Журнал Виктора Франкенштейна

— Где-то образовалась закупорка, — сказал ей Полидори. — Жидкостям преграждена дорога. Вы позволите мне вам помочь?

— Охотно, — отвечала она. — Лорд Байрон рассказывал мне о ваших опытах с магнетизмом.

— С вашего разрешения, я присяду рядом с вами. Вот так. — Отодвинув стул от стола, за которым завтракали, он перенес его туда, где сидела она. — А теперь не могли бы вы сделаться совершенно пассивны? Свесьте руки по бокам. Уроните голову. Хорошо. Расслаблены ли вы?

— Дозволено ли мне говорить?

— Конечно.

— Да, я расслаблена.

Он пододвинул свой стул поближе к Мэри, так что колени их соприкоснулись. Затем он склонился к ней и взял ее руку.

— Я использую легкое трение. Чувствуете ли вы что-нибудь?

— Нет. Пока нет. Да, теперь чувствую. Я ощущаю тепло в форме круга. Размером с монетку.

— А теперь, Мэри, я, нимало не желая оскорбить вашу деликатность, попрошу вас поместить колени меж моих, чтобы мы в некотором роде сомкнулись. Готовы ли вы это сделать?

— Надеюсь, нас не увидит мой муж.

— Шелли уже успел оценить мою работу по достоинству. Не бойтесь ничего. Где именно сосредоточена боль?

— Здесь. Над самой брюшной полостью.

— Там располагается орган гипохондрии. Мне не требуется класть туда руки. Я помещу их на ваши виски — добавлю, божественные. Не будете ли вы так любезны опустить голову? Вот так. — Он приложил пальцы к ее голове по бокам и принялся раз за разом поглаживать. — Что вы чувствуете теперь?

— Тепло в большом пальце ноги. Правой.

— А теперь представьте себе, как тепло это перемещается вверх по вашему телу. Вообразите себе, что это огонь. По ходу продвижения он сожжет инородные тела.

Я хотел было заговорить, но взгляд Полидори заставил меня хранить молчание.

— Тело человеческое, — продолжал он разъяснять, — сделано из маленьких магнетических центров, составляющих один большой магнит. — Он взглянул на меня, ища подтверждения.

— Стало быть, во мне зарождается свободный поток электрической жидкости? Это и есть то, что происходит?

— Именно так. Разве не чувствуете вы тепла потока?

— О да. — Она вздохнула. — Боль растворяется.

— Скоро она пройдет совсем.

— Мне необходимо лечь спать, — сказала она. — Мне хочется спать. — Она поднялась с кресел и, не глядя на нас, вышла из комнаты.

Полидори взглянул на меня; лицо его имело выражение отчасти хитрое.

— Ее клонит в магнетическую дрему, — сказал он. — Все они испытывают необходимость во сне.

— Думаю, Полидори, вы на неверном пути. Магнетическая дрема — не причина, а следствие, вызванное действием куда более мощных сил.

— Я вас не понимаю.

— Существуют силы, о которых вам ничего не известно.

— В таком случае я буду признателен, если вы мне о них сообщите.

— Дайте срок, Полидори.

Думаю, с того самого момента он и решился преследовать меня, используя все коварство и хитрость, что были в его распоряжении. Он сделался охотником, я — его добычей.

— Как бы то ни было, Франкенштейн, позвольте мне указать вам на пульсации в вашем собственном теле.

— Если вам будет угодно.

— О да, мне определенно этого хотелось бы.

Спустившись к завтраку, Байрон застал следующую картину: Полидори стоял, склонившись надо мною, положив руки мне на бедра.

— Мы этим часто занимались в Хэрроу, — сказал Байрон, очевидно нимало не удивившись.

— Я наставляю Франкенштейна по части тайн магнетизма.

— Вот как? Я-то думал, вы собираетесь с ним совокупиться. Где почки? — Байрон оглядел блюда, расставленные на столе. — Увы, ответа нет. — Нагрузив тарелку копченым беконом, он пошел с нею к столу. — Куда мы сегодня отправимся? Куда проложим путь в этих краях? Что скажете, Франкенштейн?

— Почему бы нам не подняться в горы, милорд?

В присутствии Байрона Полидори не мог продолжать своих наставлений, и потому я возвратился к окну.

— Пожалуй, не стоит.

Я на время забыл о его хромоте. Он никогда о ней не упоминал, хотя, полагаю, стыдился ее. Знал я и то, что люди с физическим дефектом часто бывают от рождения подвержены сильным страстям.

— Раз уж мы у озера, воспользуемся этим. Вода — моя стихия. Известно ли вам, что я однажды переплыл Геллеспонт?

— На берегу есть небольшой замок, — сказал я ему. — Возможно, вам угодно будет его посетить. Некогда там были крепость и тюрьма.

— Нечто вроде знаменитого Шильонского?

— Этот не столь поразителен с виду, но живописен. Ходят слухи, что там водятся привидения.

— Вы верите в привидения? — спросил Байрона Полидори.

— Я ничего не отрицаю. Но все подвергаю сомнению. Мы должны повстречаться с этими привидениями, джентльмены. Шелли упадет в обморок.

— Мэри его поддержит, — сказал Полидори.

— Да, — отвечал Байрон. — Из них двоих она, думается мне, сильнее. Тот случай, когда курица имеет петуха.

Выражение меня шокировало, однако я постарался не показать виду.

— Можете не сомневаться, внутри эта барышня сделана из стали.

— Внутри у нее электрическая сила, — сказал Полидори. — Я только что успокоил ее с помощью оной.

— Вы ласкали ее бедра?

— Я воспользовался трением.

Байрон хотел было сказать что-то еще, но остановился, увидав Биши — тот вошел в комнату растрепанный и ошарашенный спросонья.

— А, Шелли, с добрым утром, — обратился к нему Байрон. — Мы собираемся посетить тюрьму. Как называется это место, Франкенштейн?

— Шато де Мармион. По имени семейства, некогда этим замком владевшего. Не знаю, кому он принадлежит теперь.

— Во всяком случае, мы оставим свои визитки. Доедайте же, Шелли, мне не терпится туда отправиться.

Я удалился в маленькую нишу, где меня скрывала от них ширма, отделявшая стол, за которым завтракали, от стоявших в беспорядке стульев и столиков, где навалены были газеты с журналами. Шелли вскоре вышел из-за стола, признавшись, что ему нужно воспользоваться ночным горшком, и Полидори с Байроном остались наедине. Я принялся было читать записки о достоинствах Клэпэмской секты, не обращая внимания на их приглушенные голоса, но потом прислушался.

— Она обладает двумя недостатками, для женщины непростительными, — говорил Байрон. — Она умеет читать и писать.

Того, что пробормотал в ответ Полидори, я не расслышал.

— Простите меня, — сказал ему Байрон. — К свету я привык не более, чем волк, отлученный от стаи.

Они, казалось, не знали о моем присутствии.

— По виду вы вполне общительны, — возразил Полидори.

— Я, как могу, стараюсь не выказывать своих чувств. Не хочу тратить их попусту ни на кого, кроме себя.

— Бы очень великодушны.

— Тем не менее у меня бывают приступы молчаливой ярости, когда я всем кажусь равнодушным. Вам об этом известно.

— О да. Я был свидетелем ваших судорог. Вы сильно краснеете. Однако не все ваши приступы, милорд, бывают столь уж молчаливы. Помните тот вечер в Хеймаркете, когда вы сбили с ног того человека?

— Милый мой Полидори, крики и оскорбления у меня всегда под рукою. Известно ли вам, что я могу заплакать по собственной воле? Смотрите. Я покажу вам. — На несколько секунд наступила тишина.

— Браво! — воскликнул Полидори. — Похожи на настоящие.

— Они и есть настоящие. Им недостает лишь причины.

Следующих нескольких слов, которыми они обменялись, я не разобрал — Байрон, кажется, подошел к столику и налил еще кофе. Вернувшись, он, должно быть, остался стоять, ибо голос его сделался более отчетлив.

— Знаете ли, в детстве я не переносил, когда приходилось вслух читать стихи — это вызывало у меня отвращение. Теперь я, сам не знаю почему, к этому занятию привык.

— Лишь бы стихи были ваши собственные.

— Нет, отчего же. Скажите мне, кто это написал. — Тут голос его переменился, сделавшись глубже и мелодичнее.