Три дамы в поисках любви и смерти (СИ)

Он и раньше ей изменял, но она как-то смотрела на это сквозь пальцы. С кем не бывает? Мелькнуло и прошло. Ведь он был хороший муж и хороший отец. Но на этот раз было что-то другое. История эта продолжалась уже несколько месяцев, регулярно кто-то звонил, и когда она брала трубку, слышала лишь осторожное дыхание, а когда говорила: «Але!» или «Вас слушают!» — связь отрубалась.

Наверное, нужно было перетерпеть, да, конечно, мудрее всего было бы перетерпеть, переждать — именно так поступают мудрые женщины. Но, как оказалось, она не была мудрой женщиной. А может, в тот день у нее самой было не то настроение — погода, плохой сон, да просто не с той ноги встала. Короче, ее понесло…

Он сидел к ней спиной, и она видела его чуть сгорбленную спину, уже начинавший светиться затылок, чуть оттопыренные уши. И от этого его вида она почему-то впала в еще большую ярость. Вот, лысина светится, уши торчат, а туда же!

«Негодяй! Негодяй! — бушевала ярость в душе у Червонной дамы. — И я должна это терпеть! Я должна терпеть! Не буду терпеть!»

И ее прорвало.

— Кто это тебе звонит все время? — спросила она напряженно-ледяным тоном.

— А кто звонит? — спросил он тоже напряженным голосом.

И Червонной даме даже показалось, что проступающая сквозь поредевшие волосы кожа на его затылке чуть покраснела.

— Это я у тебя хочу спросить. Со мной не говорят, на меня только дышат.

Вот с этого и началось… Она встала не с той ноги… И погода… И поза, в которой он сидел, спиной, чуть сутулясь, поза, вызвавшая у нее особенную ярость… Да, даже поза! А ведь он совсем не хотел уходить тогда из дома. Да, погода, мокрый снег, да, устал, да свое, как у каждого, свое собственное настроение, когда бы просто посидеть в уголке на диване, уставившись в телевизор и ни о чем не думая. Она же, Червоная дама, распалялась все больше. И по-своему она, конечно, была права. Сознание этой правоты поддерживало.

Да, она — фундамент их существования, камень краеугольный, верная подруга, труженица. А он — просто негодяй, помойный кот, старый импотент, да! Тридцатилетняя Лолита? Чего уж там! Пора искать помоложе! С его-то развращенностью как раз.

Она кричала долго, летала, как на крыльях — огромных, черных, перепончатых крыльях, как у летучей мыши. И вот уже взлетела высоко-высоко — на вершину ораторского искусства, все было ясно и просто, как на ладони — она жертва, а он — негодяй. Она права, а он — тысячу раз нет. И он должен это понять.

Наконец, речь ее была победоносно закончена. Он встал и повернулся к ней лицом. Он был очень бледный и угол правого глаза подергивался.

— Ты меня никогда не любила… — сказал он тихо и даже жалобно. — Да, работа, дом, дети, хозяйка… Ты лучше всех! Но меня ты никогда не любила…

Он прошел в прихожую, оделся и вышел. Под этот мокрый снег, в дождливую метель… Вот так. Просто вышел. И уже не вернулся. Вернее, заехал, когда ее не было дома, взял кое-какие бумаги, свой ноутбук и все.

Но тогда, в тот вечер, четыре года назад она почему-то думала, что он вот-вот и вернется. Только немного успокоится, остудит голову под мокрым, противным снегом. И все ждала, все прислушивалась, не открывается ли тихо входная дверь. Но дверь все не открывалась. В десять часов она почувствовала, что слабеет и еще противный липкий страх, какой бывает, когда надвигается что-то неотвратимое. Она вынула из холодильника бутылку шампанского…

Праздничный напиток с новогодними веселыми пузырьками привел ее в чувство и вернул уверенность в себе.

«Я и так долго терпела, — думала Червоная дама. — Я столько терпела! Я должна была сказать! Я просто высказалась!»

Думала она и о том, что сказал он ей. В чем упрекнул. Она его не любила? Как это не любила? Тогда — зачем? Все — зачем?

Они давно были вместе, с двадцати четырех лет… Он был застенчив и довольно не уверен в себе, а она была сильной, спортивной, напористой. Это ему нравилось. Они были почти одного роста и когда она надевала свои высокие каблуки (12 см.), то была намного выше. Встречаясь с ним, она эти туфли не надевала.

Перед тем, как пожениться, они встречались почти год. Он был влюблен больше, но и она привязалась к нему очень скоро. Без него ей было неуютно и скучно, с ним она чувствовала себя как бы на своем месте. Да и замуж было пора. Пора! Пора! — говорила мать. Так любовь это или не любовь? Она думала, что любовь. Да нет, это действительно была любовь.

Другое дело, сколько людей — столько любовей. Когда он рассказывал ей про себя, впускал в свой мир, открывал душу, она слушала, конечно, и была, вроде, внимательна, но ей было это неинтересно. Он был какой-то другой. Совсем другой. Как вообще-то и все. Это надо понимать, это надо принимать, как данность. Ей было интересно на общем их пространстве и только.

Вместе строили они свою жизнь, совместный добробыт: квартиру, дачу, фирму по продаже евроокон, родили и воспитали двоих хороших детей, хлопот-то было море. И все, все добросовестно тянула она с ее энергией, спортивностью, напористостью. И вот результат: сын в Штатах, дочь замужем и уже получила гринкарту на жительство в Канаде.

Их жизнь обеспечена, стабильна, здоровье еще не подводит. А ему все мало, все чего-то не хватает. «Любви! — подумала Червоная дама с яростью. — Любви ему не хватает! Все есть — птичьего молока нет!»

И вспомнила, что его любимый торт — Птичье молоко.

Понятно, не так уж она обабилась: продажа евроокон не была мечтой его жизни, да и дети никогда не занимали целиком. Но ведь это жизнь, да, это жизнь. Потом есть еще такая хорошая вещь, как хобби. Ему надо было просто найти для себя какое-то хобби.

Червоная дама прислушалась — дверь ответила молчанием. За окном все валил мокрый снег. Может, он уехал на машине? В такую погоду? Нехорошо…

Она не поленилась накинуть шубу и спуститься на лифте вниз, выглянула во двор. Их машина стояла на своем месте, покрытая снегом, как ватой.

Она вернулась домой и допила оставшееся шампанское. Набрала номер мужа — он не отвечал. Тогда она набрала тот самый номер, из которого дышала прямо ей в ухо незнакомая женщина, она знала его наизусть — у них был определитель.

— Да? Я слушаю… — пискнул почти детский голос.

И тогда ее опять прорвало, она закричала, сама поражаясь своей грубости, своей вульгарности, как какая-то последняя уличная торговка, и даже упиваясь этим.

Что удивительно, на той стороне связь не отрубили — ее слушали. И не просто слушали, а как бы втягивали в себя, высасывая всю ее энергию.

Она не выдержала первая, бросила трубку и зарыдала.

Через год они продали фирму и разделили все через адвоката. Из нажитого имущества — квартира, дача, машина — он не взял ничего, все оставил детям и ей.

Всегда найдутся те, кто расскажет. Кто-то говорил, что он счастлив, кто- то — наоборот, кто-то — что он серьезно болен, кто-то — что открыл новое дело. Но она знала, что он по-прежнему живет с ней в ее небольшой квартирке в дальнем микрорайоне. Это был достоверный факт.

И уже после того, как дочь уехала в Канаду, она как-то столкнулась с ним лицом к лицу.

Он сидел в кафе за столиком, один, лицом к улице. Он вообще любил заходить в кафе и сидеть там один, особенно, если хотел что-то обдумать, как быть наедине со всеми. А она просто шла мимо, заметив его, остановилась…

Их разделяла только стеклянная стена и расстояние не больше метра.

Она стояла и смотрела на него, а он смотрел на нее. Сколько это продолжалось, трудно сказать. Время как-то остановилось. Она не могла бы сказать, постарел он или похудел, а может ни то, и ни другое… Не могла бы сказать, как он вообще выглядит и во что одет, она видела его как бы изнутри. Он был Он, с которым она прожила почти двадцать пять лет. И в то же время Он был не Он, с которым она прожила почти двадцать пять лет, а кто-то совсем другой.

Потом она просто пошла дальше, но в голове ее все-таки промелькнула наивная мысль, что сейчас он выбежит из кафе и ее окликнет. Но он этого не сделал. Все.