По дорожкам битого стекла (СИ)

Когда-то я сам стремился умереть. И я понял, что нельзя насильно заставлять кого-то жить. Эта жизнь станет страшнее ада. Что есть жизнь? Ничего! Концлагерь для души. Гнусный материальный мир для создания убогих материальных ценностей. Самоубийство — выбор нигилиста. Наркозависимость — весёлое самоубийство в рассрочку.

Я был рядом, когда его сердце остановилось. В этот миг мне стало страшно. Страшно, что я останусь здесь один. Я вдруг почувствовал себя совершенно пустым, стало холодно и темно, словно я стал вдруг единственным человеком во вселенной. Я просто стоял и смотрел на его тело, распростёртое на полу ванной. Так странно: цветы в волосах, на губах улыбка, игла в вене и мерцающий свет лампы. Я невольно вспомнил слова из нашей старой песни:

«Он всё знал», — подумал я тогда. В голове промелькнула хлипкая мысль: как жаль, что я не могу это сфотографировать, но ничего, я потом запомню, чтобы нарисовать всё в мельчайших деталях.

Я коснулся его губ, мечтая почувствовать вкус смерти, сковавшей его тело. Они были горькие, словно слёзы. Я целовал саму погибель, мечтая прикоснуться к грани неизвестности. Это был, наверное, наш лучший поцелуй.

Потом вбежал Дани, вызвал врачей. И именно тогда я осознал, какой я идиот. КАКИЕ МЫ ВСЕ ИДИОТЫ! Во мне мешалось моё подлинное знание мира и глупое мирское и смертное.

Они не хотели его спасать. Дани ругался. Он достал из кармана нож и просто приставил к горлу этого придурка в белом халате. А я просто сидел на полу и смотрел. Два укола адреналина в сердце. Медсестра вскользь заметила, что Макс очень красив, жаль, что наркоман. Как бы мне хотелось ей вмазать, смешать её лицо с грязным полом. Его увезли в реанимацию, а я остался наедине со своим кошмаром.

Я не узнал того, кто вернулся вместо него…

В скором времени я уговорил Германа забрать меня отсюда. По мне так уж лучше была смерть, чем больница. Я чувствовал себя отлично для полутрупа.

Песни для альбома обрели вдруг новый смысл, даже те, которые мы написали несколько лет назад. Я был жив. Но зачем? Все носились со мной, следили за каждым моим шагом. Из студии убрали даже бухло. Я с детства не чувствовал себя таким ограниченным в правах. Вся группа, наш менеджер и прочее окружении ни отходило от меня ни на шаг. Они следили, чтобы я снова не взялся за наркотики.

В конечном счёте, я сумел их построить, сказав, что худшее, что они могут сделать, это выгнать меня из группы, но как они запишут альбом без меня, ведь половина вокальных партий ещё не готова? Давление снизилось, но я понял, что вопрос о моем увольнении уже висит в воздухе. Уже не моя проблема, кого они найдут на роль нового вокалиста. Я уже не мог думать об «Опиюшной вороне», как о своём детище. Меня беспокоила лишь моя задница.

Я не употреблял героин с того раза больше никогда. Это стало последней точкой в наших с ним отношениях. При одной мысли об уколе меня мутило.

Мы записали альбом и поняли, что хотим отдохнуть друг от друга. Воздух между всеми нами искрился так, что грозил взорваться. Тогда я взял и дёрнул в Вегас по приглашению одной списанной рок-звезды. Там намечалась масштабная вечеринка среди заплывших жиром идолов восьмидесятых. Город не произвёл на меня впечатление. Я просто ходил по казино, ставил на «13» чёрное в надежде испытать свою удачу, но всё равно проигрывал. Мне патологически не везло в азартные игры, так что очень скоро я забил на это. На вечеринке я скучал, так как скука стала моим вечным спутником в этом путешествии в могилу. Я пил, хотя мне было нельзя: хотелось снова почувствовать себя прежним.

Потом я увидел классную задницу смуглой брюнетки. Мне вдруг подумалось, что если на лицо она окажется ничего, то точно пойду познакомлюсь. К ней подвалил какой-то стриженный мужик в костюме. Я решил, что если она пойдёт с ним, то она просто шлюха. Но эта девочка ловко его отшила. Я даже был готов ей аплодировать. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы побороть волнение и подойти к ней.

— Привет! Отстойная вечеринка, не правда ли? — сказал я.

Она кивнула со скучающим видом, оглядывая возникшего перед ней бомжа.

— Может быть, пойдём куда-нибудь нажрёмся? — моя прямота меня поражала.

Ципа ненадолго задумалась, созерцая танцпол.

— А пойдём, — сказала она, махнув на всё рукой.

Мы вышли и сели в мой арендованный лимузин. Кто же катается по Лас-Вегасу без лимузина? Я попросил водителя отвезти нас в хороший и нешумный бар поблизости. Мы просто пили и разговаривали. Я ничего не сказал ей о себе, вернее — о своей деятельности. Мы говорили о книгах и музыке. У нас не было общих пристрастий, но я понял, что вкус у неё, тем не менее, есть. И всё это время мы даже не удосужились узнать имена друг друга. Это был обычный милый пьяный трёп. Мы поехали кататься, прихватив бутылку коллекционного шампанского. Всё было очаровательно, безумно и как-то урывочно. Между нами вообще не было каких-либо намёков на секс, мы просто дурачились. Мне кажется, она просто нашла отличного собутыльника в моём лице.

С утра мы проснулись в моём номере. Мы валялись на диванчике в прихожей друг на друге. На столе стояла открытая бутылка текилы, кажется, мы выключились в разгар пьянки. Солнце светило сквозь здоровенное окно во всю стену. Я поскорее поспешил задёрнуть шторы.

— Голова болит, — сказала она. — У тебя есть аспирин?

— Нет, но я знаю хорошее русское средство — это похмелиться!

— Pokhmelitsa? — переспросила она.

Я просто реально не знал, как это переводится на английский. За все годы я не встречал тут аналогового слова. Наверное, это что-то типа национальной русской забавы. Пива в холодильнике не обнаружилось, так что в ход пошла текила. Ну и, как обычно, мы переусердствовали и просто напились снова.

— Чувствую, я надолго здесь застряну, — сказала она, растекаясь по дивану.

— Да оставайся навсегда, — сказал я в порыве чувств. — Да и вообще, будь моей женой?!

Она сказала, что согласна. Тогда мы вспомнили, что это Вегас, и тут не возникает проблем со свадьбой. Мы только сгоняли в ювелирный магазин за кольцами и поехали в церковь (или как это, вообще, называется?). Это был наш первый поцелуй, всё как в старые добрые целомудренные времена. И только потом я додумался спросить её имя — это была Катарина Фернандес, как выяснилась, известная актриса и модель. Вот так-то. Между прочим, моя действующая жена по сей день. Обо мне она тоже раньше не слышала, что означает, что не такие уж мы известные. В первую брачную ночь мы поняли, что действительно созданы друг для друга. Она была настоящей богиней секса. Странно, но я действительно влюбился, как никогда в жизни. Вот так иногда бывает, что самому не верится.

Кэт оказалась натуральной стервой, и это было скорее плюсом, чем минусом её характера. Женщина, способная поиметь всех, а они будет только рады. У красивых женщин редко бывает лёгкая судьба. Я говорю о настоящих женщинах, а не о шлюхах, что раньше окружали меня. Я столкнулся с ней впервые и был поражён.

Она родилась в американской глубинке в одном из однотипных маленьких городков, где все знают друг друга в лицо. Её отец был мексиканцем, а мать наполовину афроамериканкой. Я всегда замечал, что люди, в венах которых течёт кровь разных народов, оказываются особенно красивыми.

У Кэт было множество целей и стремлений, ей вовсе не хотелось сгнить заживо в городе своего детства. Она знала, что ждало её в этой дыре: замужество за одноклассником, пятеро детей, работа в местном супермаркете и год от года растущая задница. Так заканчивали все. Она видела этих людей, которые так упорно делали вид, что счастливы, но на самом деле были готовы пустить себе пулю в люб. Но не могли даже умереть, потому что их держали обязанности, дети и кредиты. Кэт не питала иллюзий стать звездой, ей просто хотелось другой жизни. Тогда она сбежала из дома и отправилась в Лос-Анджелес, чтобы стать стриптизершей. Она не была так наивна, чтобы соваться в Голливуд. В стрип-баре её заметил один из продюсеров и предложил сняться в порно. Она согласилась, потому что к тому времени уже потеряла всякий стыд. Кэт относилась к порно как к работе, не примешивая лишние эмоции. Ей было наплевать, что скажут о ней другие. Она не считала, что пошла туда от тяжёлой жизни. Это было для неё очередной авантюрой и поиском себя. Я не видел смысла осуждать её за это. Это так же бессмысленно, как и ревновать женщину ко всем, кто был до тебя. Я сам не был святым и не был ханжой. В конце концов, Кэт ушла из порно, получив контракт модели. Сейчас она начала свою карьеру в большом кино.