Поселок кентавров

Весь поселок вылез за стены, одни чтобы подкрадываться к полям и воровать земляные плоды, а другие — караулить и не давать этого делать.

Обычно кентавры на еду выкапывали коренья и луковицы, собирали грибы и ягоды веруську, рвали и ели с кустов молодые побеги. И только самки кентаврские умели выращивать одно: сочную кормовую лачачу, семена которой хозяйки бросали в скважины-текус, проткнутые в земле заостренной палочкой.

Это делалось ночью, самки разбредались в темноте поодиночке и совершали посадку в тайном месте. Ели лачачу в сочном виде, для привлекательности помыв в воде и развалив бронзовым секачом на большие куски.

Купец же не мог обходиться одним сыроедением, как племя кентавров, использовавшее огонь только для зимнего обогрева жилищ и бронзового кузнечества.

А теперь, летом, чтобы сварить себе горсть диких бобов, торговцу приходилось разжигать очаг в какой-нибудь хижине, вызывая недовольное ворчание хозяев, которых беспокоил дым, — топились дома у кентавров по-черному. Он стал готовить еду на дворе, собирая щепки по проулкам.

Но вот у него стащили походный медный котелок. Кентавренок Ресяти-рикопаличек унес посудину, пока хозяин спал, и, выйдя на улицу, тотчас натянул котелок на голову.

Тут подкрался сзади кентавронец Афоня и, размахнувшись, пристукнул сверху и плотно насадил посуду на череп Реся-тирикопаличеку. Тот глухо взвыл от боли и помчался вслепую, натыкаясь на заборы и стены.

Кто-то подвел беднягу к воротам и выпустил на простор — кентавренок помчался по лугу, отчаянно крутя пушистым хвостиком и пытаясь на бегу стащить, с головы удушающую каску.

Ресятирикопаличек упал в реку с берега и утонул вместе с котелком, а вся деревня, высыпав за глиняную ограду, с громовым хохотом следила до самого конца за его нелепыми прыжками и слепыми метаниями.

Лишившись единственной посудины, торговец мог теперь есть только жареное на угольях мясо ящериц и сусликов, которых ловили и приносили ему кентаврята.

Охотник же Гнэс в эти дни совсем не ходил на охоту: за имевшиеся у него в запасе шкуры лисиц и муфлонов кентаврицы готовы были давать ему не только калкарац чиндо ленге, но и пожрать лачачи сколько хочешь…

И Гнэс блаженствовал, объедаясь сладкими корнеплодами, а торговец слонялся голодный, кое-как питаясь испеченными на палочках кусочками лачачи.

Однако и эту малопригодную для него еду приходилось добывать с трудом — никто ему плодов задаром не давал, воровать же он боялся — бдительные хозяйки полей могли и зашибить насмерть.

И приходилось ему зарабатывать еду пением и пляской, до коих кентаврицы были большими охотницами.

Никому не нужные, обманувшие его надежды пуговицы он решил раздать детворе, но и малолетние кентаврята с полным безразличием отворачивались от них. И только беспредельный голодарь Фулю единственный брал протянутые. ему горсти черепаховых пуговиц, тут же высыпал их в рот и не жуя проглатывал.

Теперь, тоскливыми глазами посмотрев на купца словно бы в ожидании добавки, юный голодарь икнул и отправился дальше в поисках пищи.

А вскоре он уже забавлялся тем, что влезал на кучу хвороста и прыгал оттуда, чтобы, когда он приземлялся на все четыре, слышать вместе с еканьем селезенки и стук костяных пуговиц.

Подобный звук занимал не только Фулю; вскоре около него собралась кучка таких же любопытных юнцов, и Фулю вновь и вновь залезал на хворост и прыгал, а завороженно-восторженная толпа стояла вокруг и слушала, как брякают в его утробе костяные пуговицы.

Тогда и другие кентаврята прибежали к торговцу, прося у него пуговицы, чтобы глотать их и, подскакивая на месте, прислушиваться, как звучат они в животе. Купец щедрой рукою раздал все запасы из своей коробки, и вскоре штук пятнадцать кентаврят прыжками неслись по деревне, словно стадо бесноватых.

А следом ходили многочисленные зрители, юнцы и взрослые, громкими криками и хохотом выражая свой восторг.

Но веселие это кончилось тем, что вскоре все кентаврята, проглотившие пуговицы, умерли в страшных корчах, и лишь обжора Фулю отделался благополучно, сумев извергнуть из себя разом девяносто пуговиц. При этом он весь покрылся потом и мелко дрожал.

Освободив коробку от пуговиц, торговец стал настойчивее приставать к знакомым кентаврам, чтобы они пошли в горы за смолой янто. Одна эта шкатулка лечебной смолы, если бы ее удалось набрать, принесла бы ему столько же золота. Исцеляющее от множества тяжелых недугов, средство это шло среди людей именно на вес золота.

То же и с корнями кимпу — они стоили еще дороже, ибо, кроме лечебных свойств, обладали чудодейственной способностью пробуждать и мертвого к стремлению чиндо текусме и, самое главное, наращивать и наращивать бельберей елдорай, который начинал как бы даже звенеть от собственного перенапряжения.

И эта дивная редкость водилась в лесах Кентаврии, и осенью конечеловеки могли выкапывать и жрать корешки сколько угодно, увеличивая главную мужскую силу, хотя им-то все подобное было вовсе ни к чему!

В эти дни поселок был почти пустым, оставалось в нем лишь немного дряхлых стариков да младенцев со старыми бабушками. И уныло бродили пустыми улицами прирученные страусы-лереке, выковыривая из щелей проросшую в глиняных стенах молодую травку.

Старцы собирались возле источника на краю площади, лежали на траве и дремали, привычно думая о самом дорогом для всех кентавров — о серемет лагай. Торговец иногда сиживал среди них и, тоскливо ковыряя пальцем в носу, слушал стариковские разговоры — все о том же, о легкой Быстрой смерти, даруемой некоторым счастливым кентаврам благосклонной к ним судьбою.

Торговец хорошо обучился кеытаврскому языку, мог лопотать не хуже любого из них, но по-человечески он мог поговорить только с двумя кентаврами: военачальником Пуду и старым Пасснем, которые когда-то были захвачены в плен и долго прожили среди греков.

Вот и мог бы купец развлечься беседою с ними, коротая томительные дни. ожидания осени, но Пуду в мирное время обычно ходил в одиночестве по берегу, заложив за спину руки, и думал о воинских уставах, а Пассий засыпал на третьем же слове, склонив огромную лысую голову и пуская шипучие ветры.

И от тоски одиночества древнему г. еку часто приходилось разговаривать самому с собой.

А вокруг поселка было шумно от женского гомона, яркие попоны и подхвостники пестрели повсюду.

Сытые кентаврицы стояли или возлежали посреди своих полей, недавно еще тайных, и множество крупных черных птиц прыгало подле развороченных ямок, откуда уже были вынуты крупные глыбы лачачи.

Все кусты, растущие вокруг этих полей, шевелились словно живые: за каждым из них прятался какой-нибудь охочий кентавр, выслеживающий из своей засады хозяйку поля.

Он ждал, когда она задремлет, навалясь сытым животом на кучу собранных корнеплодов. И когда это происходило, елдораец высовывался из-за куста и, замерев неподвижно, еще какое-то время следил за хозяйкой, сомневаясь, уснула она на самом деле или только притворяется.

Не уверившись, что все надежно, он на полусогнутых, растопырив руки и приподня! плечи, султаном воздев хвост, крадущейся иноходью подступал к наваленному лачачовому холмику, на вершине которого возлежала, уткнувшись лицом в подложенные руки, похрапывающая кентаврица…

По всей кентаврийской долине в эту пору зрелого лета шла однообразная брачная игра.

Когда созревала лачача, каждая хозяйка уютно вычищала поле от сорной травы, оставляя одни лишь торчащие из земли круглые плоды.

И начиная с края, кентаврица принималась вытягивать их и сносить к середине поля, складывая в кучу.

Собрав урожай, хозяйка тут же принималась поедать его, возлежа рядом с лачачовым холмиком в позе отдыхающей лошади и сидящей женщины. Эта женщина чистила ножом мажущую соком лачачу и, нарезая ее крупными кусками, насыщала лежащую лошадь.

Тогда и начинали шевелиться кусты возле полей, и за кустом прятался кентавр, жадно принюхивавшийся к тому, как пахнет любимое лакомство, а также и сама кентаврица в эту пору.