Это Америка

— У ваших русских слишком много гонора. И вообще, они много разговаривают. Но я сочувствую русским эмигрантам. Мой отец, польский еврей, тоже был эмигрант. Он плыл на пароходе вместе с тысячью других евреев, но в США корабль не приняли и отправили в Южную Америку. Отец осел в Панаме, женился на местной женщине. Вот какая во мне гремучая смесь: польско — еврейская и южно — американская, — засмеялся он. — Я учился на медицинском факультете в Испании, но всегда хотел в Америку и сумел тут пройти резидентуру в Еврейском госпитале Бруклина.

Он попросил Лилю рассказать об ортопедии и травматологии в России. Рассказывать ей было особо нечего, она сказала всего несколько фраз.

— В общем, как я понимаю, мы отстали от Америки лет на 20–30.

Уолтер недоверчиво спросил:

— Но Советский Союз — это такая большая страна. Неужели по нашей специальности там нет ничего нового, передового?

— Кое-что все-таки есть. В России умеют исправлять и удлинять кости специальным аппаратом доктора Илизарова. — И Лиля подробнее рассказала об этом методе, даже нарисовала схему и принцип действия аппарата.

Уолтер заинтересовался, стал расспрашивать:

— А насколько можно удлинить кость? За какой срок? Я что-то слышал об этом от испанских коллег, но это показалось мне фантазией, я не поверил.

— Нет, это правда. Но как испанские ортопеды могли узнать об этом методе?

— От кубинцев. Испанцы были на Кубе и видели там эти операции. Им сказали, что приезжал русский доктор и обучил их своему методу. Но в США этот метод пока никто не знает. Лиля, а вы сами делали такие операции?

— Да, я училась у Илизарова в Сибири и делала эти операции в Москве [66].

— Так вы же очень нужный специалист! Если вы сумеете показать эти операции в Нью — Йорке, их станут делать все американские ортопеды и вам будет обеспечен успех.

Лиля недоверчиво улыбнулась:

— Уолтер, о каком успехе вы говорите? Для этого надо попасть в хирургическую резидентуру. А я слышала, что для эмигранта, особенно для женщины, это почти невозможно.

— Нет, нет, Лиля, — горячо возразил он, — очень важно, чтобы кто-то показал американским специалистам прогрессивный русский метод удлинения костей.

— Только не мне.

— Почему не вам? Ведь никто другой в этой стране его не знает.

— Но меня просто не примут в резидентуру.

Уолтер задумался о чем-то и вдруг так звонко засмеялся, что она удивилась.

— Лиля, на свете нет ничего невозможного. Я знаю одного человека, это мой хороший друг, доктор Рамиро Рекена. Он эмигрант из Боливии, но смог пробиться и руководит сейчас хирургической клиникой в Еврейском госпитале Бруклина. Я попрошу его принять вас, когда сдадите экзамен.

Лиля слушала недоверчиво: Уолтер, конечно, тепло к ней относится и потому подбадривает. Вернуться к илизаровским операциям — это такая невероятная перспектива. Лиля не приняла его слова всерьез.

34. Соседи по дому

Квартира все больше нравилась Лиле: наконец у нее был свой мирок, о котором она так долго мечтала. Обстановки мало, но этот мирок принадлежал ей и ее семье. Как приятно приходить с занятий и отдыхать у себя дома, возиться на своей кухне! По вечерам они собирались вместе, ели приготовленное Алешей и подправленное Лилей. Потом Лешка в своей комнате слушал записанные на магнитофон лекции, Лиля читала учебники и повторяла вопросы к экзаменам, а Алеша писал и готовился к лекциям на радио. Так уютно и спокойно протекала жизнь семьи в своем мирке.

Одно тревожило Лилю: она считала, что Алеше надо скорей найти какую-нибудь постоянную работу.

— Алешенька, я знаю, ты устал от всех этих перемен. Но надо думать вперед. Запас денег от проданных монет у нас небольшой, твои литературные гонорары случайны и пока невысоки. Надо тебе поискать работу в редакции, хоть на радио.

Алеша слушал, кивая головой:

— Ты права, нужно что-то найти. Я подавал applications, заявления, в несколько мест, меня не приняли. Но я надеюсь издать роман, который пишу, и пока еще у меня не созрел четкий план.

Лиля вздыхала, ей было ужасно обидно за Алешу: она всегда знала, что он образованней и умней нее, и более предприимчивый. У нее одно дело — ремесло врача. А у него талант и работоспособность. Но вот — не везло.

После 9—10 часов вечера все садились перед телевизором, спорили, кому что смотреть — каналов было много. Лешка любил диснеевские мультики, Алеша предпочитал новости и образовательные передачи, а Лиля любила старые голливудские фильмы.

Алеше их дом очень нравился, он даже цитировал Лиле строки из «Онегина»:

— Интересно было бы узнать, что за люди наши соседи, что они собой представляют? Говорится же, красна изба не углами, а пирогами.

Знакомство с соседями открывало им возможность узнать поближе быт американской семьи. Жильцы дома были типичными представителями среднего класса. Основная масса — служащие банков и офисов, начинающие юристы (еще не богатые), зубные врачи, преподаватели, учителя музыки, музыканты, психологи, молодые художники, владельцы небольших бизнесов и маленьких ресторанов. Подавляющее большинство — евреи. Но кипы и черные шляпы носили единицы. В субботу некоторые мужчины покрывали головы кипами, женщины надевали шляпы, и все шли в синагогу слушать проповедь раввина — это была религиозно — светская традиция.

Подходили зимние праздники: почти одновременно наступали еврейская Ханука и христианское Рождество, а за ними Новый год. Хозяева дома, по обычаю, поставили в вестибюле маленькую елку радом с семиконечной еврейской менорой. А на улицах уже несколько недель шла бойкая торговля елками. Их выращивали специально для Нового года, и они были такие стройные и пушистые — приятно посмотреть. Продавали их парни и девушки в красных колпаках Санта — Клауса — студенты, которые хотели подработать. Лешка тоже решил подработать и теперь по вечерам бойко торговался с покупателями и паковал елки на углу их улицы и авеню Колумба. Домой он приходил разгоряченный от работы и мороза и гордо заявлял:

— Сегодня продал на 350 долларов и заработал чаевыми 50. Если угодишь, покупатель дает по 5 долларов.

Алеша с Лилей решили поставить дома елку за неделю до Нового года, как ставили в Москве. Они пошли на угол, где торговал Лешка, он отобрал им небольшое и красивое дерево за двадцать долларов. Они дали ему десять долларов чаевых и понесли елку домой. От нее исходил приятный аромат хвои, принося им привычную новогоднюю радость. В подъезде швейцар — пуэрториканец распахнул дверь и заулыбался:

— До чего красивая елка! Merry Christmas! Счастливого Рождества!

Они поблагодарили и пошли к лифту. Сосед — раввин увидел елку, иронически посмотрел на них и нахмурился.

Подошли другие соседи и тоже с неудовольствием уставились на елку. Алеша с Лилей недоуменно переглядывались — чем они недовольны?

— Евреи не соблюдают христианские обычаи, — услышали они.

— Но мы не к Рождеству, а к Новому году. В России все так делали.

— Это вам не Россия.

Так они получили первый урок — надо знать обычаи своих соседей. Знакомство с ними происходило в основном в ожидании лифта или уже в самом лифте. Лиля и Алеша вежливо здоровались, но с удивлением заметили, что многие не реагируют, смотрят в сторону, будто не замечая их. Странные люди. Тем не менее кое-кто с интересом спрашивал:

— Вы русские? — и после этого начинал разговор.

Первый (и одинаковый у всех) вопрос был:

— Почему вы уехали из России?

Жители Нью — Йорка привычны к эмигрантам из всех стран мира. Но советских граждан в 70–80–х годах было еще мало, и селились они в основном в Бруклине. В этом доме других русских не было. Вопрос — при наличии постоянно идущей отовсюду информации — звучал странно. Отвечать приходилось коротко: