Аномальная зона

– К-какой, прс… пырстите, коммунизм вы прст… пырстроили?

– Режимный, – досадливо повела плечиком та, целиком поглощённая, в отличие от Эдуарда Аркадьевича, выступлением начальника лагеря.

А тот, подобно престарелому актёру, который, выйдя на сцену, оставляет за кулисами свою немощь и хворь, говорил всё увереннее, внятнее, и тяжёлая золотая рюмка не дрожала больше в его руке, а зрители слушали зачарованно:

– Творчески развивая учения великих Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, мы воплотили теорию в практику. Главный принцип нашего общества – каждому по потребностям, от каждого по труду. Трудящийся человек при режимном коммунизме не испытывает нужды ни в чём. У него есть участок работы, за который он отвечает, крыша над головой, постель, трёхразовое, медицинскими нормами обоснованное, питание. У него есть время для сна и для культурного проведения досуга. Всё как при коммунизме, товарищи. Но – с маленьким уточнением. Такой коммунизм требует от всех неуклонного соблюдения дисциплины. А поскольку мы, причём не по нашей вине, существуем в условиях вражеского окружения, – то и контроля. И даже принуждения. Но лишь тех, кто не понимает преимуществ существования в условиях такого передового общества. Таким принуждение только на пользу, друзья!

– Тот, кто не с нами, – тот против нас! – рявкнул, вскочив, красномордый подполковник. – И я их, гадов, давил и буду давить!

– Ур-ра! – воодушевлённо подхватил зал. – Слава полковнику Марципанову!

Дед, удовлетворённо и, как показалось Эдуарду Аркадьевичу, даже умильно оглядев собравшихся, кивнул и продолжил речь:

– Мы с вами свершили большое дело, друзья. И все радости моей жизни, как и ваши, были в основном так или иначе связаны с работой, нашей нелёгкой службой. Но сегодня я счастлив по особенному. И не только потому, что, презрев опасности, не поддавшись вражеской пропаганде, к нам присоединился мой внук. Причём так неожиданно, что кое-кто… кхе-кхе… даже принял его за диверсанта, шпиона… – и он шутливо погрозил пальцем своим заместителям.

При этих словах замполит покаянно прижал руки к груди и поклонился Марципанову-младшему, а мордастый подполковник, бесцеремонно отстранив Октябрину, потрепал как своего по плечу:

– Да ладно… Чего уж там… За одного битого двух небитых дают..

– Но правильно сказал наш товарищ Клямкин, – указал на замполита дед, и тот зарделся довольно, – что факт перехода на нашу сторону моего внука лишний раз подтверждает нашу историческую правоту. Всё передовое человечество, прогрессивная молодёжь с нами, друзья! А то, что вы его за шпиона приняли, – улыбнулся он замполиту, – даже неплохо. Это свидетельствует о вашей бдительности, о готовности каждую минуту пресечь любые вражеские поползновения. Поэтому я предлагаю выпить сейчас не за моего внука Эдика. За него мы ещё выпить успеем… – за столом дружно засмеялись. – Предлагаю выпить за нас. За нашу победу! Ура!

– Ур-р-р-а-а! – раскатисто подхватил зал.

Все задвигались, опять потянулись друг к другу рюмками и фужерами, зазвякало тонко золото. И Марципанов-младший, чокаясь с дедом, отметил не без удивления, что тот ожил будто, помолодел, пергаментные щёчки порозовели, замшелая лысина заблестела. Полковник уколол рысьими глазами внука и сказал вполголоса, растянув в улыбке синие губы и обнажив жёлтые, словно клыки, зубы:

– Смотри не подведи дедушку, сорванец…

Эдуард Аркадьевич послушно кивнул, выпил, и в голове у него закружилось.

Октябрина решительно взяла его опустевшую тарелку и принялась заваливать её снедью, шепча сердито по-свойски:

– Вы, пожалуйста, закусывайте, товарищ внук! А то мы ведь не как буржуи-интеллигенты пьём, глоточками да через соломинку. У нас всё по-честному, по рабоче-крестьянскому. Мы, чекисты, к водке, как к врагам классовым, беспощадны. До полного уничтожения! Так что тостов ещё много будет. Следующий, думаю, придётся вам говорить…

5

Дедушкина домоправительница как в воду глядела.

– А теперь, – вытянувшись во весь рост над столом, провозгласил замполит-тамада, – настала пора предоставить слово, так сказать, главному виновнику торжества… – Он многозначительно посмотрел на внука и объявил: – Слово предоставляется Эдуарду Аркадьевичу Марципанову-младшему!

Правозащитник, подогретый спиртным, встал, неловко шатнувшись, и едва не выплеснул коньяк из рюмки, зажатой в правой руке. Ему нередко приходилось участвовать в застольях по разным поводам, с разными людьми, говорить он умел и любил, тем более в такой ситуации, как сейчас, оказавшись в центре внимания. Правда, случай на этот раз выдался особый, прямо дикий какой-то, невообразимый совсем, и участники застолья – будто живые мертвецы, вышедшие из своих позабытых давно всеми могил, но…

«Эх, взять да и врезать им сейчас по первое число, – мелькнула в голове Эдуарда Аркадьевича шальная мысль. – Дескать, сатрапы вы, сталинисты недобитые! И мне, порядочному человеку, не то что за одним с вами столом сидеть – воздухом дышать, и то противно!» Но тут же, руководствуясь исключительно соображениями целесообразности, ради успеха грядущей разоблачительной миссии наступил на горло собственной песне, сказал прочувствованно:

– Уважаемые друзья! Я тоже… э-э… безмерно раз нашей с вами встрече. Надеюсь, что сегодня я наконец обрёл не только своего дедушку, но и… гм-м… родных братьев и сестёр в вашем лице… м-да… Много лет мне довелось прожить во враждебном, чуждом мире, где бал правят деньги – рубли, доллары, евро, и совсем не осталось места светлым идеалам всеобщего равенства, свободы, любви… – И тут же укорил себя мысленно: «Что ты несёшь? Про какие равенства и свободы впариваешь этим дремучим тюремщикам?!» А потому, ловко сменив пластинку, продолжил: – В мире, где всё продаётся и покупается, нет места равенству всех перед законом. Отсутствует социальная справедливость. Кто не работает, тот… гм-м… и ест. Причём есть хорошо, много и вкусно, товарищи. И я рад, что попал наконец туда, где не предали идеалы революции, социализма. Более того, совершили то, что не удалось пока никому в мире, – построили… этот… как его… какой коммунизм? – обернулся он к Октябрине.

– Режимный, – подсказала та.

– Во! Режимный, понимаешь ли, коммунизм. За него и выпьем, друзья!

Сидевшие за столами с энтузиазмом подхватили:

– За коммунизм! Наш, режимный! Ур-ра-а!

– М-молодец, – перегнувшись через Октябрину, потянулся к Эдуарду Аркадьевичу полной рюмкой мордастый подполковник. – Р-разрешите представиться: з-заместитель начальника лагеря по р-режиму и оперативной работе Иванюта Григорий Мир-ронович!

Разомлевший правозащитник, не моргнув глазом, радушно чокнулся с заклятым врагом:

– Рад знакомству. Не тому, конечно, у расстрельного столба, а теперешнему, – заметил Эдуард Аркадьевич.

Подполковник выпил и, навалившись на Октябрину, принялся объяснять:

– Вы, гр-ра-ажданин внук, на меня не обижайтесь. У нас знаете какая оперативная обстановка сейчас? Напряжённая. Сволочи всего мира, взявшись за руки, идут на нас стеной. От шпионов и диверсантов отбоя нет. А на мне знаете какая отс… отстветств-с-венность лежит? Кто, думаете, вражескую агентуру, всяких пр-редателей и саботажников, ведущих подрывную деятельность, выявляет? П-подполковник Иванюта…

– Гришка, отвали, – бесцеремонно отпихнула его от себя Октябрина. – Только капни мне коньяком на новое платье! Я тебя самолично, как вредителя и контрика, шлёпну!

– Ха-ха-ха! – развеселился подполковник и, прижав палец к губам, прошипел так, что ползала услышало:

– Тс-с-с… по секрету скажу: зверь баба! Я её… ха-ха… сам боюсь. Сказала – шлёпну, значит, шлёпнет!

– Да ну вас, – польщённо зарделась Октябрина. – Пустите меня. Пойду освежусь…

Она встала из-за стола, пошла по проходу, а подполковник, глядя ей вслед, цокнул одобрительно языком:

– Хороша с-стерва! Она на тебя, гражданин внук, явно глаз положила!

Он бесцеремонно удрюпался на освободившееся место, обняв дружески Марципанова-младшего за плечи, налил коньяка ему и себе. Опять выпили. Эдуарда Аркадьевича окончательно развезло.