Гравитация (СИ)

— Это была лиса, — слишком поздно доходит до меня правда о страшном ночном госте. И я начинаю смеяться. Мне и больно, и смешно, напряжение отпускает мозг. И я слышу как начинает смеяться и Гаспар. Сквозь веселый туман облегчения я начинаю понимать, что до этого вечера никогда не слышала его смеха. Глуховатого, слегка раскатистого, как далекий гром.

Мы продолжаем смеяться и тогда, когда возвращаемся в дом, он усаживает меня на стул и прикладывает к ноющему лбу пакет с замороженной фасолью. Мы смеемся над тем, что это были всего лишь лисы, забравшиеся в баки в поисках добычи. Смеемся над тем, что приняли все так серьезно. Пальцы Гаспара, холодные от пакета в его руках, осторожно касаются кожи, и я, все еще смеясь, внезапно снова вижу перед своими глазами, как он бесшумно, с мягкой, звериной грацией обходит дом, словно хищник, охраняющий свою территорию. Это видение преследует меня и потом, когда Гаспар уходит, а на дом опускается ночная тишина. Никак не могу выбросить из головы то, что он ведет себя так, словно считает мой дом чем-то своим.

Не знаю, как так получилось, но утро следующего дня омрачилось сразу же, стоило мне спуститься на кухню. Бодрое настроение улетучилось мигом, когда я включила телевизор, собираясь приготовить на обед что-то более необычное, чем те скромные кулинарные изыски из рецептов с интернет-сайтов, которыми я разнообразила обеды и ужины.

Нож в руке завис в тысячной доле сантиметра над распластанным куском мяса. Его острый край почти касался мягкой поверхности, не нарушая при этом ее целостности. Было сложно пошевелиться. Словно наваждение, текущее с экрана, приковало к себе, запретив отрываться.

С экрана на мир бесстрастно смотрело то, что оставил неизвестный художник, решивший, что так мужчина с фотографии, показанной мне накануне полицейским, будет выглядеть намного лучше без глаз. О том, что это тот самый пропавший, было сказано ведущим новостей, так как опознать тело смогли почти сразу. При трупе остались даже права и деньги, что лишь подчеркивало то, что убийцу не волнует что-то обычное для грабителя или наркомана. Убийца просто продолжал то, что начал создавать еще раньше, в предыдущее убийство.

Две жертвы — уже весомое обоснование для развертывания масштабной полицейской операции. Иногда мне кажется, что все люди в форме втайне очень рады таким событиям. Ведь это сродни первобытной охоте, которая будит азарт и огонь в крови. Обыватели же питаются домыслами и слухами, и медленный пожар истерии ещё не перерос в бушующее пламя паники. Между тем, матери с опаской разрешают детям играть на улице, отцы хмурятся, когда подросток задерживается с возвращением в безопасность родительского дома.

О чем не стоит думать, так это о том, что убитый жил, оказывается, совсем неподалеку от меня. Я не знаю — как и где убийца прикончил его. И мне совсем не нравится, что приходится теперь вздрагивать от каждого шороха.

Совершенно некстати на пороге дома оказывается Габриил. Одетый в дорогой костюм, с букетом цветов, с великолепной улыбкой, от которой любая женщина замертво падает в приступе восторга. Мы так и стоим — он, сошедший со страниц журнала, и я, облаченная в вылинявшую синюю рубашку и удерживающая на весу корзину с выстиранными вещами. Момент полон такой анти-романтики, что в воздухе просто ощутимо повисло мнение о том, что сейчас мы развернемся спиной друг к другу и сделаем вид, что не знакомы. Но бывший мой настроен крайне серьезно, а потому элегантно подхватывает тяжелую корзину одной рукой, протягивая мне букет.

Следующие полтора часа проходят в долгой беседе. Я тщетно ищу хоть малейшую зацепку, указывающую на то, что он — все тот же уверенный в собственной непогрешимости парень, идущий всегда только вперед. Но, на удивление, этого нет. И я всерьез задумываюсь над тем, что наши отношения заслуживают маленького шанса на попытку все исправить.

Таким образом, к вечеру бывший тонко намекает на то, что он не против однажды остаться. На ночь. Хотя бы на диване. Я еще не переварила собственную идею о новом шансе, и его намек хоть и не проходит мимо, но заставляет меня немного призадуматься. Он уже ушел, по — дружески обняв на прощание и окутав тонким облаком изысканных духов. Я же возвращаюсь на кухню, чтобы начать наводить порядок, стараясь так же упорядочить собственную голову.

Все развивается немного стремительно, и я думаю, что да прошедшее время слишком привыкла к независимости. Мне странно думать о том, что дома опять будет находиться человек, присутствие которого я попытаюсь снова медленно принять. Должно быть, я не до конца честна с собой, обходя главную причину моего явного нежелания менять что-либо в жизни. Моё одиночество призрачно и баюкает желание ни перед кем не оправдываться, когда я делаю что-то, выходящее за рамки. Я не готова поступиться собственным спокойствием.

От всего этого медленно начинает болеть голова. Словно в виски вкручивают раскаленный прут. Еще полчаса я борюсь с болью, но затем она одерживает верх. Проглотив пару таблеток, я добираюсь до дивана, стягивая по пути со стула покрывало, и устраиваю свою голову на мягкой подушке.

За окном уже темно. Пару минут я пытаюсь понять — в какой из реальностей нахожусь, слишком одинакова темнота сна и темнота приближающейся ночи. С бьющимся в горле сердцем выползаю из кровати и сажусь на край. Час ночи. Я всегда страдала впечатлительностью, и теперь она играет со мной злую шутку.

Я не ложусь этой ночью и спускаюсь вниз с большой подушкой. Мне страшно засыпать, и потому я коротаю время на диване за просмотром каких-то фильмов. В один прекрасный момент, когда стрелка медленно подползает к четырем часам утра, я внезапно думаю о том, что мне очень не хватает присутствия Гаспара рядом. С ним всегда есть чувство, что мою спину прикроют в трудный момент.

Глава 4

Гаспар поднимается на крыльцо, спокойно и размеренно переступая через две ступени. Шаги его длинных ног легко преодолевают пространство между лестницей и дверью. Он бросает короткий взгляд вокруг, который, несмотря на его непродолжительность, успевает отметить все — подушку, лежащую на краю дивана. Явные следы тщательной уборки. Вместе с этим он ощущает уже почти выветрившийся, слишком приторный запах мужских духов. На его лице не отражается ровным счетом ничего, и он, чуть улыбаясь, проходит дальше. Я наблюдаю за ним и мне, почему-то, очень хорошо от того, что он не выказывает удивления и не задает вопросов.

Как-то неожиданно, посреди разговора я понимаю, что однажды наши вечерние встречи прекратятся. Потому, что если я выбрала еще один шанс на возвращение бывшего, Гаспар окажется лишним. Что-то в наших с ним взаимоотношениях не позволяет уделять время кому-то ещё, и наша дружба граничит с чем-то, что не даст разделяться на Габриила и Гаспара. Это открытие застает меня врасплох, особенно тем, что я только сейчас поняла — насколько все эти встречи и спокойные разговоры обо всем сделали наше общение, начавшееся так обыденно, чем-то особенным.

— Я заходил на прошлой неделе, но тебя не было дома, — винные отблески в глазах Гаспара неярко вспыхивают, как далекие огоньки в темноте леса. Он неторопливо и уверенно чинит дверцу шкафчика для посуды. Не могу понять, как он умудряется всегда найти изъян или поломку в вещи, которые не видны или незаметны.

Гаспар поднимает голову, глядя на меня. Иногда мне кажется, что он гораздо старше, пожилой человек, заключенный в тело молодого мужчины. Глаза, заглядывающие внутрь тебя без осуждения или порицания, со спокойствием и вниманием.

— Я хочу пригласить тебя на одно мероприятие, — Гаспар закрывает дверцу, оценивающе рассматривая свою работу, — в эти выходные.

В прошлый раз он предложил мне прогулку по старинному кварталу города, где я ходила, разглядывая здания, построенные пару веков назад и дышащие стариной. Пока я восхищенно кружила на одном месте, разглядывая изящный и, одновременно, суровый стиль строений, увитых диким виноградом, Гаспар лишь улыбался и делился со мной историей старых домов.