Месяц Аркашон

— М-м… Простите?

— Слежка — вовсе не обязательно плохо. Если есть высшие силы — а известно, хотя мне это и не слишком нравится, что без них невозможна непротиворечивая картина мироздания, — они ведь каким-то образом за нами следят. Поправляют путь, если вам доводится сбиться. Рассыпают зернышки риса, чтобы вы не потеряли маршрут. Берегут от…

— Позвольте, но то — высшие силы. Человечек с нотами имел какое-то отношение к высшим силам? Его ведь не они послали, а вы.

— Высшее вынуждено приобретать материальные формы, подчас весьма приземленные… Дело даже не в этом. Скажите, разве вы не испытываете трансцендентального одиночества?

— Я и не выговорю это, не то что испытывать…

— В современном мире, — не расслышала иронии Женщина-с-большими-ногами, — человека подменяют образы. Собственно, я потому вам все это говорю, что ваши танцы…

— Мои танцы?!

— Я была на вашем выступлении в Лондоне.

Наверное, я покраснел. Нет, я не скрываю от своих заказчиц, что танцую на улице. Напротив, я признаюсь в этом с гордостью: редкая, независимая, романтическая профессия. Тетка, готовая выложить кругленькую сумму за крепкий член, в среднем весьма впечатлительна и склонна доплачивать за романтику. Но я не вдаюсь в подробности, никогда не рассказываю, что танцую кино. Тем более не рассказываю, что иногда выступаю на фестивалях и в конкурсах. Если уличный танцор для Толстой Сумки — герой почти сказочный, вроде ловца жемчуга, то танцор с претензией, с авторской программой, не способный заработать искусством на жизнь, — фигура скорее комическая. Настоящее Искусство должно кормить; бедный профессионал — неудачник; непонятый художник в нашу эпоху — шарлатан или идиот. Мне не хочется казаться неудачником.

А Женщина-кенгуру меня выследила. В Лондоне я танцевал именно Искусство-с-Большой-Буквы.

— Ну и как? — спросил я подчеркнуто равнодушно, забрасывая в глотку текилу.

— Здорово, — ответила Женщина тоном естественным, безо всяких признаков издевки, или расчета, или лести. — Вы танцуете так же здорово, как трахаетесь. Я даже не ожидала…

Она сказала не «трахаетесь», она произнесла более откровенное слово, спорхнувшее с ее губ тоже совершенно естественно. Я вспомнил, как прошлым летом мы проснулись с ней впервые вместе в этой самой комнате, и тогда она тоже призналась: я даже не ожидала. Вот именно эти прохрипелись слова в такой самой последовательности: я даже не ожидала…

В Лондоне я тогда танцевал свой заветный номер. Мальчика из годаровского «Никотина», который бежит по парапету прямиком в смерть и успевает поправлять на бегу непослушную челку. Он еще надеется на что-то, а зритель — давно уже все понял. Зрителю только забавно, споткнется ли герой в залитую маслянистыми огнями Сену сам, или погоня все же ужалит его прощальной пулей.

Надо было, кстати, обидеться на «даже не ожидала». И тогда, и сейчас…

— Я могу помочь вам с ангажементом, — продолжала Заказчица. — У меня много знакомых в деловых кругах, в том числе и по части шоу-бизнеса. Мне самой принадлежит один небольшой зал в Париже. Если вам это будет интересно, можно подумать о моих инвестициях в вашу раскрутку… Вы великолепны. Вас еще ждет настоящий успех.

За второй текилой я сходил сам.

— И что же слежка?

— Я уверена, вы чувствуете, как человек отчуждается от себя, как его вытесняет фотографическое изображение, социальная роль, все многочисленные роли, которые он вынужден ежедневно играть — перед начальником, перед партнером, дома… На улице, сливаясь с толпой, он на мгновение чувствует себя самим собой, но тут же понимает, что его походка продиктована героем рекламного ролика… Вы что-то сказали?

— Я просто выпил.

— Да, и в какой-то момент человек начинает сомневаться в своем существовании. Чтобы понять, что ты всамделишно живешь, нужны сильные средства. Физическая боль, например… А соглядатай как бы удостоверяет ваше присутствие. Доказывает вам, что вы есть. Выделяет вас из толпы полутеней…

— С этой задачей прекрасно справляется обычное зеркало. И вообще — вы говорите про абстрактного современного человека, а мне до него дела мало. У меня нет этого специального одиночества, и я не хочу, чтобы за мной следили. И всех делов.

— То есть вы высоко цените ваше прайвеси?

— Можно и так сказать. Нервничаю, когда лезут в мои дела.

— Прекрасно. Это кстати.

— Кстати? А что же…

— С вашего позволения, я начну сначала. Как вы, возможно, помните, три года назад я потеряла мужа.

Я кивнул. Что-то такое она говорила. Дом этот, да еще и зал в Парижике — ясный пень, от мужа. Почил на мягком одре, в теплой бозе, под приглядом священника, в благости, с улыбкой на устах, напутствовал молодую жену беречь и преумножать.

— Нет, — сказала Женщина-кенгуру, — ничего вы не помните. Он не был старым человеком. 34 года. Моложе, чем вы сейчас. Это был несчастный случай. Он утонул.

— Извините, — пробормотал я. Хозяйка прочла мои мысли про старого хрыча и поняла, что я это понял.

— Здесь, в Заливе, — сообщила Молодая Вдова.

— Вы страдали? — сморозил я глупость. Черт возьми, понятия не имею, что надо говорить в подобных случаях! Теряюсь и начинаю дружить с самой отборной ахинеей.

— Я год носила траур… Вот есть такая расхожая фраза: не могла смириться с мыслью о его смерти. А так, оказывается, бывает. Я и впрямь долго не могла до конца поверить. Мне мерещилось, что он сейчас зайдет, улыбнется… Это продолжалось довольно долго. В какой-то момент я поняла, что могу сойти с ума.

Я кивнул с важным видом: дескать, да, сойти с ума — нормально, милое дело в сложившейся ситуации.

— Но, в общем, вечно это продолжаться не могло. Я стала возвращаться к жизни, — на этих словах Вдова чуть заметно потянулась и чуть слышно щелкнули суставы. — Нужно было вникать в дела. Вы знаете, как устроен бизнес, — деньги, чтобы не исчезнуть, должны крутиться, обмениваться на ценные бумаги и обратно…

— Как бетономешалка, — подтвердил я. — Если центрифуга остановится, бетон застынет.

— Обычно с кровью сравнивают, но можно, конечно, и с бетоном… Постепенно у меня стали появляться мужчины, потом случилась полоса сексуальных экспериментов, одним из которых были вы…

— Весьма польщен.

— Не обижайтесь… Как еще назвать, когда нестарая женщина нанимает себе мужчину?

— Я не обижаюсь. Напротив. Эксперимент — звучит гордо. Человек-эксперимент…

— Я предлагаю вам еще один эксперимент.

— Какой же?

— Остаться здесь, у меня, на месяц, может быть на два. Вы получите хороший гонорар… в пять раз больше обычного.

— Это хорошо, но в чем состоит эксперимент?

— Вы согласны, что эмоциональная сфера похожа на плющ?

— На плющ?

— На плющ. Он может распластаться какими угодно узорами, может быть красив или уродлив, принимать самые причудливые формы… Но все равно ему нужна стена. Понимаете?

— Нужна стена, — пробормотал я в режиме попугая.

— Вот видите, вы меня понимаете! Такой стеной для моей психики был муж. Я будто бы жила не сама по себе, а относительно мужа… Три года прошло, а я словно до сих пор облокачиваюсь на ту же самую отсутствующую стену.

— И? — спросил я.

— Станьте этой стеной! — похоже, изживая скорбь, Сногсшибательная Вдова подрастеряла львиную долю винтиков.

— В смысле?

— Сыграйте роль моего мужа.

— Где, господи?

— Здесь. Передо мной.

Женщина закурила тонкую длинную сигарету с запахом мяты. Да, курить. Я достал свои «Лаки-Страйк Лайтс»…

— Извините, я не совсем понимаю. Что значит — сыграть роль?

— Вы переймете его походку, его привычки, я расскажу вам о его заветных словечках. Будете носить его одежду… — Учительница Фей порывисто наклонилась и положила мне на колено холеную ладонь. Колечко белого золота на безымянном пальце ярко сверкнуло брильянтовой крошкой.

— Но вы же знаете, что я — не он!

— Про фотографию я тоже знаю, что это не он, а лишь фотография. Лучше живой человек, чем изображение, правда?