Прощение

В тот вечер все готовились к Рождеству.

Милли Аберг принесла нам горячий шоколад и домашнюю выпечку.

Я мечтательно думала о нашем доме в Пайн-Маунтине, о елке высотой пятнадцать футов, которую Сассинелли установили у камина. Я не сумела быть с ними, однако я представляла, как все могло происходить. Распаковав подарки от Сайты, среди которых была бы и сделанная мамой кукла с каштановыми волосами, я присела бы на уютный диванчик с кошкой Атеной и позвала бы их. Я слушала бы, как поет прекрасным сопрано мой брат, исполняя «Святой вечер». Его голос звучит издалека, но я знаю, что он звучит для меня. Рейф получил этот дар от Отца Небесного, а не от мамы или кого-то из нас. Всего через час я смогу отправиться из клиники «Сиэтл мерси» к себе домой. Я уже приготовилась подписать все бумаги, как вдруг услышала горячий шепот одной из студенток. Не было ничего удивительного в том, что в рождественскую смену студенты любят поворчать, конечно же, я не пожелала бы никому испорченного праздника, но я всегда им говорила, что время вторично по отношению к обстоятельствам.

– Их всегда привозят на Рождество, или на Пасху, или в Хеллоуин, – донесся до меня голос Аниты Фонг, разговаривавшей со Стейси Суини, одной из медсестер. – Разве нельзя проверить состояние ребенка до девяти часов вечера, особенно если у него подозрение на острый фарингит?

Анита была очень способной, но часто слишком нетерпеливой, слишком острой на язык. Я испугалась, что люди за зеленой занавеской услышат ее жалобы. Родители действительно иногда долго колеблются, потому что до этого они несколько раз вызывали педиатра и тот объяснял им, что у ребенка просто вирус и единственное, что ему потребуется, – это ударная доза апельсинового сока, а не курс антибиотиков. Пока я ждала, Анита вышла и сказала:

– Веселого Рождества. У этой малышки в горле уже гнойное воспаление и гнойники размером со сталактиты.

Анита исчезла за занавеской, и я услышала, как она говорит охающим и вздыхающим родителям, что им следовало быть порасторопнее, раз дело касается стрептококкового воспаления горла, – оно может привести к серьезным осложнениям.

– У девочки горло будет похоже на раздутое стекло, – заявила она.

Анита явно «превысила полномочия». Я могла бы оставить все как есть, потому что нельзя требовать от доктора терпения святого. Но я отдернула штору и, изобразив на лице подобие бодрой улыбки, спросила:

– У вас все в порядке, доктор Фонг?

Джульетте было к этому времени уже девять? Она все еще была очень миниатюрной. У меня остановилось дыхание и от удивления, и от восхищения. У девочки были длинные светлые волосы и глаза, которые, как я видела, будут менять цвет от голубого до зеленого в зависимости от цвета одежды и цвета неба над ее головой. Она сидела на кровати, зажав в одной руке леденец на палочке, а другой придерживая холодный компресс. Я хотела скрыться за шторой, пока меня не увидели. Но они повернулись, и Скотт встретился со мной взглядом, который показался мне вечностью, хотя длился всего десять секунд, не более. Келли попыталась накинуть покрывальце на лицо своего второго ребенка, которому было, наверное, месяцев восемь или девять. Он спал у нее на груди. Она словно хотела защитить его от моих глаз. Но затем она застыла, и я заметила, что у нее из глаз готовы брызнуть слезы. Она собиралась что-то сказать, но я знала, что ей не следует этого делать.

– Я вижу, что вы в надежных руках, – произнесла я. – Если Джульетта будет принимать все лекарства, то она уже завтра утром сможет открыть подарки от Сайты. Но проследите за тем, чтобы она держалась подальше от своего маленького брата.

Девочка выпрямилась и, указывая на меня леденцом, спросила:

– Откуда вы знаете, что меня зовут Джульетта?

– Мне сказал об этом Санта, – ответила я. – У меня у самой есть маленькая девочка.

– А как ее зовут?

– Мика.

– Красивое имя. А почему ее зовут Мика? – спросила Джульетта. – Ей тоже девять?

– Ей всего два годика. Ее имя получилось из имен папы и мамы, – объяснила я. – Веселого Рождества.

Словно ощущая, что наш разговор значит нечто большее, чем обычная беседа врача и пациента, Анита Фонг погрузилась в молчание. Я отступила, и штора скрыла их от меня.

В мире не бывает случайностей. Если что-то происходит и мы не можем понять причину случившегося, это не значит, что ее нет. Это лишь означает, что позже она будет нам открыта, возможно, даже не в этой жизни. В клинике было двадцать кабинетов неотложной помощи, и официально моя смена подошла к концу. Почему я зашла именно в этот кабинет? Очевидно, чтобы узнать нечто важное для себя. Джульетта выглядела ухоженной и довольной жизнью. Скотт и Келли заботились о ней. Они были хорошими родителями. Это означало, что мне даровано прощение. В маленькой переодевалке я опустилась на колени у скамьи и начала молиться о том, чтобы Беки и Руги, радующиеся сейчас великому благословенному моменту рождения нашего Спасителя, вспомнили в своей радости и Джульетту, и ее маленького брата, и свою племянницу, мою малышку, и своих младших братьев.

Я не знала, куда переехали Скотт и Келли, после того как покинули Сан-Диего, да и не хотела знать. Единственно возможное объяснение нашей неожиданной встрече состоит в том, что она была значимой. Наверное, даже не для нас троих, а для чего-то большего, не сводящегося к сумме наших жизней. Эта встреча должна была продемонстрировать нам, сколь важен каждый прожитый день.

Я встала, сняла с вешалки пальто и вычеркнула свое имя из списка дежурящих врачей, старательно избегая оглядываться на тот самый кабинет. Обернув вокруг шеи мохеровый шарф, подаренный сестрой Баркен, я шагнула в туманный вечер. Холодный моросящий дождь как будто пропитывал Сиэтл, и я ощутила, что день закончен. Я посмотрела на Большую Медведицу. Сквозь облако виднелась только часть яркого созвездия, и в этот момент оно казалось похожим на разбитую клетку освободившихся звезд.