Загадка да Винчи, или В начале было тело

Фьори с почтением, почти с религиозным преклонением относится к анатомии. Поэтому «помощь», которую предоставляют хирурги, кажется ему грубой, наглой профанацией, он воспринимает ее как насилие, нанесение увечий человеческому телу. Для хирургов изучение анатомии — необходимая формальность, и, воспринимая ее таковой, они подходят к ней с должным лицемерием, морфологию они считают уже умершей как науку, так как она не способствует легкому достижению успеха, не делает «прорывов» в научных исследованиях и не помогает заработать деньги. За это Фьори терпеть их не может.

Он продолжает: "Анатомия — окаменевшая дисциплина, — как-то раз сказал мне Квадри, обнимая меня на прощание. И после этого спросил меня, почему я выбрал именно анатомию. Я подумал над его вопросом, и, когда он опять возобновит эти свои исследования, я отвечу ему: Анатомия на самом деле служит убийцам, и в особенности садистам и палачам, торговцам человеческим мясом, а также любителям биологии, естественных наук и изобразительных искусств и всем тем, кто увлечен природой, восхищается изысканным строением живых тел. Ты сам прекрасно это знаешь. Как видишь, анатомия — поистине фундаментальная дисциплина!"

Квадри реализует четкие, давно запрограммированные амбиции. Настоящий ученый проводил бы ночи за рабочим столом, у него голова бы трещала, он корпел бы над микроскопом — как показывают исследователей в кино — ради того, чтобы постичь суть великой Болезни, но это не для него, он предпочел отказаться от такого пути. Он знает, что во всем мире ученые от уровня Нобеля [12] до простого аспиранта трудятся до седьмого пота в лабораториях, которые стоят целые состояния. Вирусы и мутации генов, микротравмы и врожденные пороки — все это недостойно его времени и внимания так же, как и выяснение причин возникновения опухоли. Он просто ее вырежет, а потом посмотрит, что будет происходить с человеком, которому он ее удалил.

Я согласен с Фьори, но не говорю ему этого, потому что он принялся зачитывать мне другой отрывок из брошюры:

«Увеличение количества хирургических операций позволило собрать точные данные, на основе которых были сделаны убедительные выводы о результативности такого метода борьбы с раковыми заболеваниями и о длительности периода, на который наши хирурги продлевают жизнь пациентов. Здесь приводятся сведения не за весь период работы клиники в этой области, а только за последние тринадцать лет. Такой срок потребовался для того, чтобы установить, сколько лет жизни было отпущено нашим больным после операции».

Какой-нибудь больной, живущий где-нибудь в Венето [13] — в области, в которой особенно распространилась болезнь, — сколько бы ему ни оставалось жить после операции, успеет передать в наследство своим детям (по закону Менделя [14]) мельчайший вирус или крошечный сбой в последовательности хромосом, из которого разовьется еще более изощренная разновидность Болезни.

Молодая, скромная и бестолковая лаборантка, подняв голову и как бы стряхнув с себя тяжелую сосредоточенность, говорит, что эти стихи ее очень взволновали. Ее личико проглядывает из распущенных волос.

Я закрываю книгу, а мой друг-доцент откатывается немного в кресле, чтобы лучше разглядеть молоденькую женщину в облегающем белом халате, ее круглые колени, в которых как будто нет коленных чашечек; пальцы, держащиеся за страницу тетради с желтой обложкой; немного детские черты лица, на которых сейчас изобразилось напряжение от интеллектуального усилия.

Она смиренно выслушивает мое объяснение, но ей неинтересно. Я говорю, что Вийон один из первых поэтов городской культуры, что он является предшественником Возрождения. И по ее глазам видно, что она понимает все очень буквально и понятия не имеет о том, что за моими словами стоит бродяга с большой дороги и жадный любитель всех удовольствий жизни. Кто знает, дошла ли она уже до буквы «В» в энциклопедии, которую составляет в своей голове, или еще нет…

Но эта девочка, вошедшая в кабинет Фьори застенчиво и ни на минуту не опоздав, явно удивлена тому, что научной брошюре Квадри я противопоставил моего Вийона. Я говорю, что, по моему мнению, культура должна отталкиваться не от материи, но от самых нейронов. Мне хочется вызвать у нее изумление, смутить ее ум, и я заявляю, что сейчас настал момент аннулировать кибернетику коры головного мозга, выжечь подчистую запылившиеся отложения нашей памяти, сменить устаревшие способы кодирования информации, которые теперь можно сравнить разве только с допотопными исцарапанными табличками. Но ее головка явно не готова утруждать себя поиском мало-мальских возражений на мою абсурдную речь, она даже не может сконцентрироваться на том, что я говорю, и поэтому переводит взгляд на окно, по которому стекает дождевая вода.

Лампа освещает коллекцию черепов, которые аккуратно расставлены по полкам вдоль стен, рассортированные по размеру, от микроцефала до макроцефала, емкости для мозга любого объема, с приклеенными на лоб этикетками. Помощница Фьори аккуратно записывает то, что он ей диктует, в тетрадь с желтой клеенчатой обложкой. Он учит ее, как проводить анализ спермы, что можно установить по ее физико-химическим свойствам и процентному соотношению подвижных и неподвижных сперматозоидов, по тому, насколько они живучи, и как выявить патологии.

Я спрашиваю ее, как правильно получить от пациента семенную жидкость.

В стерильную пробирку, — отвечает она.

Но как?

"Я не думаю, что пациент обрадуется, если вы будете добиваться от него спермы, сжимая яичко", — подкалывает ее Фьори, и, пока она медленно соображает и еще не залилась краской, я предаюсь фантазиям. Я представляю себе, как после практики она войдет в лабораторию, а там будет мастурбировать мужчина, и она станет смотреть на него, следить за его движениями и, дождавшись его оргазма, увидит, как он исторгнет семя прямо в пробирку.

Я опережаю ее и говорю, что при мастурбации сперма имеет несколько другие свойства, чем при половом акте. После совокупления показатели спермы, относящиеся к уровню фертильности, более точны.

"Пациент после предварительного трехдневного воздержания должен принести на анализ в лабораторию сперму, желательно не позднее чем через час после семяизвержения, полученного в результате полового акта".

В то время как она записывает, склонив голову, я размышляю о том, что отношения могут быть гомосексуальными и что проблема может возникнуть, когда пациент не спит с женщиной… Ведь не все пациенты спят с женщинами.

Я вижу внутреннюю сторону ее бедра, торчащую из-под края халата. Лаборантки получают маленькую зарплату, и она могла бы хорошо подрабатывать, занимаясь сексом с одинокими клиентами прямо в лаборатории, и притом без всякого риска забеременеть. Ей бы вполне хватало на жизнь денег, которые бы она получала, обслуживая таким образом несколько лабораторий. Но с другой стороны, с чего вдруг одинокому мужчине делать анализ спермы? Хотя такую практику стоит ввести просто ради научного интереса. Сектор искусственного оплодотворения стал бы эффективнее…