Предел тщетности (СИ)

Дом соседки тяготел к современности и был вдвое меньше Решетовского монстра, приземистый, на два этажа, с покатой крышей, он был построен в угоду другой эпохе и несомненно человеком с хорошим вкусом. Мы взлетели на крыльцо, ветер стих внезапно и я успел, поплевав для верности, двумя ладонями пригладить волосы по бокам, пока Решетов возился у двери, старательно вытирая ноги. Хозяйка, предупрежденная заранее, ждала нас в прихожей. В облике генеральской пассии не угадывалось ничего, чтобы указывало хоть намеком на связь с потусторонними силами. Молодая женщина, лет тридцати, находившаяся в том счастливом возрасте, когда года можно убавлять смело, не нарываясь на лесть. Ладная, точеная фигурка, пшеничного цвета волосы, стриженные под каре, обрамляли милое, но вполне заурядное лицо. Серые в голубизну глаза, приветливая улыбка, про таких говорят «симпатичная», потому что не на чем задержать взгляд. Черты лица правильные, симметричные, но уж больно мелкие, никакого эффектного облика, присущего колдуньям, которых я видел в телевизоре. С такой фактурой можно не пройти фейс контроль в ночной клуб и понадобится куча свидетелей, чтобы составить фоторобот, настолько незапоминающимся был ее облик. Она поздоровалась, протянула изящную, будто кукольную руку, я смело шагнул навстречу, сделал несколько шагов и вдруг мельком увидел свое отражение в зеркале, раскинувшемся во всю стену прихожей. На меня искоса смотрел приказчик из торговых рядов, промышлявший мануфактурой — приглаженные в разные стороны, слегка влажные, словно набриолиненные волосы рассекал ниточкой строгий пробор посередине, оттого мое лицо приобрело заискивающе — подобострастное выражение — же ву при, мадам. Я не мог оторвать взгляд от того нелепого ужаса, что представлял, в итоге запутался в собственных ногах, споткнулся и упал, рухнул вниз, опрокинув хозяйку на пол. Спасибо не накрыл сверху, как племенной бык, картина первого знакомства была бы еще та. В довершение к существующему позору у меня слетел тапок с левой ноги, обнажив мозолистую белую пятку, хорошо хоть чистую. Я настолько сконфузился от произошедшего, что с бешеной скоростью стал подбирать слова для извинений, чтобы разрядить обстановку, но не нашел ничего умнее, чем сказать: «Надо срочно выпить водки».

Ксения, опершись на локтях, полулежала рядом со мной сантиметрах в тридцати и хохотала в голос, откинув голову назад. Сверху за спиной посмеивался генерал, я болтал ногой без тапка, сверкая пяткой, и думал, что сейчас умру со стыда досрочно, не дождавшись обещаний черта. Мне помогли встать, провели в комнату и усадили в кресло, как маленького ребенка, буквально за ручку, потому что я все еще находился в оцепенелом состоянии. Волосы Ксении приятно ласкали, коснувшись щеки, когда она наклонилась, чтобы усадить гостя поудобнее, нежная, почти фарфоровая рука провела по волосам, успокаивая, и я заметил, что меня бьет легкая дрожь.

Хозяйка мило улыбнулась, подбадривая, и ускользнула на кухню, присоединившись к Решетову, оттуда донесся еле различимый шепот, звон стекла, еще какие-то подозрительные звуки. Я весь обратился в слух и был тотчас же вознагражден за усилия.

— Он не такой придурок, как кажется на первый взгляд, — втолковывал Ксении генерал.

Я сидел в кресле посреди уютной гостиной в мягких тонах, обставленной в классическом английском стиле, вернее, в соответствии с тем, как я понимаю английский стиль. Сквозь плотные шторы еле пробивался свет, укутывая комнату полумраком. Широкие подголовники по бокам спинки кресла ограничивали мне обзор, и я по воровски подался вперед, слегка наклонившись, чтобы получше рассмотреть убранство комнаты. Успел только отметить про себя, что все детали интерьера подбирались не впопыхах, как со стороны кухни послышались шаги — хозяйка принесла поднос с двумя бокалами на тонких ножках, улыбнулась одобряюще и снова исчезла. Оливки, наколотые на деревянную шпажку, примостились лесенкой к стенке бокала с прозрачной жидкостью, я поднес напиток к губам и осторожно отхлебнул — ну конечно же, что еще могут подавать в такой обстановке, напоминающей салон, кроме коктейля в качестве аперитива. Находясь в эпицентре сумасшедшей жизни иногда трудно поверить, что в одном с тобой измерении еще существуют люди, способные не спеша потягивать вермут, разбавленный апельсиновым соком, в уютной викторианской гостиной, рассуждая об оттенках поэзии Перси Буши Шелли какого-нибудь. Вынув оливковые лесенки из коктейлей, я заглотил оба бокала разом, немного приободрился, ощутив приятную теплоту в желудке, и решил продолжить осмотр. На низеньком столике невдалеке от меня стояли пепельница, массивная настольная зажигалка и резная шкатулка из палисандрового дерева в индийских мотивах. Мне пришлось привстать, чтобы дотянуться до шкатулки, шкодливо оглядываясь, я приподнял крышку и увидел внутри сигары, уложенные плотной стопкой. Сигары были последней деталью, указывающей на то, что я попал в гости к человеку, чей мир никогда не входил в соприкосновение с моим. Такое же чувство меня посещало, когда я читал дневники французского сельского священника, воспитанного в иезуитском монастыре. Я не понимал многих вещей не потому, что не хватало ума, а лишь по причине разницы в воспитании, в среде, которая нас сформировала. Согласитесь, московская коммуналка на двенадцать семей в двухэтажном деревянном бараке находится на расстоянии световых лет от монахов иезуитского ордена. Как там у фантастов в книжках? Параллельные, непересекающиеся вселенные.

Подтянул пепельницу поближе к себе, закурил и понял, что совершенно не боюсь ясновидящую Ариадну Бубило — Райс.

В дверях снова послышался шум, я потянулся на звук и увидел в проеме генерала. Носкова стояла чуть сзади.

— Ну, я пошел. Оставляю вас одних, — голос Решетова звучал дружелюбно, но глаза были напряжены, — Никитин, постарайся больше не хулиганить, — он уже было двинулся к выходу, но в последнее мгновение повернулся в пол-оборота и шутливо погрозил мне пальцем, — не обижай хозяйку.

Носкова вплыла в комнату с новым, более объемным подносом, я обратил внимание — помимо коктейлей на нем отсвечивали две бутылки. Хозяйка поставила скромные дары на стол и села в кресло, напротив меня. Она молча разглядывала меня в упор, при этом могу побожиться, еле сдерживала смех. Создавалось впечатление, что женщину мучает икота, но она изо всех сил старается удержать ее в себе, чтобы об этом не догадались окружающие. Я же безмолвствовал, потому что решительным образом не знал, о чем собственно говорить. Такое впечатление, что внезапно остался в купе наедине с прекрасной спутницей, сидишь и мучаешься под стук колес — с какой фразы так начать разговор, чтобы ненароком не испоганить дальнейшую поездку. Пауза затянулась, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я бросил взор за окно, где в прорези штор бесновался ветер, полируя лужи и остатки снега.

— Апрель по моим прикидкам должен быть теплым, — как можно беззаботнее постарался произнести я, подражая Элизе Дулитл.

Женщина не выдержала, прыснула от смеха, попыталась собраться, у нее не получилось, и заливистый хохоток покатился эхом по комнате.

— Вы именно такой, каким вас обрисовал генерал. Никитин, так к вам надо обращаться? — отсмеявшись, забросила наживку Носкова.

— Не знаю уж, что он вам про меня наговорил, но сразу хочу развеять сомнения — я совсем не такой, а гораздо хуже, — пробурчал я. Чтобы как-то сгладить неловкость, подцепил одну поллитровку со стола и принялся разглядывать этикетку.

— Водки у меня нет, только джин и виски. Это из коллекции отца, он ее много лет собирал, привозил со всех концов света, больше для форсу. Повод для воспоминаний. Да не смотрите вы так, будто вас нарочно обидеть хотят.

— Чтоб меня так всю жизнь обижали, — я налил треть граненого приземистого стакана, походя отметив, что и посуда подбиралась с учетом характера напитка, строго в соответствии с ритуалом.

Выпил, перебив устойчивый вкус во рту, завалил полынь — траву вермута ветками можжевельника. Мне явно похорошело, еще пару подходов к бутылке и я почувствую себя в собственной тарелке.