Загадка да Винчи, или В начале было тело

Машина скользит по шумным ручьям, бегущим по асфальту.

Но я уже некоторое время живу в мыслях не о всеобщем благе, а о том, как распорядиться собственной жизнью, о том, что я обычно называю «бегством». Мне все чаще случается оказываться рядом с каким-нибудь посольством, и я всякий раз внимательно разглядываю особняк, в котором оно располагается, хотя знаю, что внутри — самые обычные интерьеры буржуазных квартир. Я и сегодня замедлил шаг рядом с одним из них, но не остановился. Все-таки мне не хватает стимула, чтобы уехать, хотя я не вижу никакого смысла ни в жизни на этом поганом клочке земли обетованной, ни в исполнении долга гражданина, к которому она обязывает.

Я остановил взгляд на своем лице, отраженном в зеркале заднего вида. Он выглядело напыщенным, но в то же время не лишенным достоинства, немного старинным. Воплощение постоянно сдерживаемого раздражения, разочарований и несостоятельности. У всех нас были такие лица.

В первый раз, Вийон, мне довелось видеть висельников много лет назад, во время войны. Товарищи партизаны болтались на площади в такой же ноябрьский день, как теперь. Я надеялся, что мне еще удастся увидеть повешенных. И такой случай скоро представился. Целый лес, роща мертвых, матерей и отцов семейств, все с отяжелевшими, вытянутыми ногами, в трех метрах от земли. Университетские весельчаки прогуливались среди них, изучая анатомию.

Я нахожусь в Институте анатомии, в лаборатории доцента Фьори, у меня из кармана торчит сборник Вийона.

"Как всегда, неразлучен со своим Вийоном", — говорит он мне, едва заметно тряхнув головой и таким образом многозначительно выражая свое понимание. Нас связывает любовь к анатомии. Он держит меня за своего. Он говорит, что если бы я двадцать лет назад не бросил медицину ради живописи, то теперь тоже был бы доцентом. Не так давно я снова занялся ею, но не для того, чтобы получить диплом. Я бывал в институте, где работал этот мой приятель, только ради заработка. Но и не совсем: я зарисовывал вскрытия, чтобы восстановить навыки художника.

Фьори берет брошюру, которая уже не первый день лежит у него на столе, но которую он до сих пор не нашел времени открыть. Теперь он неизбежно заведет о ней речь.

"Ради меня, ради своего друга, ты должен найти время, чтобы это прочесть, мой дорогой предатель науки. Я все никак не могу понять, как ты, молодой ученый, мог докатиться до того, что зарисовываешь трупы. Ты ведь не патологоанатом, не могильщик и не мясник, чтобы возиться с мертвечиной. Ты ведь так любил анатомию, ты, который был одним из моих лучших учеников, по праву заслуживающим ученую степень".

Я посмотрел на его лицо и почему-то подумал, что он похож на китайского императора, но не на свирепого и высокомерного, а на улыбающегося и довольного, с бородавкой под нижней губой, рассматривающего четырехцветную жесткую обложку брошюры, на которой жирными буквами красовался заголовок «Хирургическая клиника», где автор этого опуса Квадри, этот подлец, как его называет Фьори, спрятался, чтобы оттачивать свое мастерство членовредительства. Он держал его научный труд, который назывался «Статистика по выживанию при хирургическом вмешательстве пациентов с новообразованиями в органах пищеварения за последние три года».

Фьори говорит, что хирурги выставляют напоказ скальпели и кичатся своим знанием, как будто могут победить великую болезнь, как будто им все известно, и к тому же изображают из себя гуманных людей, спасителей человечества, избавителей тех, кому уже вынесен смертный приговор.

"Выживание за последние три года… — хорошенькое исследование! Простой подсчет убитых. Эти ребята — могильщики в белых халатах! — восклицает Фьори. — Научная работа с библиографией на восемь страниц — это в их стиле. Много сносок, мало мыслей".

Он читает громким голосом:

«Вследствие отсутствия эффективных медикаментов применяется хирургическое вмешательство, и именно с ним связана важнейшая и интереснейшая область исследования современной онкологии».

"За несколькими фразами спрятана огромная научная область, и все это обернуто в яркий фантик эффектного вступления, — зло комментирует отрьшок Фьори. — Но кого они рассчитывают обвести вокруг пальца? Вместо того чтобы темнить и уводить в сторону, они должны были бы честно признать и написать ясно и просто, что враг оказался хитрее, чем они".

Я думаю, что Квадри хорошо понимает, что Она защищается и атакует с изощренностью и умом, значительно превосходящим то, на что способны мы.

Потому что у нее биологический ум, а у нас метафизический.

«С практической и гуманистической целями…»

"Вот она, обязательная нота сострадания, призванная затрагивать сердца, ведь недостатка в телах для операционного стола у них не бывает".

«Именно хирургия способна оказать помощь немалому числу людей, страдающих раковыми заболеваниями. В случае ракового заболевания медикаменты могут служить только паллиативным средством, а хирургическое вмешательство (удаление новообразования и пораженных тканей) нередко позволяет продлить жизнь пациента на несколько лет и, в сущности, добиться выздоровления, несмотря на плачевные прогнозы, которые дают пациентам со злокачественными опухолями».

Я закрываю глаза на путаный и невнятный стиль изложения, но что они имеют в виду, когда говорят «выздороветь» от Нее? Ведь операция — это всего-навсего вынужденная уступка перед болезнью.

«Из объективных и неподлежащих дискуссиям свидетельств эффективности такого лечения, которые мы приводим в данной работе, следует практическая важность дальнейшего скрупулезного изучения состояния пациентов после удаления опухолей. Мы предполагаем, что эти исследования позволят нам в будущем успешно прогнозировать развитие болезни».

"Хирурги не понимают, что подчиняются раку и выполняют все его приказы".

«Наша клиника…»

"В их словах так и слышится гордость от принадлежности к касте, к избранным".

«Врачи нашей клиники сегодня являются одними из самых квалифицированных специалистов по работе с тяжелыми онкологическими больными. На основе накопленного нами опыта…»

"Тебе не кажется, что он пишет с таким высокомерием, как будто обращается не к своим коллегам, а вещает с трибуны на многотысячную аудиторию олухов?"

«На основе накопленного нами опыта мы сделали выводы, существенные как в теоретическом, так и в практическом отношении. Эти обобщения представлены в данном исследовании».

"Я лучше узнал Квадри, после того как мы окончили институт, — говорит мой друг, небрежно перелистывая брошюру. — Я понял, что его карьера была предопределена уже в момент его рождения, в ту секунду, когда акушерка объявила матери, что у нее родился мальчик.

Он последний потомок в старом роде, в котором из поколения в поколение дети становились медиками, и, даже родись он девочкой, это бы ничего не изменило, разве что он, возможно, стал бы педиатром, а не хирургом.

Когда этот скромный студент вошел сюда (в то время он был последователем Мондино де Лиуцци [10] и Везалия [11]), он уже знал, что, как только освоит анатомию, примкнет к лагерю потрошителей. Как давший клятву Гиппократа и как анатом, я не могу иначе называть хирургов и не советую им рассчитывать на терпимость с моей стороны".