Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

Несчастные наследники, на которых немедленно набросились кредиторы, быстро поняли, что они купили кота в мешке.

Одним из первых указов герцога, поселившегося в бывшем замке Лира, был указ, повелевавший очистить дворцовые темницы. Когда Лир узнал об этом, он заявил протест: он считал, что выпустили на волю его потенциальных убийц. Но он не мог ничего поделать.

Таким образом, и Имоджин Перш оказалась на свободе.

До поры, до времени Лир себе в ус не дул. Его расчеты оправдались. Повсюду у него были замки, он избавился от долгов и был при деньгах. До поры, до времени. Двор его уменьшился совсем не намного и казался куда более блестящим, нежели дворы обоих герцогов, которые его содержали. К удивлению Лира, герцогов это раздражало. Лир — в чем мы уже могли неоднократно убедиться — при всем своем лукавстве был наивен, просто слеп. Он всех надул. И все решили ему отомстить. В конце концов он остался в проигрыше.

Когда кончился первый год и Лир вместе со своей свитой должен был перебраться в замок другого герцога, вдруг выяснилось, что никто не хочет дать ему людей — для сопровождения. Из-за этого переселение прошло не очень-то по-королевски. Кто приветствовал Лира? Кто расчищал ему дорогу? Пришлось Лиру и его придворным пережидать на обочине, ибо зять, который сразу же после отъезда Лира отправился на охоту, занял всю проезжую часть дороги — безусловно, он сделал это нарочно, назло Лиру.

Да и встреча, оказанная королю второй дочерью, не предвещала ничего хорошего: ни дочь, ни ее высокородный супруг не снизошли до того, чтобы лично поприветствовать Лира. Теперь король жил недалеко от прежней резиденции и в этой связи тут же выразил желание пополнить свою шайку новыми людьми, дабы защититься от убийц. Дочь Лира, к которой он обратился с этой просьбой и в приемной которой должен был много дней дожидаться аудиенции, ответила своему отцу, обладателю королевского титула, не очень-то любезно: мол, безопаснее всего ему будет отсидеться в одной из опустевших темниц его прежнего замка; темницы эти всегда к услугам короля. Теперь между Лиром и его дочерями установился такой тон; как мы видим, весьма резкий. Правда, он имел одно преимущество по сравнению с тоном, какой царил во время дележа наследства: он был искренним.

Во второй замок, то есть уже при весьма мрачных обстоятельствах, к Лиру в один прекрасный день явился с визитом Джонсон, директор театра. Тот самый Джонсон, который раньше тщетно пытался показать королю его жизнь в зеркале искусства и с которым Лир так своевольно и бесцеремонно обошелся. Высокий лысый комедиант, эдакий Брут, стал еще более хмурым. В своем потрепанном плаще он походил на олицетворение злого рока. Однако Лир обрадовался угрюмому субъекту. Джонсон напомнил ему былые дни. Лир — король лишь по названию — начал кое-что понимать. Он понял, что его дело — дрянь.

Как и в старые добрые времена, Лир велел Джонсону рассказать, какие пьесы шли у него на сцене. Труппа играла несколько новых пьес и старые. В серьезных пьесах, в греческих и римских трагедиях, по-прежнему трактовалась тема «монарх и государство»: произвол монарха, тирания.

На сей раз Лир не пропускал мимо ушей слова актера. Вдруг до него дошло: этот человек с почтением относится к идее абсолютной власти. Комедиант показался ему якорем спасения. За него можно было ухватиться. Ему можно было излить душу.

Мы-то знаем, что Джонсон был идеалист с возвышенным образом мыслей, что ему необходимо было чему-то поклоняться. Этого короля он видел на троне. Теперь король был унижен. Семья от него отвернулась, оттолкнула его; советники оставили, он был окружен недостойными людьми. И вот король обратился к нему, жалкому комедианту. Джонсон нашел, что это трагическая коллизия.

С умилением (удивленно и в то же время радостно) Лир отметил действие своих жалоб на честного человека из народа. Насколько король помнил, он обращался с ним раньше не очень-то милостиво. Столь странную привязанность и верность можно было встретить разве что у собак. У своих придворных Лир всего этого отнюдь не замечал. Они толпами покидали его.

Верный пес по имени Джонсон был приятен ему. И хитрый Лир, который, как кошка, всегда падал на ноги, слушая декламацию директора (в былые времена это было для него смерти подобно), мысленно прикинул: на худой конец, если дочери и зятья будут относиться к нему, как он того заслужил, на его стороне все равно останется монархический принцип, а следовательно, и этот фанатик-комедиант. Актер всегда сумеет что-нибудь придумать: народное движение, мятеж против герцогов. Прекрасно! Мятеж нетрудно будет раздуть и подпереть лозунгами наподобие: «Защита законного владыки от не помнящих родства дочерей», или другими в том же роде. Свой план Лир обсудил с Джонсоном, не сразу понявшим, к чему король клонит.

Но вот день, которого Лир так боялся, наступил: большая часть его слуг, давно не получавшая денежного и прочего вознаграждений, разбежалась, бросив Лира — короля лишь по названию — на произвол судьбы; наконец, после одной особенно безобразной сцены, дочь и ее супруг выставили Лира за дверь.

И король Лир в маленькой деревенской повозке оказался на проселочной дороге, с ним была полудюжина верных людей, в том числе и Джонсон, чья труппа осталась в городе и дала еще одно представление в замке, но уже без участия директора.

Хорошо, что стояло лето. Изгнанники могли переночевать под открытым небом и поесть, так как запаслись едой. Наутро Джонсон верхом вернулся в столицу и поднял всю труппу. Теперь он разобрался в ситуации и воспринял отчаянный план Лира. План как нельзя лучше пришелся ему по вкусу. Джонсон рассказал своим актерам, что приключилось с королем и на что его обрекла судьба: ясно, Лиру не оставалось ничего иного, как просить милостыню и спать на голой земле. Директор велел своим людям сочинить для пьесы, которую они в то время играли, соответствующие песни, баллады и куплеты и исполнить их как можно лучше. Разумеется, когда король правил, он был не очень-то популярен, но это не должно никого смущать. У народа память короткая. Его можно быстро разжалобить. Поэтому пусть храбро выдумывают и изображают в стихах изгнанного беспомощного монарха, которого судьба лишила трона и который в дождь и в бурю, в ненастье и в непогоду бродит по белу свету, причитая и проклиная; сегодня он тут, завтра там. Бедный король вынужден стоять на скрещении дорог с протянутой рукой.

Актерам и актрисам понравилась эта идея. А когда Джонсон снова примкнул к горстке людей в лесу — некогда огромная королевская свита растаяла окончательно — и сообщил о своем плане Лиру, тот нашел план потрясающим и полностью соответствующим его собственным намерениям. Только он, Лир, ни в коем случае, если говорить всерьез, не желает бродить в дождь и в бурю, в ненастье и в непогоду et cetera [15], даже одну такую ночь он не согласен провести без крова. Пусть Джонсон, его режиссер, не строит себе иллюзий. На роль мученика он не годится.

Джонсон проявил понимание и в этом вопросе, но счел своим долгом заметить: ведь Лир недавно выразил желание уйти в монастырь.

«Потом, — ответил король Лир, — после необходимой подготовки. Такие дела не решаются с кондачка».

Вечером король и его люди все еще ничего не придумали. Полил дождь, и началась непогода. Предложение возвратиться в столицу и молить о приюте Лир отверг. Тем более что дорогу развезло. В общем, дело было плохо. Спутникам не оставалось ничего другого, как устроить на ночлег Лира и двух людей из его свиты, для которых еще нашлось место, в повозке. Остальные кое-как примостились под деревьями в лесу. Только к утру дождь стих. Лир бушевал. Он проклинал все на свете. Ни одного дня он не желает жить на большой дороге. Своим спутникам он внушал страх. Кортеж двинулся дальше и устроил короля на день у какого-то крестьянина. Но Лир продолжал бушевать.

Джонсон тщетно пытался объяснить Лиру, что для пропаганды, которой необходимо заняться, их бродяжье существование могло бы стать поистине золотым дном. Он, Джонсон, знает недалеко отсюда одну заброшенную жуткую пустошь, где водятся ведьмы и прочая нечисть. Там иногда прячутся разбойники и прокаженные, летают совы, бегают дикие кошки. Это подходящее обиталище для короля, который бросил вызов всему свету. На пустоши надо пробыть недельку, хотя бы недельку. И тогда каждый признает, что если такое вообще возможно, если короля могли загнать бог знает куда, стало быть, в государстве что-то прогнило.