство.

С удовольствием ощутил, как дернулся Баландин.

- Но не предательство. Тут он строг. Да и смысла больше нет.

И в ответ на вопрошающий взгляд Баландина пояснил чуть ли не беззаботно:

- Контрольный пакет, по существу, у нас сформирован. И к управлению, а тем паче к дивидендам никакой "ФДН" я на дух не подпущу. Пусть он хоть усрется, - усилил он впечатление на языке, близком собеседнику. - А значит, и интереса нет. Со всех позиций бессмыслица. И из банка со скандалом...

- Не пугай - пуганый.

- ...И денег тю-тю, - не обратил внимания на квелую реплику Забелин. - Так что выбором можно не мучиться. Ну, как, договоримся? Кстати, я твоему Белковскому пообещал за отказ пятьсот тысяч долларов. Пока в силе. Там на всех вас хватит. Вот так, Палыч.

- Ай ты, черт. - Баландин, заглядевшийся на что-то через стрельчатое окошко, хлопнул себя по ляжкам. - Дурацкий какой-то разговор. Еще и разругаться не хватало. Будто и впрямь не одно дело делаем! Влип ты, конечно, Палыч, но не чужие мы. И даже обвинения твои беспочвенные прощаю - вижу, что не в себе. Ладно, помозгую, как помочь.

- Вот и спасибочки. - Забелин придвинул ему телефон.

- Ты меня совсем за ссученного держишь. Подождешь до завтра.

- И так заждался.

- Сказано - до конца дня, - решительно объявил Баландин. - Бывай!

- Бывай, - согласился Забелин. - Я пока здесь побуду. Но если через час мне не сообщат, я для начала к вам спущусь. А потом... в общем, отсюда в Шереметьево.

Баландин развернулся, уперся взглядом в поднявшегося метрдотеля. Старик, навалившись на поручни, тяжело дышал.

- Тебе чего здесь?!

- Там... гости нервничают, - растерялся старик.

- Пошел. Скажи - иду.

- А мне - капучино, плиз, - попросил беззаботно развалившийся на диване Забелин. - Если не трудно, конечно... И Яну чтоб завтра же забрал, - добил он.

- Плохо ты кончишь, Палыч, - заверил Баландин.

В ответ Забелин растекся в обаятельной, под Макса, улыбочке.

Прошло сорок минут, когда раздался зуммер мобильного телефона.

- Алешенька! - услышал он радостный голос Наташи и понял - сработало. - Тут Максим вырывает. Ну, я сама бы... - Стар! Ты слышишь? - трубкой опять овладел сильнейший. - Только не падай там - сдался Белковский. Только что позвонил. Полная виктория! Вот так. Пока ты там груши околачиваешь, я подработал. Цени!

- Ценю! Кстати, раз скупка, считай, закончена, тебе надо собраться с духом и открыться Мельгунову.

- Надо, - поскучнел Максим. - Даже не знаю, как подступиться. Как бы его кондрашка не хватила.

- Алешенька! - Это опять была Наталья. - Я так за нас рада. Это так здорово. Но ты бы слышал - Максим разговаривал ну как король. Я даже боялась, что Белковский трубку бросит. Но ничего! Да, ты не забыл насчет вечера?

- Помню, помню, - погрустнел Забелин.

Зажатый меж оживленными любовниками Забелин скучал, тоскливо наблюдая, как рассаживаются на сцене музыканты. Это ж три часа муки, - безысходно подумал он. Но вскоре уже с нетерпением ждал начала. Потому что, чем дальше, тем больше ему досаждал Максим. Чувства мужчины к женщине имеют несколько степеней глубины. Человек, кем-то увлекшийся, не забывает на улицах с удовольствием таращиться на хорошеньких девушек. Влюбившийся, глядя на них, с радостью отмечает, что его возлюбленная краше всех остальных. Любящий - попросту перестает замечать других женщин. Максим пошел дальше - он вовсе не замечал никого вокруг, кроме Натальи. Каждую секунду ему требовалось что-то сказать ей, услышать ответ, да просто прикоснуться. А поскольку по инициативе Натальи они посадили Забелина меж собой, дабы вовлекать в общий разговор, то ему же теперь и доставалось. Макс попросту оттеснил его от спинки кресла и, навалившись сверху, щебетал что-то Наталье. Та изредка подталкивала его локтем, напоминая, для чего они пригласили Забелина. Максим спохватывался, делал участливое лицо, собираясь сказать что-то бодро -обнадеживающее. Но неизменно сбивался на разговор о Наталье. Причем требовательно ждал от приятеля комплиментов в ее адрес. Забелин, естественно, что-то буркал. И Максим на время отставал. Пока его вновь не подталкивала Наталья. Впрочем все влюбленые заражены общей инфекционной болезнью - эгоизмом. Любопытная болезнь - заражены влюбленные, но страдают от нее окружающие. Как ни старалась Наталья сделать разговор общим, но проходила минута-другая, и она сама помимо воли возвращалась к единственному, что ее волновало, - к ненаглядному Максику. Она вдруг ухватила Алексея за рукав, будто вспомнила что-то, что приведет его в чудесное расположение духа: - А ты знаешь, что этот дурашка додумался мне подарить? Шубу за десять тысяч долларов. Каково? Я понимаю, что у вас, у богатых, свои причуды и что на этом он не разорится, но - к чему этот шик? И, главное, куда мне в ней выйти?

Она нежно погладила гордо приосанившегося Максима.

"Однако. Жест истинно по-флоровски", - оценил Забелин. Значит, на все про все у крутого богатея осталось не больше двух тысяч долларов.

Максим в свою очередь собрался поделиться какими-то новыми откровениями. Но по счастью оркестр начал.

Забелин взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.

Из состояния задумчивости его вывел Флоровский, энергично ткнувший приятеля локтем.

Проследив за направлением пальца Максима, Забелин замер в изумлении.

Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной располагался - ошибки быть не могло - Жукович. Именно располагался. Нельзя было сказать, что он сидел. С отсутствующим, благостным лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся "Полет шмеля", и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, очевидно, жена, с трудом удерживала его руку в своей ладони, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр умолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.

- Никогда бы не подумал, - признался Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и - восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.

- Как говорится, на ловца и зверь... - Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, боясь упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке упустил-таки и долго без успеха бегал меж этажами. Максим и Наталья, расстроенные бездарно проведенным антрактом, волоклись следом. Нашелся Жукович после второго звонка в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.