Алёна и Алеша абсудр (СИ)

В красивом полёте падшего аиста крокодил подпрыгнул на кривых лапках - поцелую каждую чешуйку на ноге милой рептилии, - клацнул многомиллионлетними зубами и откусил указующий перст сказочника, поставил точку в сочинении на вольную тему.

Сказочник охнул, присел, оглядывал сочащийся обрубок, и, вдруг, захохотал с придыханиями старого астматика печника (который печку Ленину сложил по образцу доменной печи).

"Крокодил - не только Солнце проглотит, но и мой сказочный волшебный палец; в пальце том множество фокусов таилось - от платка до монетки! - Фокусник надрывался в хрип, но стыдился своей слабости, закрывал кровавой ладонью половую щель рта. - Ты спрашивал у меня дорогу к брату и мешку с деньгами, искал пути преодоления безумия, а, где оно спрятано, безумие путешественника, странника, топтателя дорог?

Я дам тебе дельный совет по навигации, юный погонщик крокодилов - без пальцев люди живут, и я проживу, а без денег люди чахнут, полевыми ромашками ложатся под лапы кротов.

Давным-давно, когда деревья скалили зубы в злобных усмешках, а с груш, вместо спелых плодов падали голые русалки с зелеными хвостами, я отправился на рыбалку на пруд - небольшая выемка с водой.

К ужину мечтал наловить ведро свежих, маленьких пятикопеечных карасиков - золото скифов в каждой чешуйке.

Караси - единственный вид рыбы в нашем пруду, где корова чувствует себя водолазом.

Сижу, ловлю, наблюдаю, как доярки готовятся к конкурсу народной самодеятельности - в Москву приглашены, в Большой Театр плясать, ногами сотрясать землю, вызывать злых духов из преисподней.

Я - по детской душевной наивности - полагал, что тренироваться - значит - работать, готовиться, танцевать, оттачивать балетные движения - так птица гнездо вьет на голове агронома.

Но доярки - вместо того, чтобы плясать под музыку - разделись донага, расхаживали по берегу, трясли достоинствами, пили вино и водку, громко хохотали, откидывали назад пряничные головы; радость Солнечная била из сборища, будто Луна развалилась на пять равных частей.

Ко мне подошла красивая Анфиса - молодая девка, но груди заслоняют горизонт; белая, сдобная - хоть сейчас на праздничный стол и маслом её намазывай.

"Друг мой сердечный, худой до схожести с ёлкой! - Анфиса положила Космические груди мне на плечи, задумалась, произнесла вполголоса, будто потеряла звон на колокольне. - Карасей ловишь, о желудке своем и матушки заботишься, а край Вселенной не видишь.

Для чего пришел в этот Мир и разгуливаешь в драных портках?

Иву от рябины отличишь, а добро от зла - никогда, потому что нет в тебе разбитого сердца Черномора!"

"Недоброе ты мне сказала, Анфиса! Ох, недоброе, даже тучи плачут за лесом! - я сдвинул брови, извлёк из-за голенища маленьких ножик - услада рыцаря. - О цели жизни говоришь, а к конкурсу песни и пляски не готовишься, словно палка с одним концом.

Надеешься, что чёрт за тебя проголосует, или Митька - с которым ты забавлялась в стогах сена, а потом придушила - воскреснет и поставит высший балл?

Присядь на пень, обопри голову о колено и задумайся о Судьбе села - так птаха малая размышляет о свадьбе с аистом!"

"Митька, стог сена, пташка - пустое это, придуманное, холодное! - Анфиса приподняла грудь и ударила меня по щеке - грудью, как молотом. - Мы готовимся к соревнованию, стараемся, из кожи вылезаем, а кожа у нас шелковистая, белая - на зависть негритянкам и собирательницам риса в провинции Пекин!

Потрогай мою кожу на внутренней стороне бедер, почувствуешь полноту власти над зебрами и конями!" - Анфиса откинула голову, задорно хохотала, и трупы с беззаботными лицами проходили за спиной девушки, не трогали нас, не посягали на самое дорогое - жизнь человеческую!

Я ладонью левой руки (испачкана в тесте - приманка для карасей) провел по внутренней стороне левой ноги красавицы, будто далматинца погладил.

Анфиса заплакала, утёрла слёзы длинной косой, поцеловала меня в макушку, строгая - декабрист перед расстрелом:

"Не мучай меня расспросами, отрок без ботинок!

Харизма красивой девушки - горная цепь: странная, с пропастями и острыми пиками, баранами и неподкупными порывистыми пограничниками.

В Москве заранее нас списали, пригласили для галочки, для кулинарии - мясо мы сельское.

Мы бы сплясали, спели, и нам - по договоренности - поставили бы нижний балл, но грамотами наградили и отправили обратно в колхоз, на заготовки брюквы для художников Подмосковья.

Художники брюкву трескают, ржут - коровы, а не деятели искусств!

Но мы - потому что красивые и умные, а женская красота даже из Чёрной дыры во Вселенной выскочит - перехитрим членов комиссии и расфуфыренную публику: профессора с бородками и молодыми козликами в любовниках, дамочки с водопроводчиками на коленях - блажь, пепел вулкана, а не люди.

Мы сделаем вид, что не нужна нам победа в конкурсе, не станем петь и плясать, а будем вести тихо-мирно, как в сельский полдень, когда Солнышко нежными лапками щекочет за ухом.

Разденемся в Большом театре догола, напьемся - и дальше - хоть трын-трава вместе с разрыв-травой в одной чашке.

Судьба даёт человеку не то, что он хочет, а - другое; играет Судьба, забавляется.

Ленка Березина с детства мечтала выйти замуж за комбайнера, простого труженика в залатанном грязном комбинезоне, пусть даже чёрт из преисподней выпрыгнет в ватнике - Ленке на радость.

Но Судьба не давала Ленке механизатора; подсовывала банкиров, нефтяников, директоров и - печальный - как одинокий мартовский кот - итог: Ленка Березина - жена стального короля.

Горюет в стокомнатном дворце, выход не найдёт, рисует пальцем на стенах лица изможденных пропойц механизаторов.

Мечтали в Москву на поезде поехать - боимся самолётов, а Судьба нам самолёт предоставила с юнгами.

История человечества длинная, а история тараканов - ещё длиннее; мудрые тараканы, усы у них.

Что усы? тараканы знают, для чего живут, а я не знаю, прелестная в своей белой наготе!" - Анфиса побежала - красиво, с колыханиями - подъем-опускание, опускание-подъем - волна морская!

Я не понял откровение Анфисы, раздумывал - в тот день не поймал ни одного карася, потому что забыл забросить снасть в воду - так схимник забывает своё имя.

Через неделю по телевизору в клубе смотрел (все смотрели, ахали и охали, даже Митька из гроба вылез, откопался, пришёл в могильной земле - мышь, а не покойник) - танцевально-певческий коллектив нашего колхоза завоевал первое место на выставке достижений народных талантов в Большом Академическом Театре, пробил окно в Западную Австралию.

Вскоре лауреатки прибыли домой - не все, меньше половины, а другие - замуж за миллионеров вышли, на устрицы и откровенность половозрелых философов клюнули.

Снова встреча у пруда - а я уже догадывался, прозревал, погружал голову в огромное - сердце гор в нём пропадёт - ухо Природы.

Анфиса на этот раз не разделась, шикарная, в пончо испанского конокрада; подошла, задумчиво кусала былинку, будто макаронину в итальянском ресторане.

Я об итальянских ресторанах читал, поэтому легко представил Анфису на столе среди глиняных дешевых бутылок с фиолетовым крепким.

"Мы выиграли, да, выиграли, а хорошо ли это? - Анфиса косила глазом на иву, словно не со мной разговаривала, а вела неторопливую беседу с водяным. - От нас ожидали плясок и песен, а мы - крепкие, здоровые, пахнем лесом и лугом - разделись догола и - самогонку глушим с пониманием, иногда - с остервенением голодных мышей.

Голые прохаживаемся между рядов, присаживаемся на колени членов комиссии, дуем на плеши - забавно, когда жидкие невесомые волосики на голове старичка приподнимаются от наших дуновений.

В зале шум и переполох - мужская половина за нас, а женщины - да кто их послушает, напомаженных? - против, будто каждой в глотку залили серную кислоту.

Старички в прелести нас наградили - все награды отдали за нашу простоту, потому что мы не стремились к победе, презирали её, плевали, не готовились, оттого она нам и навязалась веником в ноги.