Три дамы в поисках любви и смерти (СИ)

Елена Попова

Три дамы в поисках любви и смерти

Дамы находят друг друга

Их было трое: Бубновая, Червоная и Крестовая. Могла быть и Пиковая, но она была им несимпатична и они, не сговариваясь, не допустили ее в свою компанию.

Разбежка в возрасте между ними была лет пятнадцать: одной сорок пять, второй пятьдесят с хвостиком, третьей почти шестьдесят. Из-за подобной разбежки они вряд ли могли так уж сойтись. Не возраст их свел, а похожая судьба. Так что из-за этой родственности судеб они сразу нашли, узнали, бросились друг к другу, понимая, что никто больше их так не поймет и не утешит, как они сами в тесном своем кругу.

Так, в толпище людей и на широких проспектах, где эти толпища протекают прореженной рекой, дети почему-то замечают только детей, а собаки собак, подтверждая в который раз могучий инстинкт родства и стремление к тождественности.

Бубновая (45 лет) была тусклой, небрежно подкрашивающейся блондинкой, немного усохшей и вытянутой, одевалась в свободные джемпера и длинные юбки, что делало ее еще более костлявой, усохшей и вытянутой, чем она была. Очков она не носила, но взгляд ее водянистых, неопределенно-голубых глаз был близорук, а веки всегда чуть припухшие, как будто она только что встала после долгого тяжелого сна. Побывала она и в браке, коротком и бессмысленном. Оба пытались любить друг друга и оба не смогли. Детей не было.

Как-то была она в одних совсем не обязательных гостях и именно поэтому курила одна на кухне, глядя в окно на освещенный перекресток. Тут-то и появилась Червоная (50 с хвостиком). Она была средней комплекции, чуть неуклюжая, в брюках, коротко и неудачно стриженная, о чем знала и что портило ей настроение. Хотя, если присмотреться, изначальной миловидности она еще не была окончательно лишена. С каким-то стуком даже рухнула она на хлипкий кухонный табурет и сказала:

— О! Ску-ка!

И потянулась за сигаретами Бубновой. Та протянула ей зажигалку. Взгляды их встретились, и они тут же поняли друг друга.

— Выпьем? — предложила Червоная и взяла стоявшую на полу у холодильника бутылку вина. — Не бойся, это я принесла. Я пью только свое вино.

Червоная не только побывала в длительном браке (муж ушел к другой), но имела двоих детей, которые жили далеко от нее, в иноземщине. Они виделись коротко и счастливо один, а порой и два раза в год (от этого-то и появилось у нее пристрастие к особо хорошему вину), но каждый день своей жизни, с утра, иногда даже с шести, и до вечера, порой очень позднего, она была одна (работа — это не жизнь), и особенно вечерами или в праздничные дни казалась сама себе несуществующим призраком, тонущем в безвоздушном пространстве.

Червоная ловко откупорила бутылку и разлила вино в высокие стаканы для сока, так как других в кухонном шкафчике не оказалось. Они замечательно посидели, обеим было интересно друг с другом. Бубновая больше слушала, но слушала внимательно, а Червоная говорила и тем более охотно, что ее с таким вниманием слушали. Так что договорились встретиться буквально через день, а потом вообще стали часто встречаться.

Крестовая присоединилась скоро, тоже в каких-то гостях. Она громко и весело смеялась, но глаза у нее при этом были печальные. Слово за слово, обе поняли — своя.

Напрашивалась в их компанию Пиковая, хозяйка дома, но что им с ней?

Все у нее было хорошо и даже отлично. Какой интерес об этом слушать? Похвасталась разок и ладно.

Крестовая (под шестьдесят) была как бы «кармической» вдовой. Она дважды овдовела самым натуральным образом, а третий ее муж, молодой и грустный, сбежал, испугавшись такой же участи. Она была полна, моложава, до сих пор кокетлива. Думать, за что такая судьба, ей было странно и страшно.

С сыном от первого брака она давно жила врозь, там и внуки без нее выросли. Вообще, жизнь ее была не заполнена до предела.

Все трое были из породы «жен». Не путать с женщинами-одиночками. Женщины-одиночки совсем другой подвид, крайне отличный. А женщины- жены — в прошлом ли, настоящем или будущем — это женщины-жены. Попадая в разряд одиночек (в отличие от одиночек натуральных), они вянут, хиреют, блекнут, увядают, просто растворяются, теряя охоту жить. Тогда как истинным одиночкам в таком качестве не так уж и плохо. Они по-своему довольны и любимое их занятие — вылизывать свою шерстку.

Женщины-одиночки — кошки.

Женщины-жены — собаки.

Так что, сошлись три дамы породы собачьей, сбились маленькой стайкой и стали жить вместе (духовно, конечно).

Бывало, они ссорились, как без этого, дулись друг на друга, обижали и обижались, прикалывали, насмешничали, но потом опять собирались вместе.

Как-то осенью, субботним днем Червоная заехала за обеими на машине. Настроение у всех в тот день было не то, чтобы очень, но впереди была целая суббота, а за ней воскресенье, короче, впереди только хуже. Решили поехать куда-нибудь.

Червоная оглянулась на подруг, сидящих на заднем сидении и, перед тем, как тронуться, сказала в который раз за это утро:

— Куда?

— Куда привезешь! — лихо воскликнула Крестовая.

— Да уж, куда хочешь, — добавила Бубновая.

— Девки, я же вас просто терпеть не могу за это! — сказала Червоная. — Какие-то дурищи безголовые! Не знаете куда — туда и попадете! Черту в пекло.

— А, куда попадем, туда и попадем! — опять лихо воскликнула Крестовая. — Хоть черту в пекло! Давай, жми на газ!

— Да, — сказала Бубновая. — И мне все равно.

Машина тронулась.

— Может, действительно куда-нибудь съездим? — сказала Бубновая с романтичной интонацией в голосе, расправляя прилипший к рукаву теплого жакета желтый листок.

— Куда? — поинтересовалась Крестовая.

— Да хоть в Прагу! Я за бензин заплачу.

(Вино в основном ставила Червоная, закуской занималась Крестовая, но Бубновая зарабатывала больше всех.)

— Была я в Праге, — сказала Червоная. — Приятно. А что дальше?

— И я была в Праге, — сказала Крестовая. — Приятно, да. А что дальше?

— Погуляем… — сказала Бубновая неуверенно.

— Столько пилить за рулем, чтобы прогуляться по Праге и выпить пива? Девочки, я не девочка.

— В этом мы как-то не сомневаемся, — сказала Крестовая, и это у нее почему-то получилось зло.

— Скажите спасибо, неблагодарные, что я вас вообще везу, — огрызнулась Червоная, и это у нее тоже почему-то получилось зло.

Вот так, переругиваясь, выехали за город, а потом решили проехать еще, где за водохранилищем был знакомый ресторан. Вроде, ехали как надо, сначала по просторному шоссе, потом по узкой асфальтированной дорожке, обсаженной средней высоты деревьями. Ехали-ехали, и вода уже поблескивала издали, а знакомого ресторанчика все не было. День был осенний, туманный, но не до такой степени, чтобы заблудиться.

— Заехала не туда, родная, — сказала Крестовая мягко.

— Я знаю, как ехать, — ответила Червоная.

Еще проехали и довольно долго.

— Нет, — опять не выдержала Крестовая. — Определенно напутала.

Червоная промолчала. Все смотрели на дорогу. И тут вдруг от дороги

пошла развилка, и на ней они увидели щитовой указатель, на котором было написано: «Кафе «Путник», 100 метров».

— Что-то не припомню такого, — сказала Крестовая.

— Так мы же по другой дороге ехали, — робко вставила Бубновая. Она иногда робела, как бы слабела душой.

Червоная опять промолчала.

— Ну, девочки, — сказала Крестовая. — Это же какие-то сто метров! Можно заглянуть. И название хорошее.

— Поэтичное, — тихо откликнулась Бубновая.

Кафе «Путник»

Через сто метров дорога тупо уткнулась в небольшой, легкий, как бы игрушечный домик, на фасаде которого, над легким, невысоким крыльцом светилась в тумане надпись «Путник».

Машин поблизости не было, и Червоная без помех поставила свою в самом удобном месте. От этого настроение ее немного улучшилось.