Мартин-Плейс

Дэнни повернул звонок, но раздался лишь легкий скрежет. Тогда он постучал — дверь открыл Касвел: шорты и рубашка, на щеках — седая щетина.

— Здравствуйте, Дэнни, — сказал он громким приветливым голосом прежде, чем Дэнни успел открыть рот. — Входите, входите. Пола сейчас явится. Она пошла к какой-то женщине по соседству — перешивает платье. Смахните-ка хлам с этого кресла и садитесь. И не сидите как на иголках. — Смех у него был звучный и басистый. — Вероятно, человек, сидящий на иголках, — поразительное зрелище, иначе чем можно объяснить популярность этого выражения? — Развалившись в кресле напротив, он рассматривал Дэнни с интересом и любопытством. — Я часто старался представить себе, какой вы, — продолжал он, поглаживая небритый подбородок. — Ваше имя мне понравилось. Дэнни О’Рурк. В нем есть музыкальность — отличительная черта ирландцев. Готов побиться об заклад, что ваш отец распевает в ванной по утрам «Луга и озера Килларни».

— Он поет, только когда пьян, — ответил Дэнни, и Касвел зычно захохотал.

— Ну, значит, он забыл наследие предков. Не помнит, откуда явился сюда, и не слишком-то счастлив здесь.

Он встал и подошел к буфету.

Дэнни следил за ним, испытывая смешанное чувство неприязни и симпатии. Так вот он, бог Полы — Господь Всех Мнений! Давнее предубеждение то вспыхивало сильнее из-за болтливости Касвела, то утихало перед его неоспоримым добродушием. Внешность этого человека отлично гармонировала с хаосом в комнате: огромное количество книг и журналов заставляло думать, что ее хозяин наделен большим, хотя и неупорядоченным умом.

Касвел спросил через плечо:

— Пива, виски или фруктовой воды?

— Фруктовой воды, если можно.

— Что это, пристрастие или сила воли?

— Предубеждение.

Касвел расхохотался. Он вернулся с бокалами и снова сел.

— Где вы живете, Дэнни? Пола мне говорила, но я забыл.

— В Глибе.

— А с Полой вы познакомились в «Национальном страховании», э?

— Да, мистер Касвел.

— И вы пишете стихи, изучаете бухгалтерию и помогаете начинающим журналисткам собирать материал для статей?

Дэнни улыбнулся.

— Судя по тому, что я слышал от Полы, мы оба помогли ей выбраться из «Национального страхования».

— Тот день, когда она ушла оттуда, был лучшим днем моей жизни, — сказал Касвел. — Еще немного, и мне пришлось бы возиться с истеричкой. У нее ветер в голове, но все-таки она слишком умна для этого заведения. И говорит, что вы тоже. Вы много читаете, Дэнни, верно?

— Я вижу, что и вы тоже.

Касвел допил бокал и погладил себя по животу.

— Паллиативы, — сказал он. — Книги и пиво. Ну и что же? Пола говорит, что вы намерены стать управляющим этой страховой компании. И считает, что вам это может удаться.

— Но на нее не произведет ни малейшего впечатления, если я и стану управляющим.

— Она относится к вам несколько цинично, юноша. И можете считать, что в этом повинно влияние очерствевшего неудачника.

— Уже считаю.

Дэнни успел заметить на лице Касвела легкую досаду, словно тот почувствовал, что его влияние может оказаться под угрозой, если он будет высказывать свои мысли с полной откровенностью.

— Так, значит, малютка мисс Эхо ставит палки в колеса? — он поразмыслил. — Но для вас это, пожалуй, даже полезно. Помогает вам видеть себя со стороны. Да и вообще, почему, собственно, вам нравится ваше «Национальное страхование»?

— Вопрос стоит не так. Я еще только ищу то, что мне может понравиться. И думаю, что найду.

— Дальний прицел, э? И что же вы рассчитываете найти?

В глазах Касвела появился тоскливый испуг, словно у человека, который увидел перед собой собственный призрак, живой и говорящий, распознал, что чужой жизни грозит его собственная судьба. Заметив, что Дэнни ищет ответа, он нетерпеливо махнул рукой.

— Ну, а все-таки, что? Влиятельность? Положение в обществе? Мелкотравчатую помпезность, которая к пятидесяти годам превратит вас в самодовольного царька? Что именно?

Дэнни узнал в этом извращенном изложении своих побуждений голос Полы и ожесточился.

— Я не был свободен решать, чем мне хотелось бы заниматься, мистер Касвел, — сказал он. — Я должен был искать работу — выбирать из того, что мне было доступно. Это не ново. Но мне кажется, я нашел то, чем стоит заниматься, а не просто работу и жалованье. Я не машина и становиться машиной не собираюсь, — сказал он, повторяя Милля. — Вот почему я не хочу оставаться простым винтиком в штате бухгалтерии. Доля «Национального страхования» в развитии страны достаточно велика, чтобы мне нашлось к чему приложить свои силы. А помпезность здесь ни при чем. Или этому невозможно поверить?

— Прежде чем я во что-нибудь поверю, — сказал Касвел, — мне нужно бы узнать, чему вы хотите отдать свои силы.

— Настоящей цели, — упрямо ответил Дэнни. — Чему-нибудь, ради чего и во имя чего стоит жить.

— Господи! — Касвел схватился за голову и принялся раскачиваться на стуле. Внезапно он наклонился вперед. — Вот что, сынок: винтиком или большим колесом, но вы все равно останетесь частью все той же машины. И как бухгалтер, и как управляющий компании вы останетесь прислужником инкуба — дельцом с образованием, законопослушным мошенником, фокусником-коммерсантом. Вы, кажется, не сознаете, что собственной цели у вас нет и быть не может. А есть у вас только их цель, и вы будете их орудием, будете есть, пить и спать, как вам прикажут, или останетесь ни с чем. Вот так!

Дэнни показалось, что воздух в комнате стал душным от грозной опасности. Его отцу не раз удавалось сотворять бледную тень той же угрозы, но так она его никогда еще не потрясала. Ему хотелось бросить в лицо этому человеку все смятение своих чувств, и его остановило только то, что Касвел вдруг заговорил совсем другим тоном:

— Черт подери, сынок! — сказал он виновато. — Я вовсе не хотел выливать на вас такой ушат воды. Я имел в виду только одно: если вы намерены вступить в деловой мир благородным рыцарем, то да смилуется над вами бог!

— Бог здесь ни при чем, — ответил Дэнни. — Вы проповедуете бессмысленность любых усилий, мистер Касвел. Я еще слишком молод, чтобы слушать это. — Потом он процитировал Рокуэлла, доказывая, что и ему в его нынешнем положении уже доступны свершения. Стоять в сторонке зрителем и насмехаться — что может быть легче?

— Я хочу играть и выигрывать, — сказал он. — Но для этого не стану ни карабкаться по чужим спинам, ни вырывать свой кусок из чужого рта. Я хочу выбраться из задворок и проулков. И я буду есть, пить и спать, как требует «Национальное страхование», до тех пор, пока оно дает мне то, чего я хочу, и ведет меня туда, куда я хочу идти.

Касвел печально покачал головой.

— Не верю, сынок, — сказал он. — Этого ты от них никогда не дождешься.

— А вы хоть во что-нибудь верите, мистер Касвел?

— Беспристрастный следователь! — ответил тот. — Ну ладно, я готов расколоться. Я ни во что не верю. Что вы на это скажете?

— Что встречаюсь с этим не в первый раз.

— Ваш отец, а?

— Да.

— И что же он говорит?

— Сиди смирно, держи язык за зубами и, когда кто-нибудь умрет, забирайся ступенькой выше. Или женись на хозяйской дочери.

Хлопнув ладонью по ручке кресла, Касвел захохотал:

— Бьюсь об заклад, он в свое время был чернорабочим и считает, что вам деньги достаются даром!

На этот раз Дэнни улыбнулся. В Касвеле была своя привлекательность — своеобразная чуткость и прямолинейность, а его догматизм не таил в себе враждебности, потому что порождался любовью к спорам. Он сказал:

— Для отца работа всегда была принудительной повинностью. Моя же работа представляется ему блаженным праздником, за который мне еще платят. По-моему, он опасается, как бы из-за необдуманного поступка или слова я не лишился этого праздника. Он хочет только одного — чтобы и дальше мне деньги доставались даром. Не делай и не говори ничего, что может быть истолковано не так, — вот его девиз.

— Этому его научила необходимость, — с грустной серьезностью сказал Касвел. — Научила сгибать шею и благодарить. В полном соответствии с нашими религиозными установлениями. И с фактами жизни! — последнее он произнес отрывисто, с прежней иронической грубоватостью. — Необходимость и стремление жить! Вот в это можно верить, юноша. Запомните: когда жизнь впервые выбралась из первобытной трясины, она искала только одного — чего-нибудь съедобного. Теперь трясина уже давно высохла и заасфальтирована, но, черт подери, необходимость в пище никуда не исчезла. Как и хищные челюсти. Да и чтобы найти тину, не придется рыть особенно глубоко! — внезапно он откинул голову и засмеялся. — Шокированы, а? Можете ничего не отвечать. Я жалкий неудачник, изменник, предающий великие солидные добродетели «Национального страхования», а с ними и ваши розовые мечты. Я самодовольный идиот, которому нет места в цивилизованном обществе. Правильно? — Он взял книгу, лежавшую на ручке кресла, и перебросил ее Дэнни. — Читали? «Тоно Бэнгей» Уэллса. Возьмите почитать… — он замолчал, услышав, как хлопнула входная дверь. — Вот и Пола.