Аномальная зона

Профессор шагнул в таинственное нутро кабинета.

Луначарский, широко улыбаясь и привычно поглаживая чеховскую бородку, встал навстречу гостю, вышел из-за просторного стола, протянул руку, крепко пожал.

Несмотря на вполне партийный вид – тёмно-зелёный френч, перепоясанный кожаным ремнём, брюки-галифе, заправленные в козловые сапожки со сдвинутыми гармошкой мягкими голенищами, нарком просвещения походил больше не на пролетарского вождя, а на директора школы, озабоченного помимо успеваемости учеников ещё и многочисленными хозяйственными делами. Указав гостю на стул, он вернулся на своё место и открыл приготовленную загодя папку.

– Товарищ Чадов, – приступил он, перебирая лежащие в картонных корочках документы. – Я внимательно прочёл ваше письмо и пояснительную записку. Начатая вами работа имеет исключительный интерес как с точки зрения собственно науки, так и пропаганды антирелигиозного, естественно-исторического мировоззрения в трудящихся массах. Но… подобными исследованиями у нас уже занимается активно профессор Иванов в Сухумском питомнике. Его опыты по скрещиванию человека и человекообразных обезьян обещают оказаться успешными.

– У профессора Иванова ничего не получится, – безапелляционно заявил Чадов. – Он исходит из абсолютно ложных предпосылок. Межвидовое скрещивание – вчерашний день, мичуринщина!

Нарком, привычный к общению с научным людом, терпеливо и снисходительно покачал головой.

– Не стоит вот так, с порога, отметать всё сделанное профессором Ивановым. Я посетил в своё время его опытно-исследовательскую станцию в заповеднике Аскания Нова. Зрелище, скажу вам, преудивительное. И, позволю себе заметить, не для слабонервных. Вы только представьте: на одной поляне пасутся оленебыки, зеброиды, американские бизоны, которые считались полностью истреблёнными, но воскрешённые научными методами! А гибрид крысы и мыши?

– Пустяки, – отмахнулся Чадов. – Зачем нам помесь мыши и крысы? Чтобы продовольственные запасы советской власти уничтожать? Это всё учёные игры за счёт государства и трудящихся!

Не ожидавший такого поворота разговора, Луначарский стушевался слегка.

– Ну, крысомыши – всего лишь эксперимент… А вот опыты Иванова по искусственному оплодотворению животных могут иметь огромное практическое значение! Профессор уверяет, например, что путём искусственного осеменения сможет вызвать зачатие ребёнка во чреве матери от отца, который к тому времени уже умер! Сколько героев, погибших за святое дело Октябрьской революции, смогли бы оставить нам своё пролетарское потомство, если бы в те годы опыты профессора Иванова были уже завершены? А ведь нас, несомненно, впереди ждут новые классовые бои…

– Понимаю, – нетерпеливо кивнул Чадов. – То, что предлагает Иванов, уже имеет техническое решение. Достаточно, например, создать банк спермы всех руководителей партии и правительства, всех красноармейцев, уходящих в бой, хранить сперматозоиды героев в жидком азоте, и по мере необходимости осеменять женщин-добровольцев, а то и принудительно – жен обывателей. Пусть рожают нам детей, преданных революции! Это дело техники, методики отрабатываются, и Иванов, думаю, с этой задачей вполне справится. Но я, уважаемый Анатолий Васильевич, говорю сейчас о другом. Обещая вывести путём скрещивания человека с обезьяной новую породу людей или, точнее человекообразных особей, Иванов либо искренне заблуждается, либо сознательно вводит в заблуждение партию и правительство. Дело в том, что в своих опытах он совершенно не учитывает роли хромосом. А их набор у человека и обезьяны различен!

– Хромосом? – не понял нового для себя слова нарком.

– Да, именно хромосом! – принялся горячо объяснять Чадов. – Именно их следует рассматривать, как главных носителей факторов наследственности. Хромосомы были открыты ещё в конце девятнадцатого века. Эксперименты доктора наук из Колумбийского университета Томаса Ханта Моргана, проведённые на плодовых мушках дрозофилах, доказали, что…

– Ах, мушки! – усмехнулся нарком. – Это даже не крысы и не мыши! Иванов работает с приматами, млекопитающими, а вы… с мухами!

– Да бог с ними, с мушками! – закипая, перебил его Чадов. – Дело не в них. А в том, что никаких обезьянолюдей, полученных по методу Иванова, в принципе быть не может. Гибридизация возможна только при полном соответствии геномов обоих производителей. Суть моего открытия состоит в том, что я выделил и расшифровал пары хромосом. У человека их 46, а у обезьяны – 48! В норме в соматических клетках человека находится 23 пары хромосом, а в половых клетках – лишь 23 хромосомы. Однако при слиянии сперматозоида мужской особи и яйцеклетки женской количество хромосом удваивает…

– Ближе к сути, к практической, так сказать, стороне вопроса, – нетерпеливо заметил Луначарский.

– А на практике это означает, что половым путём скрестить обезьяну и человека нельзя! С научной точки зрения, – отрезал Чадов.

Нарком вышел из-за стола, в раздражении принялся вышагивать по ковровой дорожке просторного кабинета.

– Я так и знал, так и знал! – нервически теребил он бородку. – Вы, профессор, замкнулись в своей теории, если хотите, схоластике. Это, видите ли, вам наука позволяет, это нет… А наша большевистская коммунистическая партия как раз и стоит на том, чтобы расширять беспредельно границы возможного! Превратить невозможное, в том числе и с научной точки зрения, в возможное – вот в чём настоящий дух большевизма! Меньшевики, пораженцы, объясняли нам, что революцию в царской России в данный момент с точки зрения философской науки совершить невозможно. А мы совершили! Весь мир считал, что голодная, раздетая, плохо вооружённая Красная армия, с точки зрения военной науки не может победить Антанту с её пушками, танками, броненосцами и самолётами, а мы победили! То же и с природой. Мы не можем пассивно ждать от неё милости, подчиняясь каким-то там законам мироздания. И поверьте моему слову, учёные-большевики оседлают природу, перепишут её законы под себя, на благо пролетариата всех стран. Мы создадим новые законы природы – но природы нашей, советской, социалистической! А вы… хромосомы…

Чувствуя, что почва стремительно уходит у него из-под ног, профессор заметил:

– Но с помощью хромосом я как раз и хочу переделать природу, в данном случае – человеческую, по нашему с вами, большевистскому, образцу!

– Вот видите, – уже благосклоннее глянул на него Луначарский. – А то рассуждаете, как старорежимный знахарь! Берите пример с наших трудящихся! Знаете ли вы, что после публикаций в газетах, рассказывающих об опытах Иванова, в обезьяний питомник в Сухуми обратились сотни советских граждан, мужчин и женщин, с просьбой использовать их в опытах по выведению нового человеческого вида? Они предлагали себя для экспериментального спаривания с шимпанзе, орангутангами и гориллами, не требуя платы, а исключительно ради интересов советской науки. Вот что значит высокая пролетарская сознательность революционных масс!

Чадов слушал, упрямо набычившись, пылал тщательно выбритыми щеками, подрагивал возбуждённо ногой, а потом, сопя, расстегнул пузатый портфель. Долго шарил в его нутре, не глядя на наркома. Наконец извлёк пухлый чёрный конверт, в котором хранится обычно фотографическая бумага. Вытряхнул из него толстую пачку снимков.

– Насколько мне известно, результаты опытов профессора Иванова до сих пор нулевые. Он не зафиксировал достоверно ни одного случая зачатия при скрещивании человека и обезьяны. А мой искусственно выведенный гуманоид, обладающий признаками человека и обезьяны, – вот он, – и протянул фотографии Луначарскому.

Тот взял снимки, вернувшись за стол, присел, нацепил на нос очки-колёсики. Стал рассматривать изображения и отшатнулся, поражённый увиденным.

– Что это? – с гримасой отвращения вглядываясь в снимок, который держал на вытянутой руке, опасливо прошептал он.

С фотографии на него пристально, яростно и как бы даже осмысленно смотрела звероподобная морда – с низким по-обезьяньи лбом, пронзительными человеческими глазами, приплюснутым носом и вурдалачьими клыками, выступающими из-под верхней губы.