Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— Не знаю, дух какой-то — здоровый кошак с опалом во лбу.

— Мистир Будах. Эта харашо.

— Будда, старик, ты серьезно?

— От точна новае место.

— Эй, старик, этого кошака никто толком не видел, не то что дела делал. Хефф, без дураков, тащи-ка ты лучше свою жопу в горы, на кой тебе сдался этот псих?

— У меня нет бабок, старик, эта баржа и так в долг.

— А то, ладно, дам ешшо. Но не удвойне, удвойне — мноха. У паследнее время дела идут не шибко.

— У кого одалживал? — Гноссос с еще бо льшим подозрением.

— Но имейте в виду, я могу и не добраться до этого опалового кошака. Моджо с Памелой говорят, что он непредсказуем.

— Памела? Какого черта, она здесь причем?

— Будах упрямь неприказуем, правильна толкует миисер Моджап. Но ежли у него у Палермо люди, мы на нехо выйдем, ты меня понял. А не захочет светиться — так привяжем х нахам што потяжельше и пушшай плывет, понял, х чему клоню?

— Памела выкатила, старик. — Хефф в сторону.

Стакан Гноссоса застыл на полпути ко рту.

— Не может быть. Ты что?

— Ежли хто работает на мафию, — продолжал Аквавитус, выпрямляясь на стуле, — у тахо есть кусок. Они забирають кусок, мы их убираем. Усе проста. Хноссас, нам с Хипалампом надо потолковать. А может, ты тоже кой-куда сгоняешь, срубишь пару долларов?

Гноссос покачал головой.

— Тахда иди пока похуляй, аха? На вот, держи вонючку. Асобый табак, крутили у Турине.

Гноссос зажал резко пахнущий конец сигары коренными зубами и рванул через танцплощадку. Секунду спустя он примчался обратно, вылил в рот остатки мартини и унесся опять, едва не столкнувшись с качавшимися там Хуаном Карлосом и Джуди Ламперс. Эта пара явно пребывала в своем собственном мире paso doble [56].

На палубе музыка и шум терялись в теплых морских ветрах, но не в силах справиться с возбуждением, Гноссос описал вокруг пароходных труб не меньше двадцати оборотов. Наконец ему удалось успокоиться, он остановился у леера и некоторое время наблюдал за стаей летучих рыб. Твари выскакивали из воды у самого корпуса и уносились к корме, как плоские камешки-прыгунки. В кильватере поблескивали фосфорецирующие амебы, в воздухе разносилось тропическое благоухание. Время от времени из-под воды появлялись дельфины, выпускали фонтаны пара, изгибались дугами и пропадали.

Гноссос думал о Хеффалампе. Предприимчивый, зараза, щелкнул-таки по носу старую греческую статую. Но сама мысль о миссис Моджо по-прежнему не укладывалась у него в голове. И тут он вспомнил Овуса. Пальцы на каждой мыслимой кнопке, клик-клик — щелканье клавиш дотянется до чего угодно. Раз-клик, подать мне Кавернвилль; два-клик, подать мне голову Панкхерст, три, подать мне…

Стоп.

Словно в комиксе, над головой у него вспыхнул фонарик-прожектор, рисуя в пространстве светящиеся волны. Но когда, упершись одной ногой в перила, Гноссос вдруг распрямился, где-то между глаз взорвалась лампочка. Он резко зажмурился. Узкая вспышка опалила зрачки, а все тело вдруг превратилось в набор корпускул из пластиковой взрывчатки и ТНТ.

Три. Триппер.

Он коснулся этого слова губами.

Он шепотом повторил его новой стае летучих рыб. Твари блеснули плавниками и уплыли.

Он сказал его небу — звезды мигнули в ответ.

Триппер.

Он натянул бейсбольную кепку на уши, сложил руки на животе и попробовал исчезнуть. Прочесть заклинание, смешаться с морской пеной, кто что узнает? Он с трудом повернулся и снова зашагал, на этот раз медленно, с огромной осторожностью, соизмеряя усилия с ощущениями в паху. Кап-кап, кап-кап, и некуда деться от очевидных симптомов. Остановился, пропустив вперед двух кубинцев с усами как у Запаты. Потом пожал плечами и безнадежно выговорил:

— Триппер, да?

— Salud.

— Они радостно улыбались.

Прыгай, донеслось с носа зловещее предложение.

Прыгай, на этот раз с кормы. Винтовое рагу.

Прыгай, с левой стороны. Раскрути кофель-нагель, будет легче.

Прыгай, с правого борта, дельфины едят греков.

В следующей инкарнации он родится Овусом, и все выйдет по нулям.

Он набрался храбрости и заглянул в бездну. Он перелез через леер и сжался на узком металлическом выступе, под которым не было ничего, кроме моря. Под сапогами трещала соль, в ушах гудел ветер. Оставалось лишь разогнуть колени, отпустить руки и податься назад.

Так он простоял не меньше часа, медленно остывая и безуспешно пытаясь утихомирить настырную боль. Из танцзала появились Хеффаламп и Аквавитус, обменялись конвертами и рукопожатиями. Они расстались примерно в двадцати ярдах от Гноссоса, и Хефф зашагал в другую сторону. Что за дела, старик, небольшая аудитория никогда не помешает, окликни его.

— Пссст.

Не слышит.

— ПССССССТ!

— А?

— Хефф?

— Кто это?

— Сюда.

— Папс, ты?

— Я, старик.

— Ничего не вижу, ты где?

— В жопе, детка, можешь мне поверить.

Хефф перевел дух и остолбенел.

— Папс, какого черта!

— Верь мне, Хефф, это пиздец. Уииии.

— А ну вылезай. Тебе что, жить надоело? Как ты туда попал?

— Пиздец, старик, кап-кап.

— Какого черта ты здесь болтаешься? — Он подался вперед, чтобы помочь Гноссосу выбраться, но тот рявкнул:

— Не лезь!

Хефф оглядел палубу. Помощи не было.

— В чем дело, старик?

— Не подходи. Кап-кап. Уииии.

— Что случилось, Папс, ты напился?

— Заболел, сечешь?

— О чем ты?

— Сифилис, старик. Проказа, общий парез.

— Перелезай, я ставлю бутылку. Хочешь мартини?

— Я заразился, детка. Триппер, сечешь? Смотри, одна рука осталась.

— Папс, уймись. Что ты делаешь, прекрати ради бога.

— Я подцепил у Овуса триппер. Кап-кап, капает краник. Руку сведет — и все дела. Не шевелись, подойдешь — ныряю.

— Триппер у Овуса, ты смеешься? Как ты мог подцепить триппер у Овуса? Вылезай давай, Джакомо отсыпал мне смеси.

— Долгая история, старик. Уииии.

— Ради Христа, как ты мог заразиться от Овуса?

— Ну, не напрямую. Клянусь, детка, я жутко теку.

— Знаешь что, старик, вылезай, поговорим спокойно. Вон какие чудища плавают.

— И близко не подплывут, у меня проказа. Прощай, детка.

— Ну Папс, хватит выебываться. Даже если триппер, даже если от Овуса — что тут такого? Смотри, какая трава — мексиканская.

— И ведь сам же себе устроил; блять, надо так вляпаться. Через дырку в том «трояне», пиздец.

— Что ты сказал? Я ни черта не слышу на этом проклятом ветру.

Вокруг Хеффа собралась кучка туристов: одни вполголоса давали советы, другие прикручивали к фотоаппаратам вспышки.

— Прощай, старик, скажешь им, что я утоп, как фонарный столб.

К разбухающей толпе присоединились Джек, Джуди Ламперс и Хуан Карлос; они изумленно таращились на Гноссоса, вспышки щелкали, народ втихомолку посмеивался.

— Господи, — воскликнула Ламперс. — Что опять с Гноссосом?

— У него триппер от Овуса.

— Обалдеть. — Джек.

С минуту Гноссос поизучал стремительно несущуюся под ним воду, потом попробовал удержать равновесие, отпустив обе руки. Когда он оглянулся, оказалось, что крупный специалист по разного сорта подвигам Хуан Карлос Розенблюм прорвался, как Быстрый Гонзалес, сквозь толпу и уже тащит Гноссоса под руки прочь от опасности.

— Нееееет, — заревел Паппадопулис, — вали отсюда!

— Ты мой командир. — Увернувшись от кулаков, Розенблюм уселся ему на грудь.

— Держи его за руки, — приказал Хефф, прижимая к палубе лягающиеся колени.

— Чего вообще орать? — поинтересовалась Джуди. Опять защелкали вспышки.

— Фрамбезия! — вопил Гноссос. — Пеллагра!

— Ты должен жить, — объявил Розенблюм, достигнув поставленной цели.

— О, крошка Танатос, поцелуй мой злобный язык.

К утру пароход «Флорида», неторопливо миновав испещренные ракушками стены замка Морро, вошел в Гаванскую бухту. В кавернах души Гноссоса поселилась вязкая депрессия. Все это почувствовали и оставили его в покое — кроме Хуана Карлоса, который постоянно крутился поблизости. Вдвоем они смотрели, как мальчишки и мужчины ныряют за американскими монетами. Один был слабее и неповоротливее других — брошенный Гноссосом серебряный доллар стукнул его по голове.