Колледж Святого Джозефа (СИ)

Поднявшееся из-за горизонта солнце застало Анфису, сидящей на краешке матраса. Вася, который был больше не в силах бороться с усталостью, наконец, уснул, и даже медленно заползший на подушки первый солнечный луч не сумел его потревожить.

Анфиса сидела, подперев рукой подбородок, и разглядывала свидетельство о браке. Интересно, долго она сможет водить его за нос? Он ведь знал ее лучше, чем она сама. Чем чаще он будет задавать вопросы о Егоре, тем ближе она будет к провалу. Что Вася сделает с ней, когда поймет, какие чувства ее обуревают?

Анфиса вдруг с ужасом поняла, что все, за что она боролась и на что надеялась — ее маленькая всамделишная семья и собственный очаг — больше ей не нужно. Но теперь ей некуда деться…

Глава двадцать первая. Последняя

Прошло четыре года…

— Что мы тут делаем? — возмущалась Сонька, устраиваясь на стуле, — что это за дыра? Мы хоть в Англии еще?

— Это Блэкхит, — сказал Кирилл, — от Лондона всего восемь километров.

За прошедшие годы внешность четверых друзей претерпела кое-какие изменения. Соня обрезала свои длинные русые волосы и забросила высокие каблуки: теперь ее фаворитами были «конверсы» и рубашки в клеточку. Кирилл, чья внешность не допускала ярких вариаций, лишь сменил синтетику на кашемир.

— Спасибо, что приехали, — сказал Егор. Он тоже остриг волосы, но оставил стильную косую челку. Теперь он носил дорогой костюм стального цвета с кедами и часы за несколько тысяч евро.

Но самые большие изменения претерпела внешность Дженни. Она сбросила пятнадцать килограмм, обзавелась роскошной шевелюрой, стала носить boyfriend jacket с короткими платьями и выглядеть по-американски сексуально. Соня иногда бросала на нее завистливый взгляд.

— Почему мы встречаемся именно тут? — поинтересовалась она у Егора.

— Простите, что заставил вас тащиться в такую даль, — улыбнулся Егор, — у меня тут встреча.

Они встретились в уютном пабе, притаившемся на углу центральной улицы маленького английского городка. Рядом, через квартал, стремилась в высь старая церковь Всех Святых, что изрядно повеселило путешественников: они воспринимали как «свое» всё, что хоть как-то намекало на Хэллоуин.

— Значит, вы решили пожениться? — спросила Дженни у Сони и Кирилла.

— Да, — хором сказали они и хитро посмотрели друг на друга.

— Через год, — сообщил Кирилл, — вы приглашены.

Они жили и учились в Москве, но церемонию решили устраивать в родном городе.

— Тесть мне какой-то «свинохолдинг» презентует, — сообщил Кирилл, — так что через год мы вернемся насовсем, править городом Б.

— Ты с кем-нибудь встречаешься? — спросила Соня у Егора. Тот нерешительно кивнул.

Он познакомился с Олесей в колледже. Она была чудесной девушкой: миленькой, большеглазой, очень обаятельной. Крохотная блондинка из приличной и состоятельной русской семьи, она имела все нужные качества, чтобы стать его идеальной женой и чудесной матерью его детям. Егор почти смирился с перспективой такой же скучной и приличной жизни, какую по сей день вели его родители: с отцовскими периодическими пьянками и хождением по проституткам и материнским транжирством и истериками. Такая жизнь, по его прикидкам, должна была наступить примерно уже через год после пышной и торжественной свадьбы.

Егор привез Олесю в Б, чтобы представить родителям как свою невесту. Она легко сходилась с людьми и уже через пятнадцать минут весело чирикала с матерью и улыбалась подросшей Вике.

Господин Боряз был отстраненно вежлив и молчалив. Он наблюдал за Егором, который то и дело выпадал из разговора в свои мысли, или смотрел на телефон, или разглядывал лепнину на потолке, или гладил собаку — в общем, скучал. Господин Боряз плеснул скотча в два бокала, сыпанул льда и поманил сына на балкон. Там, оперевшись на перила и передав один стакан Егору, он задал один единственный вопрос:

— Сын, ты счастлив?

Егор оторвался от созерцания луны и островерхих крыш поселка и посмотрел на отца. Он смотрел секунд тридцать, после чего отхлебнул из стакана и сказал просто:

— Да.

В этом «да» господин Боряз углядел свои тихие семейные вечера с нелюбимой женщиной, когда хочется воткнуть нож себе в руку, лишь бы произошло хоть что-нибудь, унылые губернаторские приемы, где все друг друга ненавидят и презирают, а также вечную борьбу с собой и подступающей к горлу желчью. Он вздохнул, запустил руку в карман и достал оттуда свернутую вчетверо салфетку из кафе «Язъ».

— Когда случился скандал с томографами… — начал он.

— Папа, не надо… — скривился Егор.

— Дослушай! — властно велел господин Боряз, — когда случилась эта досадная неприятность, я имел разговор с Анфисой Павловной. Я предложил ей любую помощь, которую только смог оказать… Она, естественно, отказалась, будучи чрезмерно гордой, заносчивой и нетерпимой. Ну, ты сам лучше меня знаешь все ее положительные качества.

Его молчал, снова уставившись на луну.

— Тогда я спросил, если ей вдруг придется исчезнуть из города, не хочет ли она что-нибудь передать тебе через меня. Тогда она отдала мне это.

Господин Боряз протянул сыну салфетку.

— Почему ты не отдал мне этого раньше? — тускло спросил Егор.

— Она попросила меня. Она сказала, что эта записка должна оказаться у тебя в тот момент, когда ты будешь способен трезво мыслить и будешь способен выбирать. Будучи умной женщиной, она знала, что восемнадцатилетний юнец тут же кинется использовать любую информацию о ней себе во вред.

— Что в записке? — Егор взял бумажку у него из рук.

— Я не знаю, — господин Боряз хлопнул сына по плечу, — сделай правильный выбор.

Егор простоял на балконе довольно долго. Ему не хотелось снова ввязываться в эти отношения, пусть и виртуальные. Он знал, что дальше будет если не больно, то очень и очень некомфотно, и ему не хотелось объяснять свое взвинченное состояние ни Олесе, ни матери. Но и выбросить просто так, не прочитав, прощальную записку Анфисы Заваркиной, он не мог.

Егор медленно развернул листок.

[email protected]

Пароль: zdctulf,elent,zk.,bnm

Егор ожидал чего угодно: от сопливых банальностей до проклятий, отдающих жаром Ада, от ранящей душу холодности до пожеланий счастья. Но Заваркина была в своем репертуаре: интриговала, соблазняла и ухмылялась ему с этой бумажки с монограммой ресторана.

Он открыл ноутбук, вошел в эту почту и ткнул в письмо наугад.

Я не помню своей семьи. Но мое бурное воображение любезно предоставило мне и любящую маму, и папу, и даже бабушку, которая играла со мной в кубики и читала по слогам стихотворения. Их призраки витали надо мной тридцать лет моей жизни: незримые, бестелесные, беспомощные и бесполезные. Они не укрывали меня от невзгод, не мазали зеленкой разбитые коленки и не чинили любимую куклу. Да и вместо куклы у меня был учебник по юриспруденции: надо иметь внушительные багаж знаний, чтобы грабить нефтеперегонные заводы. Помнится, твоей любимой игрушкой была «Неорганическая химия»…

Став постарше, я, как и любая девчонка, тоскливыми зимними вечерами набрасывала в своем воображении образ прекрасного принца, который однажды прискачет на лихом гнедом коне, острой шашкой порубит на тонкие кусочки моих врагов и заберет меня в новую жизнь, в которой не будет ни грязи, ни пыли.

Я встретила его, когда мне исполнилось тридцать три. Он молод и настолько горяч, что даже волосы его цвета пламени.

Однажды мы лежали с ним на полу, щурясь на холодное мартовское солнце. Мы слушали музыку, которую он сочинил: рокападди, со всякими флейтами и матюками. Когда закончилась очередная песня, он приоткрыл глаза и сказал, что любит меня. Мне захотелось закричать в ответ: «Я безумно тебя люблю! Вместе с твоими флейтами, ремнями с дурацкими пряжками и косыми мыщцами живота, которыми ты так гордишься. Я отдала бы обе почки и жила бы всю жизнь на диализе только лишь за возможность целовать их каждое утро». Но я промолчала. И за последние тридцать лет моей жалкой жизни это молчание — единственное, о чем я жалею.