Числа

ает, где эта Шамбала?

Теперь у Степы в руках была та самая газета, конфискованная у сумасшедшего охраной (он не знал, что именно ставит такую надежную помеху вражеским радарам – портрет Березовского, слово «Коммерсант», или вся икебана, поэтому решил не рисковать). Все произошло, как Степа и надеялся: секретарша Сракандаева подняла на него глаза, увидела фото на первой полосе и тут же о чем-то задумалась. Вопроса о цели визита не последовало.

Оглядывая приемную из-за газеты в крошечный японский монокуляр, Степа словно открывал карты адского пасьянса. Они ложились одна к одной. На стене висели две картины – маленькая и большая. Обе на военную тему, по последней моде, но Степа быстро понял, в чем их подлинный смысл.

Первая, очень старая, изображала отряд гусар, несущийся куда-то сквозь клубы голубого перистого дыма (в небе над ними висела аккуратная красная надпись: «Семену Кожеурову на память от бойцов четвертой Гвардейской орденоносной штрафной бронетанковой дивизии»). Вроде бы во всем этом не было никакого криминала, но картина называлась «Прорыв». Сорок третья гексаграмма «Книги Перемен» – комментарии были излишни.

С большой картиной дело обстояло еще мрачнее. Ее автором был некий Лукас Сапрыкин – видимо, кто-то из богемных приятелей Сракандаева. Она называлась «Курская битва». Одного этого было достаточно, чтобы испортить Степе настроение на весь день. Но то, как именно Лукас Сапрыкин увидел Курскую битву, вызвало у Степы спазм предсердечной тоски. Картина изображала розовую «тридцатьчетверку», стоящую посреди поля, по которому бродили огромные тигры. На башне танка сидел на четвереньках голый человек в маске Бэтмана и гадил прямо в открытый люк.

После этого удара под дых Степа уже не удивился, опознав истребитель «МиГ-29» в модели самолета, стоявшей на столике в углу приемной. Это было естественно – число «29» являлось главным союзником сорока трех, и где же было обретаться его ядовитым щенятам, как не в логове зверя. Дальнейший осмотр помещения, возможно, открыл бы Степе новые сближения и смыслы, но тут в приемную вошел раскрасневшийся с холода Сракандаев.

Он был такой же, как на фотографии, – похожий на хитрого хомячка, знавшего что-то такое, что делало его главнее не только лисы, волка и медведя, но и голого Березовского с калькулятором в руке.

– Вы ко мне? – спросил Сракандаев, пальцем отводя Степину газету.

Секретарша изумленно поглядела на Степу, потом – испуганно – на босса, потом опять на Степу.

– Я… – начал Степа, складывая газету, – я…

– Придется часик подождать. У меня одно дельце… Зоя, угости господина чаем, – сказал Сракандаев и прошел в кабинет. Степа успел заметить необычайно толстый дверной торец.

– Простите, – вставая из-за стола, заговорила секретарша, – господин… э-э-э… А вы, собственно, по каком вопросу?

– По личному, – тоже вставая и пятясь к выходу, ответил Степа. – Одну секундочку. Пидараску в машине забыл… То есть, извините, барсетку.

Закрыв за собой дверь, он со спокойным достоинством